Он бодро вскочил на ноги. Снежинки, едва прикоснувшись к его разгоряченному телу, тут же таяли, будто это было не смертное, изможденное невзгодами тело, а огонь. И снова Шавали подумал с тоской и завистью: «Черт его не возьмет. Здоров, как молодой кобель. Попробуй умори такого».
Гарей вытянулся на лавке и велел хлестать себя веником изо всех сил. Шавали разделся и принялся за дело со злостью и брезгливостью. Он не соображал, что чем сильнее хлещет того веником, тем приятнее Гарею. Шавали уже задыхался от жары и своего усердия, а гостю хоть бы что. Только покряхтывает от удовольствия да приговаривает: «Ох, как хорошо. Там достань, между лопатками. Чуть пониже. Ох, ух, самое место».
Наш липовый адвокат, неожиданно превратившийся в банщика, был весь в поту, у него совсем перехватило дыхание, а Гарею все было мало. Он наслаждался, как лошадь, которую купают, скребут скребком.
— Может, хватит, агай? — взмолился Шавали. — А то мы отсюда живыми не выйдем.
— Я знаю, когда хватит. Ты давай работой, угоди гостю, вот так, ух, как хорошо!
Когда веник совсем истрепался, а зудящая спина Гарея поуспокоилась, он схватил Шавали за руку и сказал:
— Хватит, довольно.
И вскочив с лавки, окатил себя ведром ледяной воды.
— Так можно и простудиться, — притворно заботливым голосом высказал свое мнение Шавали.
— А ты меня жалеешь? — усмехнулся Гарей.
— Да ведь как же, агай.
— Ладно уж, не первый раз в бане моюсь, — сказал Гарей. — И всегда обливаюсь холодной водой.
И он начал торопливо одеваться.
Когда мужчины пришли из бани, на столе их ждал большой медный самовар, а хозяйка, без особого труда изображая на своем лице приветливость и радушие, затараторила:
— С легким паром, Гарей-агай. Как банька? Уж лучше нашей бани нету ни у кого. Парок мягкий, хороший. Смотри-ка, ведь будто помолодел на десять лет. Красавец красавцем. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Сейчас чайку попьете с пастилой из смородины, еще лучше станет. Вон как славно будет. Ну, да ведь соловья баснями не кормят, пожалуйте за стол. Чем богаты, тем и рады.
Гарей поднялся на почетное место и сел, подложив под себя две подушки, окинул быстрым взглядом еду, разложенную на скатерти. Жареное мясо, истекающее жиром, улучшило его и без того хорошее настроение. Давно он уже не едал такого мяса. Не ожидая особых приглашений, выбрал кусок пожирнее и принялся сосредоточенно жевать. За мясом последовали блины. Гамиля и Шавали изумились ненасытному аппетиту гостя, но молчали и только переглядывались. Гарей же, пока не наелся и не попил чаю, не вымолвил ни одного слова. И только после того, как стол опустел, он громко рыгнул, вытянулся во весь рост и сказал:
— Шавали, ты не забудь, что я сказал. Пойдешь сам или пошлешь кого-нибудь, дело твое. Но Фахри пусть сегодня же придет.
И даже не подождав ответа хозяина, Гарей закрыл глаза и захрапел. Шавали и Гамиля снова молча переглянулись. Их бессловесные взгляды говорили о многом, понятном только им одним.
Гарей всхлипывал во сне, тяжело вздыхал и ворочался. Гамиля прошептала мужу, кивнув на незваного гостя:
— Ишь, плачет во сне. Видать, нелегкая у него жизнь, горя хлебнул не мало.
— Да-а-а, — протянул Шавали едва слышно. Вдруг он почувствовал сильную усталость и, подойдя к неразобранной еще постели, позвал жену. — Ложись, Гамиля. Сил моих больше нету.
— Да уж, пожалуй, надо ложиться, — согласилась Гамиля. — Когда конь в конюшне, никакой буран не страшен. Мы, слава богу, не в гостях, а дома.
Она тяжело плюхнулась в постель и прижалась к мужу. Гамиля хорошо понимала, что с появлением Гарея в их дом пришли новые заботы, а, может быть, и беда. Но ей хоть как-то хотелось утешить мужа, и она прикинулась беззаботной…
В эту пору особых работ в колхозе не было, и Тимер Янсаров собрался ехать в город. Ему хотелось навестить Нину Круглову. И он уехал, передав руководство колхозом своему заместителю, бригадиру Якубу Мурзабаеву. А тот, как известно, человек беспокойный, нашел работу. Решил провести снегозадержание в поле, где была посеяна рожь. В этом деле бригадир опирался не на знание, вычитанное из книг по агрономии, а на свой жизненный опыт. В течение ряда лет он всегда сеял на этом месте полдесятины ржи. На нижнем конце поля, в низине, где всегда лежал толстый слой снега, даже в засушливые годы хлеб родился хорошо, а на гребне, где снег сдувало, — похуже. И Якуб давно мечтал: «Эх, если бы и на гребне удержать снег, дело бы получилось хорошее». Но в те времена, когда жили без колхоза, единолично, сил не хватало, нечего было и мечтать о снегозадержании. Да у него и без этого было достаточно хлопот, все дни в суете да в маяте, и зимой и летом. Куда уж там мечтать, руки не доходили до заветной мечты. Теперь же, когда стали жить колхозом, Якубова мечта вполне могла превратиться в реальность. Одному неподсильно, а коллективу как раз по плечу.
Но многие смеялись над затеей бригадира: «Наш Якуб, видно, и на том свете не успокоится. Себе покоя не дает и людям. Придумал тоже — снегозадержание. Со временем скажет, что и гору Баим надо перенести да поставить перед деревней, чтобы защищала от северных ветров. Чудак наш Якуб, ей-богу, чудак». Но старик Гариф и Булат одобрили бригадирову затею и стали вовсю агитировать людей. Назначили время и вышли в поле все, кого наметил бригадир. Один только Фахри не явился, сославшись на то, что ему надо чинить изгородь. А между тем он в полном бездельи бродил вокруг фермы, будто бы соображая, с какой стороны приняться за дело. А работы тут хватало, было бы желание. Ясли прохудились, ворота у задней перегородки сломаны, давно бы их пора починить. А у колодца образовалась такая наледь, что едва проходило ведро, скоро уж и воды не вычерпнуть. Но заведующего фермой эти неполадки мало заботили. Ему лишь бы день убить. Поэтому ленивый Фахри, поручив мелкие работы во дворе скотникам и дояркам, томился от безделья.
Между тем солнце уже перевалило зенит. Тучи, которые было появились с утра, разбрелись. День установился ясный, погожий. Снег ослепительно сверкал на солнце. Фахри почувствовал, что голоден, и решил пойти домой перекусить.
Тут-то перед ним и появился незнакомый мальчик, будто вырос из-под земли. Фахри удивился и хотел было пройти мимо, но мальчик остановил его:
— Фахри-агай, вот тебе письмо.
И он протянул заведующему фермой лоскуток бумаги.
— А-а? От кого? — опешил Фахри, но мальчик уже бежал по дороге. — Постой, куда же ты?
Фахри развернул бумажку и прочитал: «Фахри, друг, ждем тебя сегодня в гости. Очень ждем. Если не придешь, кое-кого очень обидишь».
Таких писем с приглашениями Фахри не получал уже давно. Почерк был знакомый, и хоть не было подписи, он узнал руку Шавали. «Наверно, важное дело, — подумал Фахри. — Липовый адвокат зря не пригласит».
В прежние времена, когда он получал вот такую записку, то бросал все дела и тут же бежал к своему другу. Теперь не то: колхоз.
Не так-то просто уйти с работы. Фахри крепко задумался. Что же делать, что придумать?
Впрочем, у Фахри был свой испытанный прием. В трудных, безвыходных ситуациях он прикидывался припадочным. Иногда этот трюк помогал. Например, три года тому назад его победа в борьбе на сабантуе оставалась под сомнением. Встретились они с одним парнем из деревни Назарово, тот недавно вернулся из армии. Крепкий паренек, победил четверых подряд. Фахри свалил пятерых. В последней паре они должны были схватиться, чтобы выявить победителя. Перед этой решающей схваткой Фахри ловко изобразил припадок, и борьба не состоялась. Но устроители состязания признали его победителем.
Так почему бы и теперь не прибегнуть к такой хитрости? Ведь это хорошая мысль.
Долго раздумывать Фахри не стал. Выбрав местечко почище и помягче, он вдруг грохнулся на землю, выпучил глаза, выпустил изо рта пену и стал орать во все горло. На его пронзительные вопли прибежали Гамир с Байназаром.
— Ба, да у него, кажется, припадок? — удивился Гамир. — Скорее давай отведем домой да уложим.
Но у Фахри было совсем другое на уме, лежать дома не входило в его расчеты. Поэтому он еще не скоро пришел в сознание, долго орал и катался по двору. Сбегали за женой Хаернисой. Едва взглянув на бледное лицо мужа, она печально сказала:
— Раньше у него не было таких сильных припадков, Боже мой. как бы чего не случилось. Скорее запрягайте коня да отвезем его в больницу.
Только этого и ждал Фахри, едва сдержал свою радость. «В район, наверно, не повезут, — подумал он, — далеко. А пожалуй, отвезут в Исаевскую больницу в Базарлы, а дорога как раз проходит через Максютово».
Байназар как-то не очень верил, что болезнь у Фахри настолько серьезна, что его надо отправлять в больницу, но Гамир уже ушел запрягать лошадь.
Тем временем Хаерниса сбегала домой, потеплее оделась в дорогу и принесла стеганое одеяло, чтобы укрыть мужа. Когда больного уложили в сани, Гамир сказал:
— Коня особо сильно не гони, больному это вредно, растрясет. В больницах их вообще возят на каталках.
— Ладно, Гамир, я уж потихоньку как-нибудь, — вздохнула Хаерниса.
Когда немного отъехали от деревни, Фахри вдруг «пришел в сознание». Увидев это, расстроенная Хаерниса так обрадовалась, что обняла мужа, и хотела было уж поворачивать обратно в деревню.
— Не разворачивай коня, — сказал Фахри и перехватил вожжи у жены. — Едем в гости.
— Какие гости? — удивилась Хаерниса.
— В Максютово, к Шавали, моему другу.
— А как же твоя болезнь-то?
— Чепуха, мне уже лучше.
Фахри все-таки не хотел полностью раскрывать жене свой секрет. Не то, чтобы он не доверял ей, но считал, что женщины болтливы. Когда въезжали в Максютово, он растянулся на санях и с головой укрылся одеялом, подальше от любопытных глаз.
Лошади, видно, не первый раз приходилось останавливаться у ворот Шавали, она знала этот дом, и без всяких понуканий свернула в нужные ворота.
В это время Гарей, будто сокол, подстерегающий мышь, стоял во дворе под навесом и исподлобья рассматривал приехавших. Когда женщины закончили болтать и ушли в дом, он подошел к мужчинам. Фахри с первого взгляда не узнал его, и поэтому довольно холодно поздоровался с бородатым седым стариком. Холодность Фахри поначалу обидела его, но потом он очень обрадовался, раз уж Фахри не узнает, значит, сильно изменился, и можно чувствовать себя поспокойнее в родных местах, где его знали почти все.