— Ариан, — прошептала она.
Старовойтов обернулся.
— Не бойся, моя любимая подружка, — ответил он, подходя ближе. — Здесь вполне безопасно! Ты дрожишь? Хочешь, разведем огонь?
— А ведь все это уже было у нас с тобой! Помнишь, в Сиренево, когда ты привел меня туда впервые?
— Я помню все то время, что мы провели с тобой в усадьбе, по минутам! На протяжении всех этих лет то время снилось мне по ночам, оно осталось на фото. Помнишь всенощную? — спросил мужчина, улыбаясь и подходя ближе.
— А ты помнишь букетик фиалок? — кивнув, с улыбкой спросила Шарапова.
— Мне пришлось напрячься, чтобы проследить за тобой! В то время ты ничего не боялась! Я мог ведь быть маньяком.
— Но ты оказался моим принцем, к тому же мне хотелось разгадать тайны старой усадьбы! — ответила девушка, делая шаг ему навстречу. — Правда, тогда я и не подозревала, что сама окажусь одной из них!
— А помнишь, как я учил тебя целоваться?
— Да, и после этого, впечатлившись, я попросила продолжения!
— А знаешь, что я испытал тогда?
— Нет, — покачала головой девушка, делая еще один шаг. — Ты мне не рассказывал!
— Мне не хотелось останавливаться, — признался Старовойтов, не сводя глаз с ее лица. Еще один шаг, и расстояния между ними не стало.
— Не останавливайся сейчас, — прошептала она, поднимая к нему глаза.
— Не буду, — пообещал Ариан.
Его руки легли ей на плечи, стягивая кофту, а губы коснулись уголка губ, нежно и легко целуя…
— Я не хочу возвращаться на виллу, — прошептала Юля, спустя какое-то время, которое для них остановилось. На столе все так же ровно мерцал огонек керосиновой лампы, на стенах и потолке залегли глубокие тени, и над крышей их убежища все так же мигали и сгорали звезды. Стало прохладно, и Ариан разжег огонь в очаге. Потрескивание поленьев было единственным, что нарушало тишину. Юля лежала в объятиях Старовойтова, кутаясь в колючий грубый шерстяной плед, но это было таким пустяком, по сравнению с теми чувствами, которые переполняли ее.
— Давай останемся здесь до утра? В темноте мы вряд ли отыщем дорогу к вилле. К тому же я не в силах сейчас расстаться с тобой, да, впрочем, и утром не смогу отпустить. По возвращении я все расскажу Аделине! Я не могу больше так жить, не хочу и дальше врать! Они ведь все и так поймут… — заговорил Ариан, обнимая и согревая девушку. — И с Матвеем я тоже поговорю.
— Я боюсь, Ариан, — прошептала Юля. — Так было уже однажды. Это какое-то дежавю. И мы снова украли у судьбы ночь. Я боюсь, что утром обстоятельства и обязательства снова будут сильнее нас.
— Нет, моя любимая подружка, дело не в обстоятельствах, тогда все тоже зависело от нас! И мы бы преодолели все трудности, предубеждения и осуждения, и были бы счастливы вместе. Сейчас счастье все так же возможно для нас. Я поговорю с ними обоими, и мы уедем. Я устал врать. Зачем все усложнять и оттягивать неизбежное? Все можно решить уже сейчас и улететь отсюда вдвоем!
— Куда? — спросила девушка, улыбаясь, закрывая глаза и прижимаясь щекой к плечу Ариана.
— Например, на Крит. На скалистом берегу одного из трех морей у нас есть небольшая белоснежная вилла, пока не поутихнут страсти, мы могли бы там пожить какое-то время! Ты была когда-нибудь в Греции?
— Нет. Но что же мы будем делать на Крите?
— Мы будем просто жить и любить. Мы будем счастливы и свободны! Юль, я серьезно, ты же знаешь, я сделаю все, чтобы улыбка никогда не исчезла с твоих губ. Исполню все твои желания, приложу все усилия, чтобы возместить потраченные впустую годы… Знаешь, — удобнее устроившись, Ариан крепче обхватил девушку руками, согревая и боясь отпустить. — Все эти годы мне хотелось уехать в Черногорию, снять домик у моря, открыть свой ресторанчик, самому готовить и встречать посетителей. Наблюдать, как солнце исчезает за линией горизонта, и по воде разливается расплавленное золото. Мне хотелось бы, зажигая свечи, наслаждаться музыкой и встречать рассвет на пустынном берегу. Мне хотелось бы разделить эту жизнь с тобой! — негромко говорил Старовойтов, а Юлька, как наяву, видела нарисованную им картинку, и в эти мгновения, не думая ни о чем, она бы все отдала, чтобы каким-то образом перенестись с Арианом на побережье и остаться в Черногории или на Крите навсегда. И не проходить через объяснения с Гончаровым, развод и прочие формальности.
— Мне тоже этого хотелось бы, Ариан! И я поеду с тобой, куда скажешь, хоть на Аляску! — отозвалась девушка. — С тобой я буду счастлива везде. Но все же правильнее будет, если ты поговоришь с Аделиной и решишь вопрос о разводе цивилизованно! Я настаиваю на этом. Ты не потеряешь меня, но я не знаю, как поведет себя Матвей. Он слишком много курит, пьет… Иногда я по-настоящему боюсь его. Нет, давай вернемся в Москву, там будем хотя бы на своей территории.
— Юль, ты же знаешь, что из Дели мы летим с Аделиной в Лондон, зачем все усложнять и затягивать? Мы и так упустили время, потратив его на людей, которых не любим. И ты сама сказала, Матвей неизвестно как может все это воспринять, я не прощу себе, если он причинит тебе боль. Я хочу быть рядом! — возразил Старовойтов.
— Я ничего не стану объяснять Матвею, просто дождусь твоего звонка, соберу вещи и улечу, оставив ему письмо! — ответила она.
— Но это ведь неправильно…
— Наверное, но в наших жизнях все так смешалось, понять, что правильно, а что нет, уже не представляется возможным. Неправильно жить с нелюбимыми, неправильно жить друг без друга, но также неправильно причинять боль людям, которым ты небезразличен. Как бы мы ни поступали, мы предавали себя или их, неважно. Пусть будет так. Я люблю тебя, Ариан! И буду ждать твоего звонка, а все остальное — условности.
Старовойтов ничего не ответил, просто сильнее прижал к себе девушку, коснувшись губами ее волос. Он не хотел ее отпускать, не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась, возможно, еще и потому, что интуитивно чувствовал, как только отпустит ее руку, потеряет навсегда.
Глава 19
Юля стояла на кухне у стола, выжимая апельсиновый сок, когда в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Вздрогнув и отложив фрукт, девушка вышла из комнаты и увидела, как муж склоняется над аппаратом. Звонок оборвался, Матвей обернулся, пристально глядя на нее, а она опустила глаза, собираясь вернуться на кухню, но последующие за этим слова Гончарова пригвоздили ее к месту.
— Приветствую тебя, мой друг! — голос мужчины, прозвучавший в гнетущей, густой тишине, заставил Шарапову вздрогнуть.
Вот уже месяц тишина царила в их квартире. Она давила и ложилась на плечи непосильным грузом, сковывала, медленно убивала.
Девушка подняла глаза и встретила испытывающий взгляд мужа, чувствуя при этом, как гулко и быстро бьется сердце.
Звонил Старовойтов, который в аэропорту Дели сел на самолет до Лондона, не обменявшись с ней даже прощальным рукопожатием. Ариан, который перед отъездом обещал поговорить с женой и сразу же позвонить. Целый месяц Юлька ждала этого звонка, вздрагивала и хваталась за телефонную трубку. Но Старовойтов не звонил. Отчаяние захлестывало девушку, а за окном буйствовала весна.
Окончательно сдаться, сломаться она не позволяла себе, продолжая верить и ждать. Он не мог обмануть. Ариан никогда не поступил бы так подло. Кто угодно, но только не он. Шарапова знала, то, что произошло между ними, не было минутной слабостью. Он любил ее. И в этом Юля не сомневалась. Но что ж тогда случилось? Почему он молчал? Не звонил, не приезжал, превращая ее жизнь в мучительный кошмар.
Дальнейшая совместная жизнь с Матвеем была невозможна. Впрочем, он, кажется, и не настаивал на этом. Юле было невыносимо его присутствие и угрюмое молчание. Его тяжелый немигающий взгляд беспрестанно преследовал ее, и даже ночью, когда просыпалась, ей казалось, он смотрит на нее из темноты. Весь этот месяц после возвращения из Индии он как будто все время наблюдал за ней и, чувствуя, как неприятно ей это, казалось, получал извращенное удовольствие.
Находиться с ним в одной квартире, садиться за один стол, притворяться и дальше Юля не могла. Внутреннее напряжение, не покидавшее ее даже во сне, давало о себе знать. Она мало спала, почти ничего не ела, чувствуя постоянную тошноту и головокружение. Плохо выглядела, похудев и осунувшись. И под любым предлогом старалась избегать общества мужа, боясь встречаться с ним даже взглядом. Большую часть времени она проводила вне дома, даже если бежать из квартиры не было необходимости. Когда Матвей был на работе, она ездила к преподавателю, часами просиживая за роялем. Только занятия музыкой позволяли ей немного отвлечься. Каждый день, просыпаясь утром, Юля, понимая, сил больше нет и брать их неоткуда, обещала себе уехать, сбежать отсюда без оглядки. Ариан ведь знал, где ее искать. Еще один день, последний, твердила она себе, если Старовойтов не позвонит, она уедет. Но этот день проходил, а за ним наступал другой. Телефон безмолвствовал, Старовойтов не звонил, а гнетущая тишина между ней и Матвеем, накаляясь, вот-вот могла разразиться бурей. Ведь после той ночи, когда они с Арианом вернулись на виллу лишь утром, Гончаров, конечно, обо всем догадался, увидев ее глаза. Он ничего не сказал тогда, да и потом, когда они вернулись в Москву, промолчал, но ни разу не переступил порог их спальни, оставив ее там одну. Чаще всего Юля не слышала, когда и в каком состоянии он возвращался домой. А в выходные, если им все же приходилось провести несколько часов вдвоем, Гончаров молча работал за ноутбуком в гостиной, будто не замечая ее. Он не разговаривал с ней, но его глаза, их непроглядная тьма вызывала у нее внутреннюю дрожь. Мужчина беспрестанно наблюдал за ней и, казалось, чего-то ждал.
— Как жизнь? Как Лондон? — продолжал между тем Матвей, усаживаясь на диван и небрежно закидывая ногу за ногу. — Как Аделина? — зажав трубку между щекой и плечом, Гончаров закурил и усмехнулся, не спуская глаз с жены.
А Юля стояла, словно окаменев, и, казалось, даже не дышала. Кровь стучала в висках. Ее окатывало то горячей, то холодной волной. Судорожно сжатые ладони увлажнились, в голове мутилось, а сердце колотилось в груди так, что было больно.