Мне уже доводилось работать с несколькими детьми с особенностями поведения и их родителями, у которых действовала такая фоновая история, и выявить ее удавалось при помощи семейной расстановки. Когда умерший брат или сестра наконец получали свое место и память, это всегда становилось освобождением для живых детей. Когда родители сами заботятся в этом смысле в том числе о своем мертвом ребенке, живые дети могут быть свободными для самих себя, в противном случае они несут то, что на самом деле должны нести их родители.
Разные национальности и культуры
Важной темой в наше время, конечно, является и взаимодействие с разными культурами и национальностями. Я очень часто сталкиваюсь с ней в моей терапевтической работе.
Мне довольно часто приходилось и приходится иметь дело с ситуациями, когда один из супругов родом из другой страны, то есть когда дети несут в себе две национальности. Иногда одного этого факта уже достаточно, чтобы в душе у детей было ощущение неопределенности и раздрая, которое они не могут выразить иначе, кроме как в отклоняющемся поведении. Нередко в прошлом одного или обоих родителей были трагические истории бегства и угрозы жизни, которые вместе с ними несут и их дети. Существует множество аспектов, которые могут приводить к трудностям или расстройствам поведения у детей из таких семей.
Принципиально важно, чтобы обе национальности получали равное уважение. Так, например, родившемуся в Германии ребенку, чей отец родом из другой страны, можно помочь хорошо развиваться, если обеспечить ему доступ к языку и культуре страны его отца – то есть чтобы он рос двуязычным, чтобы он узнавал и познавал разные аспекты культуры этой страны, к примеру, в обществах, где заботятся о сохранении культурного наследия или практикуют традиции. Сюда же относятся и поездки в эту страну – хотя в случае с родителями-беженцами доступ на родину часто бывает закрыт.
Глубокую боль в этой связи и тоску родителей по родине, естественно, разделяют и дети. В качестве примера мне вспоминается Серкан, турецкий мальчик, которого направили на психомоторику с диагнозом «гиперактивность», поскольку он был не способен спокойно сидеть в школе и, соответственно, не мог как следует учиться. Дома он тоже постоянно находился в движении, чем часто выматывал родителям все нервы. Однако во время терапевтических занятий при соответствующей поддержке он был вполне в состоянии спокойно и сосредоточенно выполнять задания, на уровне моторики никаких отклонений тоже не обнаружилось. После нескольких занятий я пригласила родителей на беседу, чтобы побольше узнать об обстоятельствах жизни мальчика.
Серкан родился в Германии. Его отец подвергался в Турции политическим преследованиям и много времени провел в тюрьме, где его в том числе пытали. По этой причине он и уехал в конце концов в Германию. До настоящего момента он больше ни разу не был на родине. Со своей женой, тоже турчанкой, он познакомился здесь, в Германии. Когда он рассказывает, в нем ощущается очень глубокое достоинство, которое меня трогает.
Отец Серкана работает в похоронном бюро. Я уже знала об этом от его сына, который на мой вопрос, чем занимается здесь его папа, ответил: «Он обмывает мертвых и делает их красивыми для похорон». Еще когда он мне это сказал, я очень глубоко почувствовала достоинство его отца, хотя на тот момент еще его не знала. Я спрашиваю, тоскует ли он по своей стране. Он отвечает утвердительно и говорит, что старается пореже об этом думать, иначе его могут захлестнуть чувства. Я объясняю родителям, что дети бессознательно разделяют их судьбу, и вижу, что им это очень понятно. Особенно мысль, что дети реагируют на бессознательное и вытесненное у своих родителей, встречает у отца полное понимание.
Во время одной из наших следующих бесед мать рассказывает мне, что ее муж перестал смотреть на то, что с Серканом может быть «не так». Раньше он всегда считал обязательным заниматься с сыном и порой бывал с ним очень нетерпелив. После нашей беседы ситуация резко изменилась, он стал относиться к Серкану с гораздо большим пониманием. Похоже, что это изменение благотворно влияет на беспокойство ребенка, и Серкан в целом становится спокойнее. С согласия родителей я провожу беседу с его классной руководительницей, которая тоже выказывает полное понимание. Так что необходимость что-то менять касалась Серкана в наименьшей степени. Поэтому и занятия по психомоторике довольно быстро заканчиваются.
Дети наших сограждан из других стран часто несут в себе что-то, что непосредственно связано с родиной их родителей. Там же иногда можно найти и решение. Нужно иметь это в виду, когда работаешь с такими детьми. И обязательно уважать другую страну, ее традиции и обычаи.
Приведу еще один пример, который рассказала мне моя коллега. Онура записали к ней на психомоторную терапию, поскольку школа оказывает соответствующее давление на его родителей, и учительница посоветовала им такой вариант. У мальчика имеются трудности с языком и, что вызывает у учителей еще большее недовольство, некоторая недисциплинированность. То есть родители, оба турецкого происхождения, приходят не совсем по собственному решению.
На терапевтических занятиях Онур проявляет себя следующим образом: он стремится к общению преимущественно с моей коллегой, а не с детьми, старается держаться и вести разговор на взрослом уровне. Когда моя коллега ясно дает ему понять, что его место среди детей, он сначала выказывает недовольство, но потом подчиняется. С ребятами он тоже старается привлечь к себе внимание в основном через разговоры, при этом говорит он несколько путано и бессвязно, из-за чего другие дети снова от него отворачиваются. Это именно то поведение, которое описывает в том числе классная руководительница и которое она называет недисциплинированным. Моя же коллега скорее наблюдает у мальчика отсутствие ориентиров. Когда она очень ясно задает ему «направление движения», он может заняться тем, что ему было сказано, в том числе играть с другими детьми.
По всей видимости, он совершенно не понимает, почему он, собственно, оказался в этой группе. Об этом он спрашивает и мою коллегу. Поскольку у нее самой тоже нет полной ясности в этом отношении, она приглашает родителей, чтобы получить больше информации. Те тоже сидят перед ней с некоторым непониманием и не знают толком, чего на самом деле хотят учителя. Успеваемость у Онура средняя, совсем не ладится только с немецким. Это не особенно удивляет мою коллегу, поскольку оба родителя говорят только на ломаном немецком. Основной язык и идентичность Онура турецкие. На вопрос, почему они перебрались в Германию, отец отвечает, что они оба родом из очень бедных крестьянских деревень (мать – из соседней деревни), где речь идет исключительно о выживании, а такие вопросы, как школьное образование и экономическая жизнеспособность, просто не имеют шанса. Они хотели лучшего будущего для себя и своего ребенка и поэтому уехали в Германию.
Отец рассказывает о собственном отце, совсем простом крестьянине, который умер год назад. Возникает такое ощущение, будто отцу Онура неловко об этом говорить. Моя коллега спрашивает, знает ли Онур, что его дедушка умер. Отец, снова испытывая неловкость, отвечает, что сказал об этом сыну, но тот вроде бы не очень себе представляет, что это значит, он и виделся-то со своим дедом очень редко – всего несколько раз на каникулах, когда они ездили к нему все вместе.
С этого момента атмосфера в кабинете становится очень плотной. Пока нет никакой конкретики, но моя коллега ощущает присутствие чего-то, что для нее остается незримым. Оба родителя, похоже, знают, о чем речь, отец тоже очень посерьезнел, однако об «этом» они продолжают молчать. Коллега спрашивает, есть ли что-то, в чем она могла бы им помочь. На это родители говорят, что им хотелось бы получить оценку, насколько у их сына действительно имеются «отклонения» и что можно сделать для школы. Но, поскольку моя коллега чувствует у них некоторые колебания, она спрашивает, есть ли что-то еще. Родители смотрят друг на друга, и тогда отец рассказывает о проблеме, которая действительно их беспокоит.
Онур каждую ночь просыпается и в полусне идет в туалет. Если при этом он сталкивается с родителями, он их не узнает и впадает в панику. Такое впечатление, будто он видит двух незнакомых ему людей, которые вызывают у него дикий страх. Тогда он громко кричит, чтобы они уходили, или сам бежит обратно в постель. Родители не знают, как с этим быть, поскольку в этом состоянии мальчик не реагирует на слова. Поэтому они тогда уходят, мальчик делает свои дела и снова ложится спать. На следующее утро он ничего об этом не помнит. Моя коллега спрашивает, бывают ли ночи, когда этого не происходит. Родители качают головой. Но немного погодя мать говорит, что этого не было, когда они на каникулах ездили в Турцию. И потом еще месяц или два все было хорошо, а затем началось снова.
Позже коллега сказала мне, что у нее появилось навязчивое представление, что для Онура было бы важно, чтобы отец сходил с ним в Турции на могилу деда и там ему о нем рассказал. Она поделилась этими мыслями с родителями и в ответ увидела в глазах отца очень глубокое удивление, а сразу после – осознание. Однако ни один из них ничего по этому поводу не сказал.
Онур еще недолго ходил на психомоторику, поскольку очевидной помощи она ему не давала. Вероятно, ее нужно было искать где-то совсем в других областях.
С тех пор как я знаю о том дополнительном измерении, которое может быть важно в случае детей родителей-иностранцев, я очень сдержанно отношусь к собственным терапевтическим возможностям и смотрю, насколько я действительно могу помочь, а где мне нужно просто уважать судьбу детей и где я ничего больше не могу сделать. Иногда это уже очень много, и иногда это потом все-таки открывает дверь у родителей, которые поначалу могут быть со мной очень закрытыми.
Трудности в школе
Тема трудностей в школе играла и продолжает играть важную роль в моем терапевтическом контексте, поскольку многие отклонения у детей по-настоящему проявляются только в школе: там дети подвергаются сравнению с 25–30 одноклассниками.