Родители могут рассказывать ребенку истории, вплетая в них небольшие сценки, в которых, например, выключают кран или чинят водосток. Скажем, Красная Шапочка приходит к бабушке, собирается войти в дверь и вдруг замечает, что прохудился водосточный желоб. Она говорит себе: «Починю-ка я сначала водосток». Она идет в сарай, берет немного смолы, лестницу, забирается наверх, заделывает сток, чтобы не мокло крыльцо, а потом заходит к бабушке.
Или к Белоснежке утром приходит один из семи гномов и жалуется, что над ним прохудилась крыша и ночью дождевая вода текла ему на постель, так что он проснулся весь мокрый. Белоснежка отвечает: «Сейчас я все исправлю». И когда гномы уходят на работу, она залезает на крышу, видит, что там просто немного сместилась одна черепица, и кладет ее на место. Вернувшись вечером домой, гном был таким уставшим, что забыл спросить про крышу. И утром тоже забыл, потому что все было в порядке.
Берт Хеллингер, который любезно позволил мне включить эти истории в книгу, пишет: «Отец, маленькая дочь которого страдала энурезом, рассказывал ей на ночь такие сказки, и они сразу же действовали. Утром ее постель была сухой. Но при этом он заметил одну странность: раньше, когда по вечерам он рассказывал своей дочке сказки, она всегда внимательно следила за тем, чтобы он рассказывал их одинаково, ничего не добавляя и не опуская. Однако против этих отклонений она совершенно не возражала, а принимала их как нечто само собой разумеющееся. Это говорит о том, что знающая душа ребенка объединяется с рассказчиком. Душа хочет решения, но так, чтобы ей не говорили этого открыто, чтобы осознание и ободрение позволили ребенку сделать что-то новое»[4].
На консультациях с родителями я нередко узнавала о том, что проблема ребенка была знакома им и по собственному опыту: либо отец, либо мать тоже долго мочились в постель. Если однажды внятно донести это до ребенка, например такими словами: «В нашей семье были люди, которые тоже делали это так-то долго, но это не беда, они все выросли…» – это принесет ему колоссальное облегчение. Тогда ребенок будет знать, что его достоинству ничто не угрожает, и чувствовать себя защищенным в своей системе. Достаточно сказать это один раз, «скорее так, между делом» (Берт Хеллингер), а потом оставить эту тему в покое и положиться на то, что душа ребенка найдет для себя путь.
Чтобы пояснить скрытую динамику энуреза, приведу пример. Семилетний Бьёрн последним пришел в группу по психомоторике, в которую ходили еще три мальчика того же возраста. Бьёрн – очень чувствительный белокурый паренек с серебряной сережкой в ухе. Его мать больше не справляется с его агрессивностью, не знает, как отвечать на его вспышки гнева (которые, на ее взгляд, часто возникают на пустом месте), и в школе тоже есть трудности. Каждую ночь Бьёрн писается минимум один, а часто даже два раза.
На занятиях по психомоторике Бьёрн постоянно ищет границы как на физическом, так и на эмоциональном уровне. Нередко он приходит уже похожий на готовую взорваться пороховую бочку, и только тем и занимается, что провоцирует других ребят и меня, пока не доведет всех до предела. Но в то же время я чувствую за этим серьезную нужду. В такие моменты я «хватаю» его, сажусь с ним на пол и крепко держу. При этом всегда происходит следующее: сначала Бьорн всеми силами пытается вырваться, внешне «злится» на меня, поскольку я его не отпускаю, и плачет от ярости. Но вскоре после этого агрессивный плач переходит в очень глубокие рыдания, когда становится ощутимой его глубокая боль, а мышечное напряжение полностью спадает. Все это длится где-то три-четыре минуты, после чего Бьёрн оказывается в состоянии с высоким уровнем чувствительности и социальной чуткости с пользой для себя присутствовать на занятии с другими детьми.
В это время мама Бьёрна расстается со своим четвертым (!) партнером. Ее первый муж – отец Бьёрна, про которого он не знает, что это его отец, хотя тот поддерживает отношения с семьей в качестве «хорошего друга мамы». В сопровождающих беседах со мной, на которые мать регулярно приходит, чтобы получить поддержку для себя, она учится соотносить свою боль, свою тревогу и свое душевное состояние с поведением сына, который реагирует на них, как сейсмограф. Она учится понимать, как структуры ее родительской семьи (семьи, из которой она сама родом) продолжают влиять на ее нынешнюю систему. По мере того как у нее самой появляется больше ясности, поведение Бьёрна тоже становится менее проблемным.
Я укрепляла ее в мысли обеспечить Бьёрну доступ к его отцу, тем более что, по ее словам, сам отец всегда этого хотел. Несмотря на сильные страхи (обусловленные ее собственной историей), она последовала этому совету и сказала Бьёрну, кто его отец. Кроме того, она теперь разрешает ему иногда ночевать у отца и много с ним общаться. Бьёрн совершенно счастлив, что у него наконец-то «есть отец», он словно преобразился – и с этого момента резко перестал писаться! Его мама потрясена и говорит о чуде…
То, что ребенок перестает мочиться в постель, наверное, чудесно, но это не всегда чудо. По опыту я знаю, что психической подоплекой энуреза у мальчиков часто является бессознательное выяснение отношений с фигурой отца – например, отсутствующего, слишком строгого или слишком слабого.
Через год Бьёрн приходит на свое последнее занятие по психомоторике. Мы – Бьёрн, трое его товарищей по группе и я – сидим в кругу, и на прощание я говорю ему, что мне будет его не хватать, что он мне очень нравится. После чего остальные трое мальчиков один за другим со всей серьезностью произносят: «Мне тоже», «Мне тоже», «Мне тоже»… Думаю, что Бьёрн пока не так часто в своей жизни слышал такую добрую и честную обратную связь, – он весь светится, а вместе с ним трое других мальчишек и я. В такие моменты мне становится видна душа, и после таких занятий я, как, наверное, и дети, выхожу воодушевленная и наполненная. Из этой полноты я могу хорошо работать со следующими детьми – и следующими – и следующими…
Дети суть их родители
«Мой сын весь в моего мужа». Эти или похожие слова («Я полностью узнаю в нем себя, в детстве я была такой же…») я часто слышу от сидящих напротив меня родителей.
Дети и есть их родители, на 50 процентов мать, на 50 процентов отец, это неоспоримо! Что на самом деле имеют в виду родители, когда говорят что-то подобное, – это те стороны, которые они воспринимают в своем ребенке. Но в то же время в нем есть и все остальное, чего они, однако, не воспринимают. А это, в свою очередь, связано с тем, как они воспринимают самих себя. И что для них в их знании себя остается скорее скрытым. В этом отношении дети всегда являются еще и зеркалом для своих родителей – и их зеркальным отражением.
Принцип 50:50 – очень важный образ для родителей. Он означает, что в ребенке нужно в равной степени уважать обоих родителей. Тогда ребенок будет любим или, вернее, будет чувствовать себя любимым и принятым на все сто процентов.
Одна мама во время первичной беседы сказала мне: «У Селин моя внешность, а остальное от моего мужа». Она имела в виду характер, поведение и т. д. Когда я слышу такие вещи, я могу исходить из того, что мать не слишком хорошо знает саму себя и не все в себе видит. Я сказала ей, что ребенка всегда формируют обе стороны, причем со всем, что в них есть, и призвала ее поискать в дочери «свои» 50 процентов. Я объяснила ей, что ребенок – это всегда еще и большой шанс найти дорогу к самой себе, по которой, возможно, не получилось пройти когда-то в детстве. Так что многое из того, чего она пока не понимает в своем ребенке, имеет непосредственное отношение к ней самой и ее собственным слепым пятнам. И если, даже пока их не понимая, с любовью посмотреть на них в своем ребенке, это может принести исцеление чему-то в собственной душе.
Может случиться так, что уже благодаря одному тому, что мать осознает эту динамику, в поведении ребенка что-то изменится, хотя пока совсем еще не ясно, о чем на самом деле идет речь. Просто мать на глубинном уровне забирает себе то, что бессознательно перенял и проживал ее ребенок. Иногда одного этого уже бывает достаточно для позитивных изменений.
Перенятые чувства
Мы, взрослые, более или менее это осознавая, тоже живем с чувствами, перенятыми из наших родных семей. Если мы живем одни, точнее без детей, мы не всегда можем отчетливо видеть это в структуре нашей жизни, поскольку нам удается соответствующим образом к этому приспособиться. С детьми уже сложнее, поскольку они в свою очередь тоже перенимают чувства и по-своему их выражают, проживают и делают видимыми. Я часто говорю родителям такую фразу: «Если вы сейчас это решите, этого потом не придется делать вашему ребенку». Поскольку родители, как правило, приходят ко мне с самыми лучшими намерениями, обычно они готовы сами начать терапевтический путь со мной или другими профессиональными помощниками.
Приведу пример. Фрау Д. приходит на терапию с четырехлетней Роньей, поскольку у ребенка имеются серьезные проблемы с поведением. По словам матери, Ронья с трудом принимает слово «нет» и, чтобы с ней справляться, ей приходится постоянно искать компромиссы. Когда что-то идет не так, как хочет девочка, у той случаются настоящие приступы гнева и крика, которые фрау Д. не может остановить. Поэтому она уже просто на грани изнеможения. Помимо Роньи, у нее есть еще девятимесячный сын, «беспроблемный в обиходе ребенок», но в настоящее время он слишком мало от нее получает, так как взаимодействие с дочерью отнимает все ее силы.
Недавно Ронья пошла в детский сад. Она хорошо освоилась в группе и прекрасно ладит с детьми. Но вот взрослых она к себе не подпускает. В любой новой для нее ситуации или даже когда к ним приходят гости, Ронья виснет на матери и иногда по два часа не вступает в контакт ни с кем другим.
При первой встрече с девочкой я наблюдаю ту же картину. Сначала Ронья, опустив голову, сидит рядом с мамой в зоне ожидания. Когда я приглашаю их обеих в кабинет, она бросается на руки матери и ее никак невозможно уговорить сесть на отдельный стул, не говоря уже о том, чтобы заняться имеющимся там игровым материалом. В то же время, когда она думает, что я этого не замечаю, она краем глаза на долю секунды бросает на меня испытующий взгляд. И это не взгляд человека, который боится или испытывает в чем-то нужду, а скорее человека любопытного, умного и пребывающего в дурном настроении.