Поскольку на терапевтических занятиях я всегда разговариваю с детьми об их домашней ситуации, по высказываниям их обоих у меня сложилось впечатление, что отец хорошо присутствовал в их жизни и они его любили. То, как они о нем говорили, вызывало ощущение, что они находили в нем опору, что он придавал им сил. Это крайне важно, особенно если, как в данном случае, семья живет с таким бременем, как психоз. От матери я знала, что это она хотела и добилась расставания.
И вот теперь передо мной сидели оба родителя. Мать, настроенная скорее недружелюбно, сидела, отвернувшись от мужа, взгляд мужа выражал приветливое ожидание. Когда я спросила фрау Н., как она себя чувствует, она ответила, что плохо, что бывший муж на нее давит, что он хотел непременно пойти на эту встречу вместе с ней, а она даже не знает, чего ей сейчас ждать. Я объяснила им обоим, что такие беседы нужны для контроля хода терапии с детьми, чтобы можно было обсудить, помогает ли терапия, видны ли уже какие-то изменения и т. д. Муж демонстрировал большую заинтересованность и в процессе беседы дал понять, что все еще любит свою жену и готов оказать ей любую поддержку, которую она готова от него принять. За этим последовало несколько грустное дополнение: «Правда, это совсем немного…» Я спросила фрау Н., так ли это на ее взгляд, и она подтвердила. Чувствовалось, что любовь и старания мужа не находят у нее отклика. И все же он изо всех сил пытался быть опорой своим детям. Это было понятно по тому, что он говорил и какие вопросы задавал.
Я прямо спросила фрау Н., может ли она уважать то хорошее, что ее бывший муж делает для их совместных детей? В этот момент она впервые немного вышла из своего оцепенения, как будто что-то дошло до ее сердца. Она закивала головой и расплакалась. Должно быть, для герра Н. это было что-то новое, поскольку он был явно очень растроган. Он глубоко вздохнул и сказал, что еще никогда не получал от нее этого подтверждения, что он этого не знал. В этот момент оба родителя были в полном согласии друг с другом, никаких слов больше не требовалось. В таком состоянии они оба, очень задумчивые, вышли из кабинета. После этого разговора детей часто приводил на терапию отец, и это была хорошая, гармоничная картина.
Детям нужны оба родителя в сердце
Для того чтобы дети, несмотря на расставание родителей, могли хорошо развиваться, необходимо позаботиться о том, чтобы отсутствующий родитель имел право присутствовать хотя бы на глубоком душевном уровне. Если кто-то из родителей не может быть рядом с ребенком, он должен по крайней мере иметь право на место в его сердце. Это обязательно подразумевает любовь и уважение, в том числе к тем сторонам ребенка, которые он унаследовал от другого родителя. Например, было бы идеально, если бы мать говорила ребенку: «У тебя такие же красивые волосы, как у твоего отца», или: «Ты такой же музыкальный, спортивный… мне это очень нравится, и в тебе я тоже это люблю!» Тогда ребенок может развиваться свободно, со всем, что к нему относится. Однако родителю часто бывает больно или неприятно обнаруживать в своем ребенке черты партнера, которого он больше не любит. Тогда он ошибочным образом проецирует грусть, злость, вину или любые другие возникающие у него чувства на своего ребенка, и тот чувствует себя неправильным.
Если во время беседы я замечаю, что у взрослых, когда мы касаемся этой темы, так сказать, весь организм протестует, и они рассказывают мне о своих обидах, которые причинил им партнер, я пытаюсь оглянуться с ними на то время, когда между ними текла любовь. А в подавляющем большинстве случаев такое время было – пусть даже всего одна ночь, когда в любви был зачат ребенок! Если они посмотрят на своего ребенка с этим образом в сердце, то он, в свою очередь, сможет открыть свое сердце для обоих родителей. Это базовое чувство необходимо каждому человеку, чтобы обрести свою идентичность.
Чтобы обеспечить эмоциональный доступ к другому родителю, я часто предлагаю повесить в комнате ребенка – на кровати или на стене – его фотографию. Если мать, к примеру, говорит, что не может ее видеть, я прошу ее еще раз с любовью почувствовать своего ребенка и объясняю, что у нее есть возможность над этим поработать. Ребенок же с его любовью перед всем этим совершенно беспомощен. Часто такое различение позволяет матерям понять, что для того чтобы принести ребенку облегчение, им нужно посмотреть на свою историю. Вряд ли кто-то из родителей сознательно примет решение: «Да, пусть мой ребенок делит со мной мои проблемы». В позиции взятия ответственности на себя часто заключается шанс вырасти до истинного себя.
В связи с этой темой мне вспоминается Соня, очень замкнутая четырехлетняя девочка, которая пришла в небольшую группу, где было еще трое детей того же возраста, чтобы научиться лучше вступать во взаимодействие с другими людьми. Она пробыла в группе еще совсем недолго, возможно, это было ее четвертое или пятое занятие, когда все дети вместе со мной начали строить дом в большом деревянном ящике. Разговоры детей крутились вокруг того, что им хочется поиграть в дочки-матери. Поскольку в группе было еще два мальчика, то один из них стал папой, а другой – собакой, меня объявили мамой, а обе девочки стали дочками.
И вот, когда папа, собака и одна из дочек «пошли в магазин», а я осталось с Соней в ящике одна, она вдруг взглянула на меня и неожиданно произнесла: «Фрау Дикстра, а у меня вообще нет отца!» Я очень серьезно на нее посмотрела и сказала: «У всех детей есть папы, и у тебя тоже. Без папы не было бы ребенка, и тебя тоже. Есть много детей, у которых, как и у тебя, папа не живет с ними дома, возможно, он живет в другом городе или, бывает, что он уже умер, но у каждого ребенка на этом свете есть папа, и у тебя тоже». Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и сначала ничего не ответила. Потом, чуть позже, она сказала: «Но мой папа пьет очень много алкоголя и поэтому все время лежит в больнице и не может меня навещать. Это мама мне рассказала». Я ответила, что на свете есть много людей, которые настолько больны, что уже не могут ни о ком заботиться, наверное, так дело обстоит и с ее папой. Но он всегда будет ее папой и наверняка он ее очень любит. Папы всегда любят своих маленьких девочек. После этого она на некоторое время совсем притихла.
Поскольку я знала, что один мальчик в группе тоже живет только с мамой, позже, когда мы все впятером сидели в ящике и «готовили еду», я еще раз косвенно затронула эту тему: «Здесь в ящике сидят двое ребят, у которых дома есть мама и папа, и двое ребят, папа которых с ними не живет…» (Этот способ, когда я сначала бросаю что-то такое «в воздух», как будто рассказываю это сама себе или как будто это только что пришло мне в голову, позволяет ребенку посмотреть на этот образ без необходимости сразу как-то на него реагировать.) Все четверо детей подняли глаза и с интересом посмотрели сначала друг на друга, а затем на меня. Я продолжила: «Алекс и Дженнифер живут с мамой и папой, а Соня и Кристиан – только с мамой». Соответствующие «парочки» снова с интересом посмотрели друг на друга.
Когда я вроде бы ни с того ни с сего в какой-то момент произношу такие фразы, дети не видят в этом ничего странного. Они моментально считывают стоящее за ними послание. У взрослых же, напротив, сразу начинается мыслительный процесс, они бы спросили: «С чего ты вдруг сейчас об этом заговорила?» А дети – нет.
Все четверо детей спокойно и сосредоточенно сидели в ящике. В этот момент между ними не было никаких различий, а внешние обстоятельства были просто внешними обстоятельствами, которые не влекли за собой никакой оценки. Все дети чувствовали, что их и их систему видят, они чувствовали, что с ними все хорошо и правильно. Это был важный момент для группы. С тех пор Соня смогла проявлять себя в ней гораздо больше.
После этого занятия я рассказала маме Сони о том, что в представлении дочери у нее нет отца. Мать это ошеломило. На следующей консультации с ней выяснилось, что ей самой пришлось с раннего возраста обходиться без отца. Она признала, что до сих пор не была готова разбираться с обидами и разочарованиями из-за раннего разрыва с отцом Сони. Отношения с ним были полностью прерваны. Поначалу она даже представить себе не могла, чтобы, например, найти его фотографию и дать Соне. Когда же ей удалось отойти от собственной травмы и посмотреть на своего ребенка, на его травму и потерю, она смогла принять решение открыть ребенку доступ к отцу.
В этом решении были мужество и сила. Это был процесс, который потребовал еще нескольких консультаций с матерью. Но через некоторое время мать и дочь смогли закончить терапию, став крепче и сильней.
Верность ребенка более слабому родителю
Дети всегда любят своих родителей одинаково. Я часто видела, что дети на внешнем уровне солидаризируются, например, с матерью, и плохо или пренебрежительно отзываются об отце. Но в душе они испытывают при этом страшные муки. А еще всегда бросается в глаза, что те фразы, которые они формулируют, явно берутся из суждений взрослых. То есть в данном случае эти фразы принадлежат матери, и нужно ясно ей это показать. При этом всегда полезно посмотреть с ней на ее собственную родительскую систему, чтобы выяснить, какие динамики тут на самом деле действует. Нередко обнаруживается, что она тоже «принесла» эти фразы из своей системы, и фактически они относятся к ее родителям, например к отцу.
В душе ребенок всегда встает на сторону более слабого родителя. То есть, если мать в присутствии ребенка плохо или пренебрежительно говорит о его отце, то, чтобы восстановить равновесие, в душе ребенок встает рядом с отцом и на другом уровне делает все для того, чтобы его присутствие сохранялось. Он может начать писаться, или он может начать подчеркнуто показывать те свои стороны, которых мать не выносила в своем партнере, или он может отказываться от еды… Важно знать, что это всегда происходит бессознательно