Дело в том, что он очень рассердился на своего сына Шарифа, который не догадался, как Фатима, дать поздравительную телеграмму. Вот и хочет он попросить своего друга написать письмо сыну, поругать его как следует. Можно бы, конечно, и в деревне кого-нибудь попросить об этом, есть грамотные люди, но там о содержании письма быстро все узнают. А ему бы этого не хотелось. Поэтому он и решил попросить написать письмо своего друга Михайлу, тот уж умеет хранить тайны. Кроме того письмо, написанное по-русски, сильнее подействует.
Михайло не мешкая принес бумагу и чернила, надел свои старые, с толстыми стеклами очки, дужки которых, видно, для крепости были обмотаны проволокой, прокашлялся и уставился на друга:
— Ну?
— Конечно, ты знаешь, как писать письма, — сказал старик Гариф. — Тебя учить не надо. Передай сначала от всех нас общий привет, как и полагается. Но я немного сержусь на сына, и конец письма напишем сильнее.
— Ладно, сделаем, как надо.
Михайло взял неловкими пальцами ручку и, закусив от усердия нижнюю губу, чуть склонив голову набок, стал выводить буквы, сильно нажимая пером.
Чернильницей, видно, давно не пользовались, и чернила загустели. Перо цепляло какие-то пучки волос, а один раз вытащило дохлую муху, но Михайло не обращал на это особого внимания. Почистив перо прямо пальцами, он продолжал усердно писать. А старик Гариф, видимо, одобряя это дело, все время покачивал головой под скрип пера.
Писал Михайло долго. И вот, наверно, передав приветы от друзей и знакомых, он перестал писать и опять сквозь толстые стекла очков уставился на друга.
— Напиши, годок, так, — сказал старик Гариф, — мол, уехал ты, парень, и забыл родную деревню. Никуда это не годится. Даже птица свое гнездо не забывает после того, как выведет птенцов и научит их летать. Все кружит и кружит около. Так. А я, старый дурак, хожу по улицам да расхваливаю тебя во все горло каждому встречному и поперечному…
— Написал. Что дальше?
— А что дальше? Он там, в городе, наверняка встречается с умными, толковыми людьми. Так пусть прислушивается к их советам. Нам умные советы очень нужны. Ну вот, к примеру, мы еще не привыкли держать много скота и не умеем толком присматривать за большим стадом, собранным на ферме. Как кормить, сколько кормить, когда, как ухаживать. Может, об этом есть удачные книги, пусть пошлет. А наш председатель Тимер Инсаров очень сметливый парнишка, все поймет и по книге быстро наладит дело…
— Написал.
— Уже успел? Ну ладно. Теперь перейдем к главному. Почему он не отправил праздничную телеграмму, как это сделала Фатима Мурзабаева? Не поздравил односельчан. Рубля денег пожалел, что ли, дурак? Или ума у него меньше, чем у Фатимы? Когда зачитывали ее поздравительную телеграмму, я чуть сквозь землю не провалился, чуть со стыда не сгорел. — И расстроенный воспоминаниями, Гариф замолчал. Потом, придвинувшись поближе к товарищу, прошептал тихонько. — Еще один мой совет ему напиши. Пусть особо не пялит глаза на девчат. Пустое это дело, с толку собьют парня и все. Когда выпала такая удача с ученьем, значит, надо старательно учиться да человеком стать. А эти лохматые никуда не убегут, всему свое время, успеется.
Вот еще что. Из нашей деревни учится там одна девушка по имени Бибинур, очень работящая, да и красивая. Об этом Шараф знает лучше меня, какая она. Пусть передаст ей привет от нас со старухой.
— Это какая же Бибинур? — спросил Михайло. — Не сестренка ли Гамирии?
— Она самая.
— Хорошая девушка.
— А я о чем? Еще напиши, пусть, когда есть время, ходит в кино, в музеи. В городе есть что посмотреть. Но и о сне пусть не забывает. Сон — лекарство, успокаивает душу, прибавляет силы. Но пусть никогда не спит на закате солнца, это вредно и для души и для тела.
— Правильно! — согласился Михайло.
— Ладно, письмо на этом можно закончить. А теперь напиши, что письмо написано тобой с моих слов.
— Хорошо.
Михайло дописал письмо и прочитал его вслух. Гарифу оно очень понравилось, и он похлопал по спине своего ровесника, однако выразил и некоторое недовольство:
— Ты что ж мое слово «дурак» не опустил? Или не нашел более подходящего?
— Можно бы и найти, — сказал Михайло. — В нашем языке хватает слов. Но уж ругать, так ругать. Шарафка большой парень, не обидится, поймет как надо.
— И правда ведь, не маленький уже. Ну и хитрый ты человек, друг Михайло. Все верно растолковал. «Дурак», надо же. И довольный Гариф удовлетворенно рассмеялся. «Дурак» в его устах прозвучало мягко и ласково. Он старательно подписал письмо крупными печатными буквами и сказал, что сейчас прежде всего они отнесут письмо на почту, а потом сходят на базар. Михайло согласился.
Они оделись и вышли на улицу. С северной стороны дул резкий, порывистый ветер, на небе собирались облака.
Видно, день собирается испортиться, видишь, какие тучи, — сказал старик Гариф и заторопился. — Надо поскорее сделать все дела да ехать домой.
На углу, откуда сворачивали к базару, в двухэтажном доме была чайхана. Раньше здесь находился трактир Соколова, в котором вечно толпились мужики, пили водку, дрались, продавали землю, нанимались артелью на жатву к помещику.
Когда друзья поравнялись с чайханой, навстречу им попался толстый, вдрызг пьяный человек. Громыхая сапогами, он поднимался по лестнице, матерился во всю глотку и бил себя в грудь:
— Я партизан! За что кровь проливал?! Нет, меня не испугаешь, меня на мякине не проведешь!
— Тьфу, поганец! Ну и надрался, лыка не вяжет, — сказал Михайло Попов, брезгливо отворачиваясь.
— Это Шавали из Максютово, липовый адвокат.
— Знаю я его.
— В районе с работы прогнали, вот и вернулся в свою деревню. Плотником теперь.
— Таких надо не только с работы гнать в три шеи, а вообще, к черту на кулички.
На базаре у Иртюбякова дела были небольшие. Он купил связку лука, пять фунтов мяса, чай, сахар, хозяйственное мыло. И можно было ехать домой, да и Михайло Попов просил зайти еще к нему посидеть, побеседовать. Но Гариф не мог не зайти в те ряды, где продавали сани, дуги, хомуты, седла и всякую прочую мелочь, необходимую в хозяйстве.
— Да что ты, не видал саней? — уговаривал его Михайло. — Пошли ко мне. — Но Гариф отказался и рассказал к случаю такую байку о базаре:
— Один человек, вот как и я, приехал на базар. Все, что надо, быстренько купил и поехал пораньше домой. Вот вернулся он в деревню, а сосед и спрашивает у него: «Ну что, хороший базар был?» А тот ему: «Очень хороший, тьма народу, товару всякого понавезли — горы». Тогда сосед снова спрашивает его: «Лапти-то нынче почем?» А тот молчит. Сосед спросил его о цене на мясо, на уголь и прочее.
А тот ему в ответ: «Не знаю я, почем уголь, мне он не нужен, так я и не стал спрашивать». «Э-э-э, браток, — усмехнулся сосед, — коли такое дело, значит, ты совсем не видел базара».
— Вот и я, друг Михайло, не хочу оказаться в положении этого незнайки, чтобы не насмешить людей. Надо мне вернуться да узнать хорошенько цены. Может, найдутся такие, которые заинтересуются, станут спрашивать.
Так и получилось, что друзья долго еще бродили по базару, и только когда тот пошел на убыль, они вернулись домой. Когда дошли до чайханы, навстречу им снова попался липовый адвокат Шавали. Он вихрем пролетел мимо, нахлестывая плетью и без того разгоряченного коня.
— Поехал домой, — пробормотал старик Гариф. — Как бы шею тебе не сломать.
— Таких ничто не берет, — сказал Михайло Попов, — никакая напасть.
К их возвращению Александра Дмитриевна успела сварить суп. Гариф попытался отговориться от обеда, ссылаясь на позднее время и подымающееся ненастье, но проворная хозяйка, несмотря на все его протесты, усадила за стол. В другое время Гариф бы засиделся допоздна. Поговорить есть о чем, да и не так уж часто они встречаются. Но сейчас нельзя было засиживаться: лошадь колхозная, да и старуха дома ждала. Поэтому он торопливо хлебнул пару раз и начал собираться, пошел запрягать лошадь. Михайло вышел с ним.
— Сена-то, оказывается, маловато у тебя, годок, — сказал Гариф, кивнув на сложенное под навесом сено, где было примерно воза два. — Пожалуй, и не хватит корове-то твоей на зиму. Как-нибудь при случае я тебе привезу воз.
— Не беспокойся, Гарифка, не хватит, так на базаре куплю.
— Э-э-э, базарный воз — разве это воз? Копны полторы положат, да еще взобьют, как подушку, легонечко увяжут, вот тебе и воз. Да еще какое сено. Бывает поздно скошено или одна осока. Ты уж не отказывайся, корова-то рада будет моему сену.
— Раз уж загорелся, вези. Как говорят, дареному коню в зубы не смотрят. Кроме спасиба ты от меня ничего не услышишь.
— То-то и оно. Давно бы так.
Попрощавшись с хозяевами, он поудобнее устроился на санях и тронул лошадь.
Наступали сумерки. Надо было попадать поскорее домой, но все же старик не торопил коня, опустил вожжи. Очень уж душа у него болела за каждую животину. Иной раз поднимет руку, замахнется, но никогда не ударит коня. Он, как и все толковые хозяева, знал, что лучший кнут для коня — овес.
Пегая кобыла, почувствовав, что едут домой, узнав знакомую дорогу, сама потихоньку затрусила рысью.
Тучи, которые днем собирались на небе, обложили со всех сторон, и сразу сильно потемнело. Еще когда выезжал из деревни Базарлы, Гарифа начал одолевать сон. При перемене погоды, к ненастью, его всегда охватывала какая-то тяжесть и начинали ныть кости.
Он пытался бороться со сном, тер глаза, тряс головой, но глаза закрывались помимо его воли. Он перестал бороться и окунулся в мир сладких снов. Будто Шараф закончил учебу и вернулся домой. Он большой начальник, и все его уважают. И дома он славный помощник, хозяйство у них справное, они сыты, обуты и одеты.
Гарифу бы только отдыхать, все дела хорошо делаются и без него, но не такой он человек, чтобы сидеть сложа руки. Он возит в бочке воду из Акселяна на колхозные фермы. Вот и сейчас он везет большую бочку, до краев заполненную водой. Дорога разъезжена, сани мотаются из стороны в сторону, и вода из бочки выплескивается. Вот он стал съезжать под гору, сани на повороте занесло, и он вместе с бочкой свалился в сугроб, невольно выругавшись: «Ах, чтоб тебя разорвало…»