Прежде чем удалиться, она сообщила об ужине, его подадут через час в гостиной, которая служила и столовой, а пока они могли спокойно устроиться, переодеться, умыться и осмотреться. Женщина не стала выяснять, кто и какую комнату займет, предоставив им право выбора. Впрочем, им было все равно. Они просто вошли в двери, которые находились ближе, не сказав друг другу ни слова.
Двери из темного дерева захлопнулись у Юли за спиной, и просторная ярко освещенная комната, главное место в которой занимала большая кровать под пологом, предстала перед ней. Стены были отделаны в нежно-сливочных тонах. Большие окна с выходом на террасу закрывали шторы из тяжелого материала в цвет стен. У кровати стояла банкетка из темного полированного дерева, обтянутая темно-синим шелком, таким же было и покрывало. У изголовья кровати — тумбочки с включенными светильниками. Около стены напротив кровати — туалетный столик и табурет с обивкой. Рядом с камином примостилось кресло и низкий стеклянный столик. На темном блестящем паркете лежал ковер ручной работы, тот самый, кашмирский, известный во всей Индии и за ее пределами. Из комнаты выходили двери в ванную. Едва уловимо пахло благовониями. Юля не могла определить, чем именно, да это и неважно. В комнате было светло, тепло, уютно и мило. Девушке здесь сразу понравилось. Сбросив ботинки, она прошлась, оглядываясь по сторонам, касаясь полированной поверхности столика, каминной полки, обивки банкетки, штор. Потом заглянула в ванную, отделанную темно-синим кафелем, и тщательно вымыла руки и лицо, пригладила у зеркала растрепанные волосы, хотела причесаться, потом вспомнила, расческу придется искать в чемоданах, которые Матвей еще не поднял наверх, и решила оставить все как есть. Вернувшись в комнату, Шарапова стянула кожаную курточку, которую собиралась снять еще в Дели и, оставшись в футболке и темных брючках, подошла к кровати, растянулась поперек, закрыла глаза, уткнувшись лицом в покрывало, вдохнула едва уловимый цветочный аромат и в очередной раз за день попыталась осознать, она действительно в Индии. Счастливая улыбка снова коснулась губ, и в сердце сладко защемило.
Юля услышала, как открылась дверь в комнату, вкатились, поскрипывая, чемоданы, и наступила тишина. Улыбка сбежала с губ прежде, чем она подняла голову и взглянула на мужа. Он стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы брюк, и оглядывался по сторонам.
— Я ожидал худшего! — заметил он, пройдясь по комнате, заглянул в ванную, распахнул створки окна и, усевшись в кресле у камина, закинул ноги на столик и достал сигареты. — Итак, моя дорогая, ты довольна? — осведомился он, пристально глядя на нее.
— Да! — кивнула Юля и поднялась. — Ужин через час, я, наверное, успею разобрать вещи.
— Да брось, я договорился с домработницей, пока мы будем ужинать, она все сделает!
— В этом нет необходимости! — заявила она. Взявшись за чемоданы, подкатила их к просторному шкафу, встроенному в стену.
— Как знаешь! — небрежно бросил Гончаров, лениво выпуская кольца дыма и сосредоточенно изучая кончик сигареты.
Запах табака постепенно заполнял пространство комнаты, вытесняя легкий запах благовоний.
— Матвей, почему бы тебе не покурить на балконе? Запах дыма… — заметила Шарапова.
— Запах дыма куда приятней, чем вонь от этих благовоний, — спокойно изрек он и поднялся с кресла. Бросив окурок в камин, подошел к шкафу и оперся о косяк распахнутых створок. — Послушай, дорогая, мне кажется, или дружба у вас с Аделиной не сложилась? — спросил он.
Юлька обернулась, удивленно вскинув брови. Вопрос Матвея прозвучал некстати.
— У нас замечательные отношения, не дружба, но…
— Да, вы улыбаетесь, ведете себя безукоризненно по отношению друг к другу, соблюдая при этом правила великосветского этикета, от этого еще больше кажется, что вы просто терпеть друг друга не можете. Что не поделили? Аделина — ангел.
— Да, ты мне уже говорил об этом. И я не спорю. Значит, все дело во мне. Если помнишь, твоя мама меня тоже терпеть не может, а все потому, что я из деревни, ни рода, ни племени, ни денег, ни связей. Она до сих пор не может простить, что ты женился на мне. Вот и Аделина… У таких, как она, не может быть дружбы с деревенской девчонкой! — не глядя на мужа, говорила Юля.
Правда, Шарапова подозревала, дело отнюдь не в этом. Сердце ее мужа все годы их брака принадлежало ей, Юле. Именно она украла у госпожи Старовойтовой первую брачную ночь. Пусть не по своей вине, но все же… Что знала Аделина, о чем подозревала, Шарапова не догадывалась, но интуитивно, на уровне подсознания, между ними существовала натянутость, преодолеть которую они не могли и не стремились.
Матвей негромко рассмеялся.
— Моя мать очень скоро поняла, что ошиблась на твой счет, дорогая! Простолюдинка и деревенщина не может быть столь высокомерна, неприступна и холодна. Знаешь, порой я задаю себе вопрос: «Что прячется за твоей ослепительной улыбкой?» И не нахожу ответа, — негромко и задумчиво, а главное, совершенно серьезно сказал он, вглядываясь в нежные черты ее профиля.
— Ты будешь переодеваться к ужину? — немного помолчав и не удостоив его ответом, уточнила девушка.
Матвей невесело усмехнулся.
— Нет. Пойду вниз. Хочу выпить перед ужином! — сказал он и неспешно покинул комнату.
Дверь за ним закрылась, а Юлька опустилась на банкетку. Ноги не держали ее. Рубашка мужа упала на колени. Не в первый раз за два года вся ее жизнь, прошлая и будущая тоже, показалась такой беспросветной, ненастоящей мишурой. Притворяться и улыбаться, улыбаться и притворяться, и так до конца дней… Юлька на мгновение закрыла глаза, чувствуя, как сжалось тоскливо сердце. «Нет, только не здесь, только не в эти две недели в раю, подаренные ей судьбой и Арианом».
Так и просидела Юля у распахнутых створок гардероба, а когда подошло время ужина, не переодеваясь, спустилась вниз.
Столовой в доме не было, просторная гостиная была разделена на две зоны — с одной стороны у большого окна стояли диваны и кресла оливкового цвета, украшенные яркими цветными подушками, рядом — тумбочки из темного дерева с настольными лампами. Посередине разместился низкий столик. На стенах — нежные акварели в тонких золотистых рамках, а под потолком — большой вентилятор. В другой же части комнаты, напротив камина, — круглый полированный стол из того же темного дерева, как и вся мебель в доме, рядом с ним — удобные мягкие кресла, обитые бледно-оливковым материалом. Над камином висело большое зеркало в темной оправе, на полке виднелись всевозможные безделушки, свечи в стеклянных подсвечниках и свежие розы в вазе, рядом — два английских кресла с высокими спинками, а между ними невысокий столик с серебряным подносом, на котором стояли графин с янтарной жидкостью и стаканы. Ничего лишнего и ненужного в комнате не было. Она казалась светлой, просторной и уютной, располагающей к приятному времяпровождению в кругу семьи. Как и все в этом доме, Юля нашла ее очаровательной.
Когда она спустилась и вошла, Матвей, Ариан и Аделина уже сидели за столом и непринужденно разговаривали. Еще в холле девушка услышала голос мужа, которому вторил Ариан, и переливчатый смех Аделины. В компании мужчин она чувствовала себя легко и непринужденно, более того, их общество было для нее приятнее и предпочтительнее, чем общество Шараповой. Юлька поняла это еще в Москве, хоть Александрова и пыталась завуалировать сей факт хорошими манерами, предупредительностью и умением вести беседу. Это было притворством чистой воды, но Шараповой все равно. Ей не было никакого дела до Аделины Александровой, в замужестве Старовойтовой. Не было ни ревности, ни зависти. Просто чувство жалости. Жена Ариана была ангелом, только муж ее не любил.
Когда Юлька вошла, они замолчали. Это было неприлично, ведь она могла подумать, что они говорили о ней. Но и на это девушка не обратила внимания. Она сразу встретилась с зелеными глазами Ариана. И его взгляд, в котором промелькнула нежность, затмил собой все остальное. Улыбка не коснулась ее пухлых губ, только в темно-серых глазах зажегся ответный огонек.
Аделина, конечно, успела переодеться к ужину и привести себя в порядок, и, глядя на нее, вряд ли можно было предположить, что почти сутки она провела в дороге. Девушка выглядела свежей и отдохнувшей, дорогая косметика и средства по уходу за кожей творили чудеса. Да еще была в ней трогательная беззащитность, которую, несомненно, подмечали мужчины, и она была не менее действенна, чем ее красота, манеры и прочее, что прилагалось к совершенству по имени Аделина. Садясь на стул, предупредительно отодвинутый мужем, Юля невольно вспомнила, о чем час назад разговаривала с Матвеем. Он хотел бы знать, что скрывает улыбка супруги. А ей было интересно, какая Аделина настоящая, что прячется за милой оболочкой и таится в глубине глаз.
Впрочем, развивать эту мысль дальше девушке не позволила появившаяся в дверях домработница с подносом в руках. На нем стояла небольшая фаянсовая супница, блюдо с лепешками, или чапати, так они называются здесь. Стол был сервирован ранее. Из кухни повеяло пряностями и приправами, которыми славилась Индия, и Юля почувствовала, что проголодалась. Расстелив полотняную салфетку, Шарапова чуть отстранилась, позволяя женщине беспрепятственно поставить поднос. За столом царило молчание. Все взгляды были устремлены к домработнице и ее неспешным движениям. А возможно, и к ужину, который ожидали с любопытством и некоторым недоверием. Индийская кухня троим за этим столом казалась весьма подозрительной. А Юлька не могла оторвать глаз от рук женщины. Темные, обветренные, загрубевшие руки крестьянки, познавшие самую черную работу, и все же красивые, узкие, тонкие, с аккуратно подпиленными ногтями, украшенные серебряными браслетами, которые издавали негромкий перезвон при каждом движении. Девушка едва сдержалась, подавляя желание коснуться браслетов, перебрать их пальцами, погладить гравировку замысловатого рисунка.
А меж тем на тарелках появилось куриное карри с шампиньонами, источающее божественный аромат, к нему чапати и фрукты, сок, вино. Пока Матвей, Ариан и Аделина ломали голову, какие же приборы использовать, Юля, не церемонясь, взяла в руки лепешку и, обмакивая ее в карри, стала есть. В Индии ели руками, это не считалось неприличным. Аделина, не сказав ни слова, последовала примеру Шараповой, а за ней и мужчины.