— Вижу, ну и что?
— Что с ним такое?
— Дрожит от ветра.
— Как же тебе, от ветра. И ветра-то нет никакого. Дрожит, потому что усиливается течение, напор воды. Так что лед еле держится. Да что объяснять бестолковому человеку! — И он погнал лошадь. Человек что-то крикнул вдогонку, но старик не расслышал.
Гариф распряг лошадь и решил прежде чем идти домой повидаться с Тимером Янсаровым, сказать ему приятную новость, что ему удалось уговорить Михайлу. Тимер по лицу Гарифа сразу догадался, что дело вышло, но все же спросил:
— Ну как, удачно съездил?
— Раз уж за это дело взялся я, и говорить нечего. Приедут оба. Послал вот семена огурцов, арбузов, дынь. Александра Дмитриевна сажает рассаду.
Рассказав новость, очень довольный собой, он ушел домой. Еще вечером на реке было тихо, но где-то среди ночи река пробудилась и, будто великан, подняла на своей спине лед, круша и ломая его, вышла из тесных берегов и разлилась во всю ширь. Воздух гудел от ледохода. Старик Гариф, которого мучила бессонница, улыбнулся про себя: «И все-таки я оказался прав».
Когда люди встали утром, с трудом узнали свой Акселян, так он разлился, совершенно затопил место старой деревни, где когда-то мучился прасол Хисами, пытаясь повернуть течение реки.
Ночью прошел теплый дождик, земля умылась и посвежела, разомлев, лежала под теплым солнцем. Над землей курился прозрачный голубоватый парок. Вот и пришла весна!
Через несколько дней в колхозе уже вышли на боронование. С первых же дней дела пошли намного организованнее, чем в прошлом году. И настроение у людей было другое. Особенно радовался Якуб Мурзабаев. Целыми днями он пропадал в поле, там и обедал, там и спал. Даже в конце первой пятидневки на совещание по подведению итогов едва дозвались. После совещания он отозвал Тимера в сторону и зашептал на ухо:
— Ты этими совещаниями не очень-то увлекайся, товарищ Янсаров. Сейчас надо работать да работать. Весной не поработаешь до пота, осенью хлеба не поешь.
Тимер ничего не ответил бригадиру, но почувствовал правоту его слов и решил прислушаться к его совету. Сам стал каждый день выходить в поле и, засучив рукава, помогать людям.
Как-то он весь день пробыл в бригаде Якуба Мурзабаева. Была опасность, что бригада не завершит сев к назначенному времени, а это ухудшит общие результаты всего колхоза. Он высказал свои опасения бригадиру, но тот спокойно ответил:
— Немного уже осталось. Тракторист попался неопытный, замучился. Хорошо хоть Кадир помогал, подтянулись, а то бы…
— И все же, агай, ты отстаешь от бригад Фатимы и Гарифа-агая. Завтра они заканчивают сев.
— Ты говоришь отстаю, — Якуб улыбнулся. — А знаешь почему? Они на том склоне горы, земля у них раньше просохла, раньше и к боронованию приступили. У меня место равнинное, снег стаял позже. Но давай посмотрим, кто осенью больше возьмет хлеба. На этом месте весенние работы всегда заканчиваются дня на два-на три позже.
Рассуждения бригадира, его хозяйский подход к делу успокоили молодого председателя.
Несмотря на позднее время, он пошел в бригаду старика Гарифа. Настроение у того было приподнятое. Осталось посеять всего пять гектаров овса, на полдня работы. А это значило, что Гариф в соревновании мог занять первое место. И старика радовали, как любого настоящего хозяина, эти хорошо вспаханные и засеянные поля. Сколько уродится хлеба! В прежние времена вся деревня не сеяла столько, сколько сейчас сеет одна его бригада.
— Пожалуйста, начальник, пожалуйста! — встретил Гариф председателя, беря за повод коня.
— Оставь-ка, Гариф-агай, не позорь меня перед людьми. Какой же я начальник? — Тимер, ропща, сошел с коня.
— Как же не начальник, если мы тебя сами выбрали? Выбрали, несмотря на твою молодость. Уважаешь людей. Вон Сакай Султанов, кто его любил? Никто. Премудрость не в возрасте, а в голове заключена. Ты наш, свой человек, вот мы тебя и уважаем. Поспел как раз к обеду, сядешь у нас на почетное место.
И он повел Тимера к столу.
Если бы болтал кто-либо молодой, Тимер наверняка рассердился бы, но в словах Гарифа-агая он чувствовал искреннюю радость, говорил тот от души. Поэтому Тимер сел обедать.
…Смеркалось, дул прохладный ветерок. Мошкару и комарье будто смахнуло. Рядом на болоте подавал голос коростель. Колхозники разошлись по домам, а те, кто ночевал в поле, стали устраиваться на ночлег. Тимер вытянулся на земле лицом кверху и раскинул руки.
— Э-эх! До чего хорош сельский воздух!
— Хорош, говоришь?
— Да, вон и коростель свистит, радуется.
— А знаешь, о чем он говорит?
— Нет, не знаю.
— Иди-ка сюда, Фахри.
— Что случилось, Гариф-агай? — Фахри тут же подошел к своему бригадиру. — Да вот Тимер не знает, о чем коростель говорит.
— Что за интерес в его свисте?
— Для нас с тобой, может быть, и неинтересно, а вот молодому человеку надо знать. Расскажет когда-нибудь детям своим.
— Ладно, коли так.
Фахри издал горлом какой-то странный звук, похожий на писк птицы, и заговорил речитативом:
Ложись и отдыхай, старик Кутуй!
Тьюить, тьюить…
Хасби-старуха, намели муки!
Играй в курай, веселая невестка,
Присматривай за лошадью, сноха!
Тьюить, тьюить…
Пусть чай кипит,
Пусть гость нагрянет к чаю!
На славу угостим своих гостей!
Тьюить, тьюить…
Жизнь коротка, пройдет, и не заметишь!
Ложись и отдыхай, старик Кутуй!
Даже после того, как Фахри кончил говорить слова, из горла у него долго выходил дрожащий звук. И в это время он действительно напоминал птицу. Тимер, восхищаясь какой-то детской наивностью сурового человека, закрыл глаза в самом начале песни и открыл их только, когда песня кончилась и сидящие рассмеялись.
— Ну как, понравилось? — спросил старик Гариф.
— Очень понравилось, агай.
— Наш Фахри интересный человек. С таким и работать весело. Чего только он не умеет! Может изобразить и перепелиный свист, и трели соловья, и курлыканье журавлей. Может, попробуешь, Фахри?
— Да нет уж, агай, лягу я, завтра рано вставать.
И он пошел в сторону шалаша.
— Знаешь теперь, о чем поет коростель? — спросил Гариф.
— Знаю.
— Но все-таки теперь он поет немного по-другому, Фахри этого не знает, — рассмеялся Гариф и сам стал подражать голосу коростеля, заговорил речитативом:
Тьюить, тьюить…
Железный плуг тяните расторопней!
Тьюить, тьюить…
Не отставайте от других в работе!
Тьюить, тьюить…
На этом берегу — одна бригада,
На том — другая пашет до зари.
Тьюить, тьюить…
Давайте будем состязаться дружно,
Давайте вожжи правильно держать, —
Чтоб нас не обсмеял старик Гариф…
Тимер улыбнулся:
— Очень хорошо. И ведь расторопно тянуть надо, агай. Самые трудные времена уже прошли, теперь мы идем в гору. — И он добавил в костер дров, почувствовав, что замерз.
— Верно, — согласился бригадир, подсаживаясь поближе к костру. — Вот ведь как оно в жизни получается. В памяти у меня еще стоит время, когда я отвозил вас в Ташлы. Очень тяжелый год был. К весне дела мои совсем плохи стали. Правда, дали немного кукурузы.
Куда деваться, как жить? Вот и пошел к Михайле, своему знакомому, рассказал о своем положении, мол, помираю с голода. Тот прежде всего накормил меня. Потом дал полпуда муки. Иду домой, еле ноги волоку. Сомнения меня разбирают, нет, думаю, в мешке полпуда, меньше, пожалуй, будет. Стал подходить к дому, мешок вроде потяжелел, да ведь, думаю, не полпуда, целый пуд, ошибся русский. Вот как шайтан путает человека.
Сколько воды утекло с тех пор, жизнь совсем стала другая. Подумай только, какой хлеб наш колхоз сейчас сеет! Ведь наши отцы и деды даже во сне не мечтали о таком!
— Верно, агай, — согласился Тимер.
— По земле ходили, топтали ногами наше богатство.
— Дело не только в этом, агай. Над тем богатством другие хозяева были. Если бы не Октябрьская революция, не избавиться бы нам от нищеты.
— Это я хорошо знаю, все было на моих глазах. И твой отец ведь пал в борьбе за наше счастье. Да, много погибло в те годы, но зато и сам царизм закопали в могилу. А сейчас уничтожим нищету навеки.
— Правильно, агай!
В это время из темноты послышался скрип колес, фырканье лошадей, щелканье кнута и негромкий разговор.
— Что же это такое? — старик Гариф вскочил с места. — Или эта Фатима, негодница, решила и ночью работать? Нет, эти едут по дороге. Пошли-ка, выйдем навстречу.
Тем временем голоса совсем приблизились, стали ясно видны силуэты людей и лошадей.
Впереди на телеге было полно народу, все смеялись и громко разговаривали. И далеко вокруг разносился звонкий голос Фатимы. Телега остановилась около Гарифа и Тимера. Фатима подошла к ним:
— А-а-а, вот кто это, оказывается, — сказала она, узнав Тимера. — Здравствуй, Тимер. И Гариф-агай здесь. Ну что ж, поздравьте нас. Завершили сев!
— Поздравляю, Фатима! — Тимер пожал ее шершавые руки. — От всей души. Молодец!
— Ах, как ты меня подвела, Фатима, я ведь и сам хотел быть первым.
— Не грусти, агай. Впереди дел еще много, может, и займешь первое место.
— Да уж по началу судят. Что ж, постараемся не отставать. Завтра и мы заканчиваем. Что ж, и батыру полей тоже нужен отдых. Возвращайтесь, не стану вас задерживать. — Он хлопнул Фатиму по спине и пожал ее руки.
На другой день Тимер Янсаров думал дать бригаде Фатимы отдых, но беспокойная женщина поехала помогать Якубу Мурзабаеву. Эта непрошенная помощь немного задела Якуба, и он подумал: «Смотри-ка, что вытворяет женщина! Закончила свою работу раньше всех». Впрочем, он недолго обижался. Ведь на ее месте и сам бы так поступил.
За работу взялись дружно. И сев закончили в один день вместо запланированных двух…
Из здания райкома вышел Даутов. Его покрасневшие от бессонных ночей глаза невольно зажмурились от яркого апрельского солнца. Оттого, что весь состав бюро находился в колхозах, здешние дела ему приходилось вести одному. Сегодня он получил сведения, что еще до сих пор не отправлены машины в колхозы, поступившие на базу Союзтранса. Секретарь сам пошел на базу, чтобы принять срочные меры. Вдруг позад