Как много здесь дикого лука. Фатима легла на траву и начала собирать его. Рядом, за пучками молодой, начинающей зеленеть ольхи что-то зашуршало.
«А вдруг волк!» — испугалась Фатима и хотела вскочить.
Но Татлыбай — это был он — схватил ее за руку.
— Испугалась, Фатима?
— Чего мне бояться?
— Волка.
— Я сама, как волк.
— Идем, коли так, отведу тебя к твоей стае: там как раз не хватает одного бойкого молодого волка.
Фатима не успела ответить ему.
Татлыбай, взяв ее за руки, повел дальше за гору. За горой они стояли недолго.
Парень сказал ей всего лишь одно слово:
— Люблю! — и крепко поцеловал.
С минуту они стояли оба красные, как кумач.
А осенью шумно сыграли свадьбу.
Кадир похож на него…
— Почему же вы уезжаете, завершили курсы что ли? — спросил Кадир после довольно долгого молчания.
— Нет, не нравится мне здесь. Рассердилась я…
— И-и, глупая вы еще, оказывается.
— Ну и что? — она вызывающе посмотрела на Кадира.
— Не нужно сердиться, идемте лучше в кино.
— Ну и пойдем…
Поправив выбившиеся из-под пуховой шали волосы, Фатима взяла Кадира за руку и повела за собой. По улице они шли не разговаривая, каждый предавшись своим мыслям. Но сердца обоих сильно колотились, чувствуя близость друг к другу.
Когда они вышли из кино, шел медленный снег. Он падал крупными хлопьями, устилая дорогу белой пушистой пеленой.
Кончиком языка Фатима стала ловить снежинки, но они тут же таяли. Ей было тепло и радостно, ей захотелось идти вот так, взявшись за руки, долго-долго…
У общежития Кадир сказал:
— Завтра я вас не провожаю, Фатима.
— Кого провожать-то, раз я не уезжаю?
Они засмеялись и, попрощавшись, разошлись. Спал ли Кадир, этого Фатима не знала, а вот она долго лежала на кровати, не смыкая глаз. В памяти ее вставал Татлыбай, он улыбался ей и начинал вдруг походить на Кадира. Ох, как же они похожи! И голосом, и характером, даже в лицах она находила что-то общее… Но что, не могла определить. И все же что-то есть…
— Да, есть!.. — проборматала она.
…Курсы она, конечно же, не бросила. С тех пор близким ей стал не только Кадир, но и его товарищи. Фатима стала много читать под их влиянием, побывала в музеях и театрах… Большая и светлая жизнь широко распахнулась перед ней. Она даже к капустному супу привыкла, он показался ей вполне сносным.
С Кадиром записалась она в хоровой кружок. Все нашли, что у нее очень красивый и мелодичный голос, о чем Фатима и не подозревала. И в учебе она стала преуспевать.
Перед праздником ее как одну из самых передовых учениц наградили вышитым платьем…
С Кадиром они были очень близки, но отношения их не выходили за границу дружбы. Кадир пи на чем не настаивал. А Фатима разве сможет первой заговорить об этом?..
Впрочем, однажды она спросила:
— Почему тебе, Кадир, не приходит из деревни писем?
— А к тебе приходят?
— Мне кто напишет?
— И у меня нет никого.
— Не обманывай, есть, наверное, жена…
— Была когда-то…
— Интересно, куда же она подевалась, — деланно засмеялась Фатима.
— Ладно, после как-нибудь расскажу, а сейчас давай читать, — ответил Кадир, и на том разговор закончился.
И скоро он рассказал ей о своей жене. Женился Кадир год тому назад, взял девушку, которую очень любил. Звали ее Таиба. Красивая была, дочь довольно состоятельного человека в деревне, а Кадир беден. Когда их потянуло друг к другу, один кривощекий продавец сельповского магазина как бы между прочим заметил: «Высоко тянешься, мальчик. Не достанешь, пожалуй. Не отдаст тебе ее отец!» — и засмеялся.
Обидно стало парню. Пусть не богат, зато руки его знают любое дело, да и сам не безобразен. Раззадорился он, поддавшись порыву молодости. Женился, несмотря на протесты ее родителей.
Месяц живут, другой… Прекрасна жизнь, любящий человек часто совершенно глуп: любимая рядом и ничего ему не надо больше, море по колено. Время идет… Таиба потихоньку начинает наседать на мужа: «Давай переедем к моим родителям. Будем жить в маленькой комнате, что в глубине…»
Кадир не соглашался с этим. Ну и начались плачи, истерики, обиды и молчания… К зиме Кадир уехал на курсы трактористов, пишет оттуда письма домой, ответа нет… Окончив курсы, вернулся в деревню. Таибы нет ни дома, ни у родителей: подалась с кривощеким продавцом в Ташкент. А они ведь официально не разведены. Потому жена вроде и есть и нет ее…
Больше допытываться Фатима не стала, так как поверила ему, не мог он ее обманывать. Дружба их еще более окрепла, они не могли уже не видеться каждый день.
Именно Кадир предложил Фатиме послать в колхоз поздравительную телеграмму. На почту ходили вместе…
И вот они снова вместе на праздничном вечере. На сцене играют небольшой спектакль. События происходят в деревне. Идет борьба с кулаками. Вот они мстят сельскому активисту: ночью стреляют в него через окно из обреза.
— Ах! — вскрикнула Фатима.
— Что случилось? Испугалась?
— Не люблю звука выстрелов.
— Да, ружье весело щелкает только во время охоты.
— А ты охотник?
— Заядлый! Но если ты не любишь ее, то готов бросить.
— Не надо! Зоркость глаза и точность руки еще не раз, быть может, понадобятся тебе.
Фатима еще не рассказывала Кадиру, что в нее в деревне стрелял кулак Гарей. Выйдя из концерта, она сказала ему об этом…
XIV
После праздника Гариф Иртюбяков с нетерпением ждал предстоящего базара. Хотя вообще-то он не обращал особого внимания на базары. Хорошо, если съездит в год пару раз, а то и вовсе не соберется. Поэтому люди очень удивились, когда узнали, что старик нынче собирается ехать. Жена его Магфия и бригадир Мурзабаев, хорошо знавшие обычаи Гарифа, просто пришли в недоумение. Бригадир попробовал его отговорить, однако лошадь для поездки все-таки дал.
Дело в том, что в деревне, где обычно устраивался базар, жил друг Гарифа Михайло Попов. Во время германской они служили в одном пехотном полку, где и подружились. Им всегда было о чем поговорить друг с другом.
В прошлом году, когда начал организовываться колхоз, Гариф по совету своего друга один из первых подал заявление. Сам Михайло Попов работал в артели, где валяли валенки, и, как человек артельный, хорошо знал преимущества организованного коллективного труда.
И сейчас Гариф приехал в деревню не ради базара. Он был не из тех людей, которые днями сидят в чайхане, переливая из пустого в порожнее, или бродят по базару, прицениваясь да примериваясь, азартно торгуясь, чтобы подешевле, с выгодой для себя, купить какую-нибудь полезную вещь.
Гариф покупал, что ему нравилось, не глядя на цену, и уходил.
Когда приехали в деревню, он даже не заглянул на базар, а пошел сразу в дом своего старинного приятеля. Михайло Попов еще не вставал, так как вчера спать лег очень поздно.
Гариф сам отворил ворота, въехал и распряг лошадь, поставил ее под навес и задал сена. Заодно бросил охапку и мычащей корове приятеля. В это время жена Михайлы Попова Александра Дмитриевна вышла было с ведрами за водой, но, увидев во дворе гостя, всплеснула руками, засуетилась, приветливо улыбнулась и сказала, будто только вчера расстались:
— А, Гарифка! Здоров ли сам? Как твои дела? Да что ты стоишь, скорее проходи в дом, замерзнешь ведь.
Александра Дмитриевна была работящая, с открытой душой женщина, как и ее муж. Да и хозяйка она была замечательная. Круглый год у нее не переводилась соленая капуста, огурцы и помидоры.
После памятного голодного года, когда впервые начали сажать картошку, она много помогала Магфие и советом и делом, потому что они были дружны между собой, как и их мужья. Наполовину по-башкирски, наполовину по-русски они беседовали да толковали часами между собой и никак не могли наговориться досыта. Гариф только добродушно посмеивался:
— Две бабки, а будто целый базар.
— Да ведь мы о деле говорим, — возражали ему.
Одно не нравилось Магфие в подружке, что та не любительница чая. Да тут уж что поделаешь, у каждого свои привычки. Например, сама Магфия в рот не берет свинины, а Гариф жить не может без картошки, пожаренной на свином сале…
Когда Гариф закончил дела с лошадью и зашел в дом, на столе уже добродушно сипел ведерный самовар, сахарница была доверху заполнена колотым сахаром, стояла еда. Из-за перегородки вышел Михайло, красный, разопревший от тепла и сна. По старой привычке они обнялись, поздоровались.
— Долго спишь, старый солдат, долго! — пожурил Гариф своего друга.
— Устаю. Старость-то не радость, оказывается.
Михайло напился из ковша холодной воды, потом умылся и пошел садиться за стол.
— Саша, что-то я самого главного не вижу на столе, — сказал он, вопросительно глядя на жену. — Чем гостя-то угощать?
— Сейчас, — Александра Дмитриевна принесла початую бутылку водки и налила в две рюмки.
— Зря это, друг Михайло, — сказал Гариф.
— Ладно, ладно, ничего не зря, смягчает старые кости.
Когда рюмки наполнили по второму разу, Гариф категорически отказался:
— Первая рюмка лекарство, а вторая уже яд.
И он отставил свою рюмку в сторону.
— Ну, не буду насиловать тебя, — сказал Михайло, — раз уж прежде не смог научить, теперь куда?
Стали пить чай, неторопливо беседуя. Обычно прежде разговор у них чаще шел о нелегкой солдатской доле, которая выпала на их головы, когда они служили в царской армии. Но теперь разговор пошел о другом. У обоих было много новостей, которыми хотелось поделиться. Сначала они поговорили о бывшем председателе колхоза Сакае Султанове, и оба пришли к одинаковому выводу: «Туда ему и дорога. Собакой был, собакой и остался».
Александра Дмитриевна, кончив пить чай, ушла на базар, но никто из них этого как будто и не заметил.
Гариф довольно долго молчал, о чем-то думая, и наконец высказал основную причину, которая привела его на базар, а лучше сказать — к Михайле Попову.