— Правильно! — крикнул Фахри. — Тимер молодой, грамотный. И отец его был порядочным человеком.
Все приняли предложение Гарифа.
Янсарова избрали председателем колхоза. Однако он по этому поводу не выразил ни радости, ни тревоги. После собрания он сказал Даутову:
— Не справлюсь я с работой! Народ здесь сложнее, чем паровоз на железнодорожной станции. Месяц лишь прошел, как я вернулся, а уже… одна повесилась, другую ранили, прежнего председателя арестовали… вдобавок…
— Вдобавок, колхоз укрепился, — закончил за него Даутов. — А это же целый шаг к победе. А ты — «не справлюсь!»
— Молод я еще…
— Никто не родился стариком, — Даутов засмеялся.
— Опыта нет, работать я умею, но тут одни препятствия…
— Эх, Тимер Янсаров! А я-то считал тебя железом… Когда муха умирает, хобот ее заостряется. Вернувшись, ты начал очень резко, вот кулаки, почуяв приближающийся крах, и стали больно кусаться.
Галяу Хашимов хотел было поддержать своего друга, но Даутов не дал ему слова.
— А знаешь ли ты, — повернувшись к редактору, спросил он, — какие слухи о здешних событиях бродят по району? Не знаешь? Кулацкие агенты превратили эти события в свое оружие для борьбы против колхозов!..
— Какая оперативность!
— Именно, оперативность! А в твоих руках большевистская печать. И она молчит, не скажет всей правды!..
— Мы выпустили экстренный номер.
— Этого мало. Ладно, на месте сам этим займусь, поехали.
— А я?
— А вы, молодой человек, не поддавайтесь унынию. Все!
Лошадь тронулась. Через минуту Даутов оглянулся.
Янсаров все еще стоял на одном месте. Секретарь райкома остановил лошадь и подозвал его.
— Забыл сказать, на тебя есть жалоба.
Тимер побледнел.
— Только устная. Председатель райсоюза обижается. Янсаров, говорит, только за десять дней две пары рукавиц попортил. Если так будет дальше, где я их буду искать для него?..
— А что же делать, коли они плохо сшиты?
— Не мучай кооператоров, товарищ Янсаров! Насколько я знаю, желая показать пример в труде, ты берешься за любое дело. Это хорошо, но сейчас ты председатель — организатор большого хозяйства. Добивайтесь правильной организации труда в колхозе, пусть рукавицы изнашивают другие.
— Понятно, товарищ Даутов!
— Вот и хорошо! А райсоюз рукавицы вам доставит.
Секретарь натянул вожжи, и лошадь рванула вперед.
X
Прекрасная установилась эта осень в долине Акселян. Конец октября, а дни, как летом, стоят ясные и теплые. Воздух легок и прозрачен до самого горизонта. По прохладной речной воде плывут желтые листья…
Полевые работы почти завершены. Кое-где, образуя клубы густой пыли, пашут трактора. Лемеха их блестят на солнце зеркальной гладью.
Осень не торопится…
Кайынлы после недавних шумных событий притихли. Сакай Султанов был осужден на пятнадцать лет. На суде ему пришлось признать себя виновным в гибели Фагили, которую он обманул, пообещав развестись со своей женой.
Фатима окрепла, начала ходить, но на суд врачи не отпустили ее. Тогда она передала Шарифе ведро золы из больничной печи. Жена Гамира высыпала ее, когда Султанова вывели из суда: дескать, не возвращайся больше…
Спустя неделю Фатима окончательно выздоровела и, не возвращаясь в деревню, уехала на шестимесячные курсы бригадиров. Она собиралась взять с собой и Гульдар, но Тимер отсоветовал. Девочка живет у Якуба Мурзабаева, скучает по Фатиме и ежедневно ждет ее возвращения…
Вместо уехавшего Шарафа комсомольским секретарем избрали скотника Байназара Кылысбаева.
Гариф Иртубяков был очень рад, что сын его поехал учиться. Каждому встречному-поперечному он говорит теперь одно и то же: «Сказал же я, что из Шарафа выйдет толк — учится. За одного ученого — десять неученых дают. Это очень правильная русская пословица! Когда началась революция, вернулся я с германской, ну и взяли меня в дивизию Чапая. Был я тогда усатым, как и он. Однажды Чапай дает мне газету: «Читай вслух солдатам!» А я ни бэ ни мэ! Он сразу смекнул, в чем дело: «Эх ты, — говорит, — а еще усы носишь!..» Пришлось со стыда сбрить их. А Шараф молодец! Раз учится, человеком будет. А то вздумал жениться! Не спеши, говорю ему, сперва ума наберись, а потом все будет: и невеста, и усы…
В деревне Кайынлы тихо в последнее время, а в других деревнях района борьба только разгорается. Остатки кулачества еще дают о себе знать. Много дел и у редактора районной газеты Хашимова. Секретарь его Нигмат Мансуров напечатал во вчерашнем номере такие стихи:
Гуляет трактор по полям,
По белым, древним ковылям.
Он из деревни вышел.
Гремит пробуженная даль,
Ревет мотор, сияет сталь,
И солнце всходит выше!
Друзья, прекрасен этот день!
В нем — рев и гром, и звон, и звень!
Грядущее — прекрасно!
Нас всех объединил колхоз,
Он каждого в труде вознес!
Наш труд — и бой, и праздник!
Наш путь широк и цель ясна!
Ликуй, великая страна,
Шагай к вершинам грозным!
Исполнись трепета, кулак!
Тебя мы доломаем, враг,
Могуществом колхозным!
Просматривая газеты, Тимер хотел еще прочитать стихотворение Мансурова, по дверь открылась, и вошел Гариф.
Старик хитровато улыбнулся:
— А у тебя, сынок, радость! — сказал он. — Что дашь за это? — И спрятал руки за спину.
— Письмо? От кого?..
— А это сам узнаешь! Скажи сначала, что мне подаришь?
— Ладно, агай, дай письмо.
— Без подарка не отдам.
— Спляшу разок.
— И то пойдет.
Пришлось Янсарову плясать…
— Письмо было от Нины Кругловой.
— Нина! Ни-на-а! — не веря, Тимер затряс старика за плечи.
— Нина есть Нина, ты только меня не тронь. — Гариф-агай еле освободился от объятий Янсарова. — Ты сначала прочти его, может, и нет там радостных слов-то. Эх, молодость!..
«Мой дорогой Тимер, — торопливо начал читать он. Ах, писал ли кто ему так ласково!.. — Ты зря думаешь, что я тебя забыла. Это не так. Просто очень много дел, трудновато. Хорошо хоть старый большевик Михаил Петрович Ярцев мне помогает. Помнишь ли ты красавчика Бакалдина? Его исключили из комсомола: оказался сыном белого офицера. Посылаю тебе номер газеты «Наш паровоз», там прочтешь о злодеяниях старшего Бакалдина. Некоторые из наших товарищей поступили в институты. Хотела и я с ними, но начальник мой не отпустил, сказал, поработай еще. Очень соскучилась по тебе, даже во сне часто вижу. Но мы же не верим снам. Так что на Октябрь приезжай сам, жду тебя. Мама неоднократно спрашивала о тебе, она очень любит тебя. Эх, Тимер, молоды мы еще, очень молоды. Ну что мы понимаем, например, в вопросах любви? Для нас любовь — это дружба, рожденная совместной работой? Если так, то она проста и понятна. А влезть поглубже и времени нет, и ума маловато. Но душа покоя не знает, она жаждет любви, сложной и прекрасной… Но время покажет, какая она. Сейчас ясно одно: мы с тобой связаны какими-то нитями. Прочные они или гнилые — выяснит время.
Пишу тебе ночью. Мама спит. Тишина. Я одна. Ночью одной думается о многом. Захотелось, чтоб ты был рядом. Ведь мы никогда не унывали, если были вместе.
Пишу еще раз: приезжай на праздники, а то рассержусь.
С комсомольским приветом Нина».
Тимер прочитал письмо, и сердце его заколотилось. Позабыв, что рядом стоит Гариф-агай, он закричал:
— Еду! Еду!..
— Пригласила?
— Что?
— Любимая зовет?
— Да, агай, приглашает на праздник Октября.
— Хорошая, видать, девка. Конечно, поезжай. Русская?
— Да.
— А что? Все люди одинаковы, была бы только любовь. Вон мой дед в 1812 году привез француженку, из Парижа… Очень хорошо жили, дружно… Только твоя не заманит тебя к себе?
— Зачем?
— Как бы не оставила наш колхоз без председателя.
— Не оставит.
— Тогда ладно. Молодец. Если напишешь ей письмо, передай и от меня привет. От Гарифа, мол, Иртубякова, внятно напиши…
XI
Булат собрался ехать в Ишимбай, совсем было собрался, но зашел накануне к Фахри и с ним пропил все деньги, приготовленные на дорогу.
— Эх, ты! — стал насмехаться над ним Фахри. — Ну что ты за человек, даже для колхоза не годишься.
— Это я не гожусь? — бил себя в грудь Булат. — Шутишь, браток, колхоз как раз для меня. Одно досадно: не вступил с самого начала.
— Ладно, не горюй! Я это как-нибудь налажу.
— Ты? Наладишь?
— Так и быть, сделаю. Вот, написал я для тебя заявление, подпиши.
— А хорошо ли будет?
— Очень хорошо. Сказал, сам все сделаю!
В правлении Фахри нашел Тимера и Гарифа. Парень, только что прочитавший письмо, жмурился от счастья.
— Еще один колхозник появился! — сказал Фахри, подавая Янсарову заявление Булата.
— Очень он нужен нам, — заворчал Тимер.
— Не говори так, — заметил ему Гариф. — У Булата золотые руки. Бери его, остальные тоже согласятся.
— Кузнец он отличный, — поддержал старика Фахри.
— А где он сам?
— Пьяный.
— И заявление в таком состоянии написал?
— Скоро протрезвеет. Если хочешь знать, браток, умный пьяный лучше десяти трезвых дураков, — произнес Гариф. — Давно бы вступил, да сам виноват…
— Его нужно кузнецом поставить, — посоветовал Фахри. — Тогда будут у нас и вилы и лопаты…
— Правильно, Фахри, — ответил Тимер. — Хорошо сделал, что уговорил Булата вступить в колхоз.
Фахри довольно засмеялся. Жил он в ладу с Сакаем Султановым, будет жить хорошо и с этим молодым председателем. И станет Фахри для него своим человеком.
XII
Через неделю погода испортилась. Дни стали пасмурными, ночи холодными и темными. Задул резкий пронизывающий ветер. Небо затянуло рыхлыми несвежими тучами…
Наступила настоящая осень…
В одну из длинных осенних ночей Гамир пас колхозных лошадей. Наступил рассвет, мутный и сырой… Одной лошади не хватало.