— А где же Кадир?
— Ты что, думаешь, мы должны всегда ходить, взявшись за ручки? Пришла одна, потому что хочу кое-что сказать тебе по секрету.
— Говори, только побыстрее, времени у меня совсем осталось мало.
— Я не профессор, лекцию тебе не собираюсь читать, — сказала Фатима, вспомнив нудного преподавателя Ожеганова, который читал курс по краткой агробиологии, и рассмеялась. — В деревне всем привет передавай. Особенно шурину Тимеру. Скажи ему, пусть продаст зерно, которое положено мне на трудодни, а деньги пришлет мне. Вот и весь секрет.
— Ага, значит, готовишься угощать зятя?
— Это уж дело мое, ты не улыбайся. Деньги нужны, а как я их потрачу — это мое дело.
— Известно, твое.
— Потом сплетни обо мне с Кадиром в деревне не распускай, понял? А то подумают, что я не учиться сюда приехала, а подыскивать себе жениха. Ну ладно, пошли, а то опоздаем.
Она легко подняла узел с вещами и зашагала к двери.
Когда Шараф сел в вагон, у Фатимы стало тяжело на сердце, как будто с его отъездом порвется последняя нить, связывающая ее с родной деревней. Ей вдруг в эту же минуту захотелось оказаться у себя дома, в деревне. Она вообразила, как в этот час женщины готовят ужин, в деревне пахнет горьковатым дымом полыни.
— Ты что затосковала? — спросил Шараф, пытаясь проникнуть в ее мысли. Почему она вдруг притихла?
— А заскучала по деревне. Завидую тебе. Когда же и я туда поеду? Ох, как надоело здесь! Хочу домой.
— Скоро и мы поедем, — сказал Кадир, неожиданно подошедший и обнявший ее за плечи.
— А, это ты, — улыбнулась Фатима. — Успел к поезду.
— Как же мне не приехать? Подумал, а вдруг и ты уедешь.
— Без тебя не уеду, не волнуйся.
Кадир рассмеялся, пожал руку Шарафу и сказал:
— Ну ладно, поезд уже трогается, надо выходить.
Они еле успели соскочить с подножки.
— Через месяц и мы вот так уедем домой, — сказал Кадир, глядя вслед исчезающему поезду. — А сейчас пошли в театр, я билеты купил.
— Кино да театр. Кадир, ты меня приучишь к театру, что же я буду делать, когда вернусь в деревню?
— Не горюй, в МТС выпишем киноаппаратуру, там кино будешь смотреть. И повод будет почаще приезжать ко мне.
— Ага, а сам, значит, не хочешь ко мне приезжать?
— Что ты! Как я без тебя проживу?!
…А на следующий день Кадир пропал. И надолго. Фатима сначала думала: занят человек учебой, вот и не приходит.
Когда прошло около недели, она всерьез забеспокоилась: где же тот бродит по вечерам? Правда, она верила Кадиру, но ее расстраивало, что соседки могут подумать, будто отношения у них испортились.
И она решила понаблюдать за любимым. Конечно, можно было прямо спросить у него, что, мол, случилось, но она постеснялась. Еще обидится, они ведь пока не муж и жена, хотя со свадьбой было уже все решено.
А Кадир просто хотел к свадьбе немного подзаработать денег. Каждый день после занятий он ходил на железнодорожную станцию, чистил снег, разгружал вагоны. Много денег, конечно, на такой работе не заработаешь, в день около пяти рублей, но при небольшой стипендии и это неплохо.
Так и сегодня, плотно поужинав, он собрался идти на станцию. Товарищи не интересовались, где он пропадал вечерами, а то, что вдруг обеспокоится Фатима, ему не приходило в голову.
И он ушел, собираясь вернуться часам к десяти. Надо было торопиться.
В это время, не спуская с него глаз, за ним бежала Фатима. Это торопливое преследование напоминало ей ревнивых женщин и очень забавляло ее. Бедненькие, как они мучаются от ревности! Неужели и она такая? А Кадир, ничего не подозревая, бежал к станции. «Что же ему там понадобилось?» — думала Фатима.
Шла посадка на какой-то поезд. Пестро одетые люди, с узлами и чемоданами, толкая друг друга и крича, торопились на поезд.
Кадир даже не посмотрел в сторону поезда, он повернул налево и зашел в товарную контору. Фатима сначала подумала войти следом за ним, но потом передумала, спряталась за столбом и стала ждать. Долго стоять ей не пришлось. Кадир вышел, держа в руках какую-то зеленую бумажку, прошел в небольшие ворота рядом с перроном, Фатима последовала за ним.
Пассажирский уже ушел, и платформы опустели. На путях стоял товарный состав, и Кадир направился прямо к нему. Какие-то люди разгружали из вагона ящики. Кадир присоединился к ним, поздоровался и принялся за работу. Все были так увлечены работой, что почти бегом таскали ящики, не поднимая головы и не оглядываясь.
Фатима долго смотрела на их дружную работу в промежуток между двумя вагонами. Ей всегда нравилась дружная работа и казалось, что люди как-то вырастали во время работы, становились лучше, красивее.
Она вспомнила прошлое, как, бывало, весной, после завершения полевых работ, в деревне начиналась заготовка кизяка. Грязная, трудная работа, но не было таких, кто бы жаловался, брюзжал. Все стараются показать свою расторопность, работают наперегонки, перепачкают платья, лица, но никому до этого и дела нет, разве что кто-нибудь рассмеется. И совсем как будто не работа это, а игра. Потом все идут мыть формы и купаться. Девушки прямо в платьях заходят в воду. Шум на реке; балуются, шутят, плещутся водой.
А разве в прошлом году худо прошел сенокос? Несмотря на то, что Сакай Султанов и испортил всем настроение, люди работали дружно, с душой. Это был настоящий праздник.
И здесь она увидела такую же дружную работу, только что не было смеха и шуток. Ящики, наверно, были тяжелые, Кадир так и пригнулся, но лицо у него довольное.
Фатиме надоело стоять и смотреть со стороны, как люди работают. Она поправила варежки и, когда Кадир наклонился, чтобы поднять ящик, подбежала к нему и помогла. Но он, видно, подумал, что помогает кто-то из товарищей, даже не обернулся. Она вытащила из вагона другой ящик и собралась уж было нести сама, но тут как раз вернулся Кадир и увидел ее:
— Фатима, ты что здесь делаешь?
— А ты? — усмехнулась она.
— Я-то? Да просто так, вот помогаю.
— Вот и я пришла помогать.
Фатима залезла в вагон и стала подавать ящики.
Едва грузчики увидели, что им помогает молодая веселая женщина, настроение у них резко переменилось, все начали работать еще проворнее, и она едва успевала подавать ящики. Как будто они захотели испытать, на что она способна. Но Фатима и виду не подала, что ей тяжело. Впрочем, к тяжелой работе ей не привыкать.
Сколько так прошло времени, она не заметила, разгрузили несколько вагонов. Когда работу прекратили, большие круглые часы на станции показывали ровно девять с половиной. «Как будто целый день проработала, а времени-то всего ничего прошло», — подумала Фатима и сказала:
— Рано ведь еще. Почему бы еще не поработать?
— Хватит, не рано уже, Фатима, — сказал Кадир. — На часах-то время московское. По местному уже половина двенадцатого.
Грузчики направились к товарной конторе. Фатима не хотела туда идти, поотстала, но Кадир взял ее под руку.
— Давай зайдем, а то простудишься, вон как разгорячилась.
— Что это за ребята, Кадир, которые с тобой работали? — спросила она.
— Такие же, как и мы. Студенты или курсанты, а тот, длинный, который первый зашел в контору, артист.
— То-то мне показалось, что в работе он не очень сноровист.
У маленького окошечка товарищи Кадира получали деньги. Кадира пропустили без очереди и выдали шесть рублей…
…Кадира после окончания курсов по его просьбе направили механиком в Кулсаринскую МТС. Между тем вернулась с практики Бибинур.
Тянуть со свадьбой уже не было необходимости. И в самое ближайшее время Кадир и Фатима поженились.
XIX
Пришла весна, с крыш падала капель. С утра ярко светило солнце, но к обеду небо затянуло облаками, стало пасмурно и неуютно.
— Тьфу! Неужели опять буран? — огорченный Галяу Хашимов отошел от окна.
— Пусть бушует, тебе-то что? — сказал Нигмат Мансуров, который растянулся на диване. — Мартовские бураны теплые. Не зря говорили предки, что весенний буран к хорошей траве.
— Ну и лентяй же ты! Целыми днями только лежишь, — сказал Галяу и стащил приятеля с дивана. — Встань да почитай что-нибудь! Тебе надо набираться ума. Эх, молодо-зелено.
Нигмат действительно привык к своему дивану, полежать для него — одно удовольствие, но он знал, что Галяу не даст ему покоя, поэтому поднялся и стал неторопливо одеваться. У них с Галяу были совершенно разные характеры. Редактор вспыльчив, немного суховат, а его секретарь Нигмат от природы флегматичен и покладист. Тот, кто впервые видел их ссору, наверняка мог подумать: «Ну, сейчас раздерутся». И тем не менее они были очень дружны. С работы всегда возвращались вместе, в кино ходили вместе, если один из них прочитал какую-то интересную книгу, второй уж непременно ее прочитает.
Нигмат был поэт. Человек непрактичный. Прошлой осенью, когда он приехал на работу по распределению, Галяу удивился его виду. Тот был одет не по условиям, на ногах модные ботинки, на голове кепка, легонькое пальтишко. С первой же зарплаты Галяу решил приодеть его. Тот отмахнулся от предложений друга. Но жизнь заставила его прислушаться к совету Галяу.
Как-то осенью они шли домой. Грязь была непролазная. Нигмат, едва вышел из калитки, тут же остановился: ступить было некуда, везде грязь. А Галяу был в добротных сапогах. И он тащил на себе Нигмата до самого дома, что-то около километра.
Они были большие друзья. Нигмат знал, что Галяу вспыльчив и любит срывать на нем свое плохое настроение. В такие минуты он не спорил. Молчал, да и только.
Завтра первое марта. Начинается трехдневка по Всесоюзной проверке готовности к весеннему севу. Из города в район должна была быть направлена рейдовая бригада. В составе бригады работники областного комитета, представители редакций и других общественных организаций. Некоторые бригады еще вчера выехали по сельским Советам.
Хашимов, у которого бригада состояла из Нины Кругловой и Нигмата Мансурова, решил выехать сегодня, потому что помешал буран. Вот он и срывал свою злость на беспечном поэ