— Что, не признал, Фахри? Вот ведь судьба-то какая, снова встретились, слава богу. Как поживаешь?
— А-а, Гарей-агай, — удивился и обрадовался Фахри. — Здравствуй! Как поживаю, да никак, по-среднему, не хорошо и не плохо. Опять же этот колхоз. Бесконечная работа неизвестно на кого. И не голоден, и не сыт.
— Не горюй, друг, кто терпелив, тот цели достигнет. Эти дела не долго протянутся. Если не слышал еще, послушай одну новость: на Дону и в Туркестане колхозы разваливаются, будто гнилой плетень.
— Да что ты говоришь?! — Глаза у Фахри чуть на лоб не вылезли.
— Клянусь хлебом! А ты что же, брат Шавали, гостей своих так и будешь держать во дворе? Мы ведь не скот.
И Гарей рассмеялся, довольный своей шуткой. Шавали что-то пробормотал под нос, но гости ничего не разобрали. Гарей, переваливаясь, как медведь, зашагал к дому. Фахри немного отстал и шепотом спросил у Шавали:
— Каким ветром его принесло?
— Черт знает! Просто беда, — так же шепотом ответил хозяин.
Они подошли к накрытому столу, в центре которого стояла большая чаша с кониной. Хаерниса не сразу признала Гарея и поэтому поздоровалась стесняясь.
— Ага, ты, сноха, здорово поправилась, — сказал Гарей, надолго задержав в своих руках руки красивой молодой женщины. — Хорошо, только чтоб не сглазить. Когда женщины прибавляют в теле, то уж род не угаснет. Пора тебе, Фахри, пора детишек заводить. Давно пора.
Хаерниса, когда узнала голос Гарея, покраснела еще сильнее и опустила голову. Все занялись едой и пока ели, никто не произнес ни слова. Уже потом, когда Шавали по второму разу наполнил стаканы, разговоры пошли сами собой. Когда кончили делиться деревенскими новостями, Фахри спросил у Гарея:
— Значит, вернулся, агай? Совсем отпустили?
— Совсем, — едва заметно усмехнулся бай. И он начал с большим убеждением рассказывать старую байку, что на Дону и в Туркестане колхозы распадаются. А в Грузии и на Украине организация колхозов встречает сильное сопротивление.
Фахри слушал его с раскрытым ртом. Если Гарей говорит правду, то выходит, что колхозам осталось жить считанные дни. А Гарей продолжал с увлечением врать и, наверно, сам отчасти верил этому, мол, везде сильное противодействие коллективизации, мужики недовольны. И даже есть области, где дошли до вооруженного восстания.
Фахри все-таки не мог до конца поверить в слова Гарея, но Шавали верил всей душой, так как и сам мечтал о том дне, когда колхозы рухнут, и они заживут по-старому. Фахри понимал, что если хочешь повергнуть противника, имей силу и не малую. Поэтому он слушал, что же скажет Гарей еще. А тот продолжал, словно бы угадав его мысли:
— Конечно, колхозы сами по себе не могут развалиться. Колхоз — это муравейник, организованная сила. Но все вы, наверно, видали не один раз, что получается, если разворошить палкой муравейник.
— Видали, — сказал Фахри.
— По-разному можно видеть, — возразил Гарей. — Сначала муравьи суетятся, а потом начинают разбегаться в стороны, прихватив с собой по одному яичку. Так будет и с колхозами. Но сначала надо, чтобы кто-то один осмелился и вышел из колхоза. За ним потянутся и другие, куда стадо, туда и я. Все разбегутся.
— Да, но некоторые люди уже обожглись на этом деле, — возразил Фахри. — Ведь чтобы выйти из колхоза, надо писать заявление, а мужик теперь сторонится всяких бумаг, готов обойти их за сорок верст.
— Э-э-э, Фахри, — презрительно протянул Гарей, — Такой здоровый мужик, а в жизни мало чего повидал. Знаешь ли ты, какое дело получилось в актюбинской стороне?
— Не знаю, не слыхал, — смешался Фахри.
— Ну так вот. Несколько казахов захотели выйти из колхоза. Надо было писать заявление. Так умные люди сели и написали круговое заявление.
— Это еще что такое?
— Заявление обычное, ничего там особенного нет, мол, освободите нас от колхоза да и все, хотим жить по-своему. Ладно, пришла пора подписываться под заявлением, но вот беда, никто не хочет ставить свою подпись первым. И вот одному пришла умная мысль — соединить все подписи в кольцо. Поди догадайся, чья фамилия первая. Круг ведь. А у круга нет ни начала ни конца. Вот так-то, ха-ха-ха! Чертово колесо!
Фахри эта история не показалась особенно интересной, и он только вяло улыбнулся. Зато Шавали, который немало повертелся вокруг суда, пришел в восторг от такой хитрости. Он вскочил со своего места и хлопнул в ладоши:
— Очень умело сделано, очень!
Гамиля принесла лапшу, и гости принялись за еду с таким проворством, как будто еще и не садились за стол. После лапши подали бульон, потом напились крепчайшего чаю. Но и после чая водка осталась на столе. Фахри боялся перепить, а Гарей заботился о том, чтобы Шавали не вышел из пределов нормы. Тут он преследовал какую-то свою цель.
Женщины, находя мало интересного для себя в разговорах мужчин, ушли за перегородку. Да и Гамиля настаивала на этом, так как догадывалась, что Фахри вызван Гареем неспроста. А тот давно ожидал удобного момента для серьезного разговора, даже вздрагивал от нетерпения.
— Вот что я имею в виду, когда говорю, что надо в муравейник сунуть палку и разорить его, — сказал Гарей, когда они остались втроем. — Надо породить в народе недовольство колхозом. А потом уж посыплются круговые заявления, как бревна, когда разбирают сруб. Но это надо крепко все обдумать. По-моему, начинать должны женщины, потому как и закон с ними не так круто обойдется в случае чего. А потом, это взбалмошный народ, легко возбудимый. Самое больное место у них — корова. Да, да, ведь они же, лохматые головы, придумали поговорку, мол, корова кормилица. Можно прожить без мужа, а без коровы не проживешь. Правильно я говорю, Шавали?
— Очень даже правильно, Гарей-агай. Лучше не скажешь.
— Ну вот, мне кажется, что женщины и сейчас жалеют, что сдали своих коров в общее стадо на колхозную ферму. А может, я неправ, Фахри?
— Это верно, — сказал Фахри и умолк. Ему хотелось, чтобы старик высказался яснее, подошел бы ближе к делу. А то все ходит вокруг да около. Вяжет сеть, а как ловить, не говорит. Это ему надоело.
А Гарей продолжал:
— На ферме в колхозе «Куряш», если я не ошибаюсь, должно быть около десятка голов телят. Так ведь, Фахри?
— Пятнадцать голов.
— Хорошо, — Гарей потер ладони. — Очень хорошо. А вдруг эти телята падут? Если это случится, дело кончено. Вся деревня перебаламутится. Ясно?
— Погубить телят? И это должен сделать я? — изумился Фахри. От такой мысли его всего передернуло, по телу пробежал озноб.
— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся Гарей. — За кого ты меня принимаешь, браток. Я не из тех, которые могли бы заставить тебя возиться с телятами. Человека, который побеждает на состязаниях сильнейших борцов и берет призы! Нет, тебе не придется пачкать руки. Тебе надо всего лишь на одну ночь открыть дверь телятника. Просто, скажем, забыл закрыть и все. Остальное сделает мороз. Переночуют телята на мерзлой земле, вот тебе и воспаление легких.
— Ну и голова у тебя, Гарей-агай! Дай-ка я тебя расцелую. — И Шавали, который был уже пьян, полез лизаться с гостем, совсем забыв, что еще вчера хотел прикончить его в бане.
— Перестань, Шавали, — отмахнулся Гарей.
— А я хочу тебя обнять.
Гарей оттолкнул его и сказал:
— Налей-ка лучше еще по стаканчику, а то братишка Фахри вон обижается. Говорит, в гости пригласили, а выпить не дают.
— А это мы сейчас, агай, быстро поправим. Раз уж пить, так пить на этом свете! На том не достанется. Все уйдем в мир иной, это уж как пить дать. Верно, друг? Давайте-ка лучше споем.
— Тихо, не поднимай шума, Шавали, — строго сказал Гарей. — Ты забываешь заповедь своего отца. Он, зверь, говорил бывало: «Пей — не пьяней, воруй — не попадайся».
— Правильно, агай, правильно. Золотые слова. Я не опьянел нисколько. От расстройства я.
Когда выпили по последнему стакану, Фахри задумался, потом вдруг стукнул кулаком по колену и сказал:
— Ладно, если только вся премудрость в этом, я сделаю свое дело. Под лежачий камень и вода не бежит.
— Вот это молодец! Весь в отца. Настоящий мужчина. Слов на ветер не бросаешь! Люблю таких! — Гарей вынул из валенка солидную пачку денег и подмигнул. — Даже у мертвой щуки зубы остры. Вот мои зубы!
И Гарей вручил пачку денег в руки Фахри. Глаза у того радостно сверкнули и потухли. Он подумал об опасности.
— Зачем столько? — пробормотал он.
— На колхозные заработки не проживешь, браток. Угости товарищей, сам угостись. Не хватит, еще добудем. Я по дороге сюда заглянул в Уфу. Там, оказывается, у нас полно друзей. Они и дали денег, наказав не падать духом: «Не горюй, друг Гарей, поможем».
Фахри, который все еще сидел в некоторой растерянности, вдруг почувствовал у себя в руках новые хрустящие деньги, а когда услышал о знакомых Гарея в Уфе, тут же повеселел.
На улице уже совсем стемнело, когда провожали Фахри домой. Водка все-таки подействовала на него, но когда выехали на дорогу в поле, мороз быстро взбодрил его. События сегодняшнего дня отчетливо встали перед ним. И то, что говорил ему Гарей насчет телят, — все осталось в памяти.
— Допустим, что он.
Когда на трезвую голову он взвесил услышанное от Гарея, предупредил жену:
— О том, что сегодня видела и слышала, молчи. И заруби это себе на носу. Мы были в больнице, ясно?
— Не скажу никому, ни одного словечка.
— Смотри, а то ведь кулак у меня знаешь какой. Прибью до смерти.
— Ладно уж, понимаю, не дура.
Едва вернулись в свою деревню, как назло встретились с Якубом Мурзабаевым. Фахри остановил лошадь, с трудом заговорил, как человек, которому вдруг перехватило дыхание:
— Вот ведь, сосед, неизвестно откуда ждать беды. Посреди дороги припадок схватил, память потерял. Ладно еще, что хоть колхоз помог, не оставил в беде. Тут же отправили в больницу. В Исаево. Если бы в район, ей-богу, не успел бы доехать. Тут бы и каюк. Доктор говорит, хорошо, что приехали вовремя. Опоздай на полчаса, и все.