Открыл глаза, проснулся и понял, что он и в самом деле лежит, ткнувшись головой в сугроб, а лошадь остановилась.
Оказывается, когда спускались в овраг, оборвалась супонь на правой оглобле. Старик Гариф проворно поднялся, отряхнул от мокрого снега свой зипун и заменил супонь. Для этого пришлось распрягать кобылу и снимать хомут. Покончив с этими делами, он снова запряг лошадь и вдруг увидел, что потерял одну рукавицу. Наверно, когда падал из саней, слетела с руки.
— Тьфу ты, черт! Не было горя!..
Он стал разбрасывать ногами снег на том месте, где упал, но рукавица не попадалась. И вдруг нога его наткнулась на что-то твердое. Старик разгреб снег и увидел большой желтый портфель: «Вот это находка. Портфель!»
Он поднял обеими руками разбухший, до отказу набитый чем-то портфель и пробормотал:
— Вот те на! Одно потерял, другое нашел. Славная находка. Если хозяин не объявится, сошью жене тапочки из этого портфеля, славная кожа.
Он торопливо уселся в сани и, сам того не осознавая, стегнул кнутом по крупу своей пегой кобылы. Сейчас ему поскорее хотелось вернуться домой и рассказать старухе о своей удивительной находке. Вот радость-то какая, потерял рукавицу, а нашел целый портфель, да и не пустой к тому же.
В это время Магфия переживала, что старик сильно задержался, и слонялась по избе, не зная куда себя девать и к чему приложить руки. Одной ей всегда было тоскливо, и в голову приходили давно прошедшие события.
Вот и сейчас Магфия, поглядывая с беспокойством в окно, вспоминала те времена, когда впервые появилась в этом доме. Так и стоит в памяти, как будто это случилось вчера.
Народу было много. Едва она из саней поставила правую ногу на постланный для нее белый ковер, начали высказывать пожелания:
Выносливой и сильной будь!
Как перепелка, плодоносной будь!
Как ласточка, прекрасной будь!
Пышноволосой вечно будь!
Не будь бездельницей, сноха!
Не будь сварливою, сноха!
Не будь болтливою, сноха!
Мирского сторонись греха!
Нет уж, ябедой она не была, по деревне не слонялась лохматая, как Алабай. А только работала да работала. И бесплодной не была сноха Магфия. Каждый год рожала мальчика или девочку, только судьба у тех, видно, была несчастливая, умирали дети один за другим. Да и жили в то время бедно и голодно.
Уже потом, когда Магфия и Гариф встали на ноги и стали жить по-людски, родился у них меньшой сын Шараф. Только он у них и выжил. А ведь если бы старшие дети были живы теперь, не была бы она на старости лет такой одинокой. Внуки да внучки топотали бы вокруг нее, были бы и снохи, и зятья. Вот сейчас надо корову доить. Где эти внуки, где снохи? Нету никого, кто бы помог.
Магфия тяжело вздохнула и пошла доить корову, приговаривая:
— Ну и потемнело как. Где-то мой старик задержался?
В это время Гариф с шумом въехал во двор, что-то выхватил из саней, побежал в дом, забыв даже распрячь и отвести лошадь в колхозную конюшню.
— Ну и ну, — удивилась Магфия, — век так не делал, чтобы прежде не распрячь лошадь. Что могло случиться со стариком? Магфия почувствовала себя немного обиженной, мог бы хоть слово сказать старик.
А Гариф, едва вошел в дом, тут же занялся портфелем. Но долго не мог его открыть. Наконец, когда подцепил замок шилом, поковырял в нем, портфель раскрылся.
— Вот так находка!
Когда он увидел, что в портфеле, так и сел на кровать. Действительно, вещи, которые были там, не могли не обрадовать старика: килограмма полтора сушеной рыбы, три или четыре соленых огурца, совершенно новая книжка «В помощь советскому адвокату» и какие-то бумаги.
Старик не понял, что это за книга и к чему годны белые бланки со штампом в верхнем левом углу и с круглой печатью внизу, поэтому махнул рукой и стал ощупывать портфель, приговаривая:
— Кожа-то, кожа-то какова! Хоть обувь ладную старухе своей сошью. Да и водка с рыбой — дельные вещи. Если вдруг приедет Михайло, будет чем угостить годка.
Его мечты прервали сердитые слова старухи, которая подоила корову и теперь вошла в дом:
— Ну, старик, ты уж, видно, совсем из ума выжил. Как в дом вошел, так и пропал.
— Что случилось?
— Что, да ведь бросил лошадь без присмотра, иди посмотри, что она там натворила. Всю сбрую сволокла с себя.
Ничего не сказав в ответ, Гариф выбежал на улицу.
— Ах, чтоб тебя волки съели, — в сердцах пробормотал он. — Запуталась совсем.
Он едва сумел вывести кобылу, которая застряла меж двух плетней. Но лошадь тоже была не виновата. Она потянулась под навес к сену, подпруга и чресседельник оборвались, седло съехало, упало и, видно, лошадь наступила на него. Гариф распутал сбрую, бросил коню охапку сена, поднял сломанное седло и вошел в дом.
— Погубил ведь колхозную вещь, — огорчилась Магфия. — Попадет теперь. Что делать-то будешь?
— Перестань, жена. Что из-за пустяков расстраиваться? Мастер-то ведь живет в твоем собственном доме, — сказал Гариф. — На-ка возьми вот эти гостинцы, да собери чего-нибудь поесть. А я уж свое дело знаю.
Магфия убрала гостинцы, что купил старик на базаре, и вещи, которые были в портфеле.
— Постой, — сказал Гариф, — бумаги пока не трогай. — Он взял чистые бланки и положил во внутренний карман пиджака.
У Гарифа был один ящик, наполненный всякими старыми и ненужными железками. Тут были и гвозди, и болты, и шайбы, разные гайки, дверные петли. В прошлом году он отдал для ворот ферм десяток дверных петель. И вот сейчас он, не долго ломая голову, полез на чердак, где у него стоял этот ящик, мол, не найдется ли какая-нибудь подходящая вещь для починки седла. Искать долго не пришлось, в ящике лежала старая седелка, вполне пригодная. Надо было только подложить войлок, а сверху прикрыть чем-нибудь. Он спустился с чердака и сел за работу. И пока Магфия собирала на стол, успел подложить войлок, а сверху покрыл седелку кожей портфеля.
— Может, ты сначала коня отведешь, старик? — спросила Магфия, увидев, что он закончил свои дела.
— Нет уж, я сначала поем, лошадь не голодная, — сказал старик и, кивнув на новую седелку, нахохлился. — Вот ты беспокоилась, а смотри, какая хорошая получилась седелка, получше старой.
— Да уж нет такой вещи, которую бы ты не смог починить или сделать, — сказала старуха, радуясь от всей души.
— А ты думала!
Закончив с ужином, он надел новую седелку на коня и повел его в конюшню. Бригадир Якуб Мурзабаев был еще там. Увидев старика Гарифа, он пожурил его:
— Долгонько тебя не было. Я уж думал, не случилось ли чего.
— Запозднился, это правда. Зато видишь, какая славная седелка получилась.
Старик пытался хоть немного оправдать себя за опоздание.
— Хорошая седелка, — согласился бригадир.
— Я и сам так думаю. Слушай-ка, бригадир, что тебе скажу. — Он отвел бригадира в сторону от конюхов и шепотом начал рассказывать. — Видишь, это кожа от портфеля. Совсем новая, крепкая.
— От какого портфеля?
— А вот какая история со мной получилась…
Когда Гариф поведал свою историю, как он нашел в снегу портфель, бригадир, хорошенько осмотрев кожу, которой была покрыта седелка, сказал:
— Да ведь это портфель нашего липового адвоката Шавали, не иначе.
— Не знаю уж чей, — сказал Гариф. — Может, и его. Видели сегодня пьяного, ходит, переваливается, как утка. А вот бумаги, которые я нашел в портфеле.
И он подал Якубу чистые бланки со штампами и печатями. Тот взял бланки, подошел к свету фонаря и тщательно осмотрел их. На бланках и правда стояли штамп и печать Карамалинского сельского совета. «Ага, так вот, оказывается, кто постоянно сбывал наших «пропавших» лошадей», — вдруг озарило его. Вернувшись к старику Гарифу, он шепотом спросил:
— Что еще было в портфеле?
— Да пустяки: сушеная рыба, бутылка водки и три или четыре соленых огурца.
— Ладно, пусть все это остается у тебя, — сказал Якуб Мурзабаев. — Только вот что, об этих бумагах молчи, понял?
— Само собой. Разве я похож на болтуна? Однажды, когда мы еще были на германской…
— Ладно уж, давай сейчас разойдемся по домам, — оборвал Якуб, испугавшись, что история о том, как Гариф ходил на войну, затянется надолго. — Я ведь сегодня еще не ужинал.
И они молча зашагали по направлению к деревне, прислушиваясь к скрипу снега под ногами. Трудно сказать, о чем думал старый Гариф, но в голове Якуба стояли пропавшие лошади, чистые бланки с печатями и красномордый с выпученными глазами Шавали. Определенно, тут была какая-то связь.
В это время липовый адвокат, немного протрезвев, чуть не рвал на себе волосы.
— Портфель, я потерял портфель. Черт с ними с вещами, но жалко портфель.
Его жена, острая на язык Гамиля, тут же напустилась на него:
— Эх! И зачем было на свет появляться такому дураку, как ты! Подумаешь, начальник, портфель ему понадобился. Ну ладно, покупай, на тебе портфель. Так тебе и поверила, что потерял, уродина ты этакая! Нет, не пропал он у тебя, а пропил ты его, винная бочка! Как же, поверила я тебе, ищи дураков.
Тут вдруг растворилась дверь, Шавали и Гамиля притихли. В дверях появился крупного сложения незнакомый человек с большой седеющей бородой. Увидев чужого мужчину, Гамиля торопливо поправила волосы на макушке мужа, которым только что задала основательную трепку, сама сделала вид, будто ласкает его. А бывший адвокат приосанился перед чужаком, принял солидный вид. Эта привычка напускать на себя деловитость осталась в нем с прежних времен. Прищурив левый глаз, склонив голову вправо, Шавали как будто погрузился в тяжкую думу о вещах, которые непосильны уму простого смертного. Если ему в это время задавали какой-нибудь вопрос, он бормотал что-то невразумительное.
Гость, увидев, что в доме чужих нет, бодро поздоровался:
— Привет добрым хозяевам!
— Привет! — пробормотал Шавали и зевнул.
— Да ты толком разговаривай! Если не хочешь узнавать старых знакомых, я тебя заставлю, — сказал вошедший.