У нее есть сын, семья. И она может посвятить себя тому, к чему лежит душа. Жизнь не закончилась. Наоборот, Юля как будто вышла из дебрей, в которых блуждала столько лет, на широкую дорогу, по которой собиралась пройти до конца. Жизнь обрела смысл и цель, обозначив ее место в этом мире.
Какое-то время девушки брели молча, погруженные в собственные мысли. Юля катила коляску, в которой, облаченный в голубой плюшевый костюмчик, спал ребенок. А Шурка шла рядом, бросая умиленные взгляды на малыша, крестной мамой которого стала всего две недели назад. Сейчас, когда весна окончательно утвердила свои права, они подолгу гуляли на улице. И чаще всего их пусть лежал к усадьбе, где полным ходом шла подготовка к Сиреневому вечеру. Юлька намеревалась принять в нем непосредственное участие.
— Тетушка тоже говорит про алименты, но я не хочу во все это ввязываться. У меня есть деньги, ребенок ни в чем не нуждается. К тому же я планирую вернуться к работе в Сиренево, мама тоже не против. Нет, я не займу место главного администратора, но с удовольствием возглавила бы отдел культурного развития. Знаю, в имении собираются уделять этому больше внимания, возвращаясь к истокам. К тому же я могу, как и прежде, делать переводы! В общем, деньги я заработаю, это не проблема, и сберегу нервные клетки, отказавшись ввязываться в судебные тяжбы с Гончаровым. Нет-нет, Шурка, ни за что на свете не стала бы всего этого затевать. Как представлю его ухмылку и все то, что он мог бы сказать по этому поводу… И ладно бы еще обо мне, это я как-нибудь переживу, но Прохора не стану во все это втягивать! Пришлет документы на развод, подпишу и забуду!
— Не понимаю, как можно жить, зная, что у тебя ребенок есть, и при этом оставаться таким равнодушным и жестоким. Он даже представить не может, какой ангелочек у него родился, — вздохнув, сказала подружка.
Юлька промолчала. Ей не хотелось развивать эту тему. Хотя иногда, глядя на спящего малыша, она думала о том, как бы отреагировал Матвей Юрьевич, если бы узнал о ребенке. Как бы повел себя и что сказал? Однако предугадать его реакцию не могла. Обрадовался бы он или, наоборот, скептически усмехнувшись, остался равнодушным и заявил, что ребенок не его? Склоняясь к последнему, Юлька не собиралась проверять и сообщать ему о Прохоре.
В молчании они подошли к дому бабушки.
— Шурка, зайдешь к нам на чай? — спросила Юля, останавливаясь у калитки.
— Да нет, пойду домой. Завтра ведь на работу. Надо собраться! Придешь завтра в Сиренево?
— Конечно! Обязательно зайду к вам на кофе! — улыбнувшись, пообещала Шарапова.
— Тогда до завтра?
— До завтра, Шурка!
Солнце давно скрылось за горизонтом, но небо на западе все еще продолжало мерцать мягким розовым светом и полупрозрачной размытостью золотистых облаков. Пронзительно пахла сирень у дома, а где-то у реки, в зарослях отцветшей черемухи, заливался трелями соловей. Еще один теплый весенний день подходил к концу, уступая место благоухающей ночи. Вечер был так прекрасен, трогая и волнуя сердце. Уходить не хотелось. Но как только солнце скрылось за горизонтом, высыпала мошкара. От реки поднималось испарение и легкой полупрозрачной дымкой подбиралось к деревенским огородам. Где-то у заводи лягушки подавали голоса, готовясь к ежевечернему хоровому выступлению.
Какая-то особо шустрая мошка забралась под москитную сетку в коляску, и Прохор зашевелился, беспокойно размахивая ручками…
Простившись с подружкой, Юля вкатила коляску во двор и направилась к крыльцу.
Повеяло знакомыми и привычными запахами, когда она переступила порог дома. Уютом и сонной атмосферой безмятежности, надежности и покоя, как когда-то в детстве, все дышало здесь. Неизменными оставались вечерние чаепития, сервировкой которых теперь занималась Марина Шарапова и дремлющая у телевизора бабушка, которая, впрочем, тут же встрепенулась и вышла на кухню, заслышав хныканье малыша. За прошедшие годы благодаря Марине, а потом и Юле многое в этом доме претерпело изменение, но атмосфера осталась прежней.
— Что, проголодался? — спросила мама.
— Опять животик? — вторила ей бабушка.
— Его мошка укусила. Прямо за губу. Блин, и уже опухло, — прижимая к груди расплакавшегося сына, сказала Юля и пошла в свою комнату, ту самую, где жила до замужества, и которую, вернувшись домой, заняла опять. Конечно, здесь уже не стояла старая кровать с высокими никелированными спинками, в прошлом осталось и створчатое трюмо. Узнав о близящемся материнстве, Юля все переделала здесь и сменила мебель. Предпочитая винтажный стиль, который, кстати, весьма гармонично вписался в деревенский дом, Шарапова оклеила стены шелковистыми светлыми обоями. На окна повесила ажурные занавески, перехватив их шнуром. Потолок украсила люстра с хрустальными подвесками и бледно-голубыми атласными абажурами. Комната была небольшой и не могла вместить обилие громоздкой мебели, поэтому пришлось ограничиться узкой тахтой, обитой сливочным материалом с цветочным принтом, небольшим туалетным столиком, двустворчатым шкафом, в который вместились все ее вещи, остальное пространство оставив для детской мебели.
— Юля, — мама вошла следом за ней. — Надо дать Прохору капли от аллергии. С нынешней экологией можно ожидать чего угодно! Давай я возьму его! Иди ко мне, мой хороший! — женщина осторожно взяла на руки внука. — Ну-ну, мое солнышко, не плачь! Юль, скажи бабушке, пусть принесет масло календулы. Сейчас помажем укус и завтра все пройдет!
Девушка вышла из комнаты, попросив бабушку отнести маме масло, а сама стала готовить молочную смесь, с которой и вернулась в комнату. Прохор успокоился и с удовольствием принимал ласки бабушки, пытаясь ухватиться за ее палец, на котором поблескивал большой перстень с янтарем. Юля взяла его на руки и, усевшись на тахту, стала кормить.
Когда вечерний чай был выпит, а малыш после ежевечерней процедуры купания и переодевания, раскинув ручки, уснул в своей кроватке, завешенной ажурным балдахином и со всех сторон обложенный «зефирными» подушечками, Юля, пожелав матери и бабушке спокойной ночи, прошла в комнату, прикрыв за собой дверь. Включив затененный светильник, девушка остановилась у окна. Запах сирени витал в воздухе, а соловьиные переливы затрагивали потаенные струны души, заставляя сердце то учащенно биться, то тоскливо замирать. Эти весенние душистые вечера и теплые майские ночи были определенно противопоказаны ей.
Они проникали сквозь запертые створки ее сердца, где были надежно спрятаны воспоминания и чувства, и выпускали их наружу, позволяя расправить крылья.
Ей хорошо в деревне среди родных и близких людей. Год назад это было единственным, что ей требовалось. Казалось, она все уже решила, распланировала и разнесла по полочкам. Казалось, для счастья ей хватит того, что у нее уже есть, и только одно обстоятельство Юля не учла — она молода и, несмотря на все случившееся, все же по-прежнему способна сладко замирать при звуках соловьиных трелей и мечтать о любви, вдыхая волшебный аромат сирени. Ее сердце томилось без любви, и в двадцать восемь лет по-другому просто не могло быть. Каждый вечер она задерживалась у открытого окна, позволяя себе ненадолго отдаться воспоминаниям, а потом решительно закрывала окно и укладывалась спать. И сегодня уже перегнулась через подоконник, чтобы прикрыть створки, но вдруг увидела, как у дома плавно тормозит большой темный автомобиль, мигая габаритными огнями.
Глава 21
Шарапова вздрогнула и выпрямилась, чувствуя, как испуганно забилось сердце в груди. Растерянно оглядевшись, она остановила взгляд на детской кроватке, где безмятежно посапывал малыш, и почувствовала, ее захлестывает паника. Выскользнув из комнаты, она поспешила к выходу с одной лишь мыслью: «Матвей каким-то образом узнал о ребенке и теперь приехал, чтобы отобрать его!»
Выбежав на крыльцо, девушка спустилась со ступеней и увидела, как в калитку кто-то входит. Тут же залаял пес, почуяв незнакомых, и на кухне зажегся свет. Шарапова сделала несколько шагов и остановилась, пытаясь рассмотреть мужской силуэт. И вдруг услышала негромкое:
— Добрый вечер, Юля!
Сердце, пропустив один удар, ухнуло куда-то вниз. Колени подкосились, чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену.
— Ариан? — хрипловато прошептала она, не веря своим ушам.
Нет, этого не может быть! Ей почудилось, она ошиблась… Ариан в Англии. Но вот мужчина подошел ближе, и на нее повеяло ароматом дорогого парфюма, который бы узнала из тысячи. Прежде чем ее ладонь коснулась его руки, сердце болезненно сжалось в груди. Боже! Перед ней действительно стоял Старовойтов, но как это возможно? Почему он здесь, да еще и приехал на ночь глядя? А главное, зачем? Слишком долго она ждала его, ждала даже тогда, когда уже бессмысленно было ждать. Год назад она жизнь бы отдала за этот его приезд, а сейчас ничего, кроме боли, неожиданно ударившей в сердце, не испытала. И зажмурилась, со всей очевидностью понимая, его приезд уже ничего не значит…
— Юль, ты извини, что так поздно. Извини, что вообще потревожил…
— Что случилось, Ариан? — перебила его девушка. И, несмотря на эмоции, владевшие ею в эти мгновения, голос прозвучал спокойно и ровно. — Твой приезд действительно удивил! Кстати, прими мои поздравления! Кто у вас? Сын или дочка? — не смогла сдержаться Шарапова.
— Юля…
— Не надо, Ариан! — оборвала его она. — Зачем ты приехал?
— Юля, мы могли бы где-нибудь спокойно поговорить? — как будто не слыша ее, спросил Старовойтов.
— Это так важно? Впрочем, наверное, важно, иначе ты бы не приехал посреди ночи! Прости, я не могу пригласить тебя в дом, там мама и бабушка, это вряд ли уместно. Подожди, я предупрежу, что отлучусь ненадолго, и возьму кофту.
Шарапова вернулась в дом и, сославшись на неотложное дело, попросила маму присмотреть за Прохором. Прихватив кофту, снова вышла на улицу. Ариана во дворе уже не было. Он стоял у машины, сунув руки в карманы брюк. Когда звякнула клямка калитки, мужчина обернулся и пошел к ней.