А внутри этой системы действует принцип, согласно которому все, кто входил в нее когда-то или входит сейчас, имеют равное право на принадлежность к ней. Поэтому если кого-то из этой системы исключают, например, потому, что считают его плохим человеком, а себя считают лучше и поэтому присваивают себе право отказывать ему в принадлежности, то система приходит в беспорядок. Также и в том случае, если кто-то просто оказывается забыт, например рано умерший ребенок, которого к тому же, возможно, заменяют другим ребенком, давая этому последующему ребенку то же имя.
Если это происходит, то есть если кто-то оказывается забыт или исключен, то кто-то младший в системе позже будет еще раз представлять в ней этого исключенного старшего и повторять его судьбу.
(…) Решение заключается в том, чтобы эти исключенные снова получили свое место, чтобы за ними признали их принадлежность. И тогда те, кто воспроизводит их судьбу, смогут освободиться от этого обязательства. Тогда они смогут строить свою собственную жизнь, независимо от таких переплетений или перепутываний.
Существует метод, позволяющий выявлять такие переплетения, и этот метод – семейная расстановка».[7]
Семейная расстановка по Берту Хеллингеру
На сегодняшний день семейная расстановка по Берту Хеллингеру стала неотъемлемой частью психотерапевтического ландшафта и далеко за его пределами. Ее можно представить себе как генеалогическое древо с живыми людьми.
Терапевт решает, с чего начать – с расстановки родительской системы или нынешней семьи. Клиент выбирает заместителей для членов своей семейной системы и расставляет их по отношению друг к другу так, как он чувствует это в данный момент. Поскольку в нашей работе речь часто идет о благе ребенка или вопросе о том, где для него может быть хорошее место, я часто начинаю с нынешней системы, то есть матери, отца, ребенка или детей. Потом к ней часто добавляется кто-то из родительских систем родителей, например бабушка или дедушка детей или братья/сестры родителей.
После того как клиент сосредоточенно расставил свою семью в соответствии со своим внутренним образом, происходит нечто удивительное: оказавшись в расстановке, чужие люди, выбранные в качестве заместителей членов семьи, начинают чувствовать то же, что и реальные люди, в роли которых они стоят. Они могут выражать чувства этих людей, а иногда у них даже появляются физические симптомы, которые имеются или имелись (если те уже умерли) у членов семьи, хотя они не могут ничего об этом знать. Это могут быть, к примеру, сильные головные боли, боли в спине или учащенное сердцебиение, холодное с одной стороны тело, признаки паралича и т. д. На основании того, как стоят по отношению друг к другу заместители, может стать видимой базовая динамика, которая часто совершенно бессознательно выражается в болезни и несчастье.
Берт Хеллингер исходит из наличия трех основных динамик, первая: «Я последую за тобой в смерть», вторая: «Лучше умру я, чем ты» или «Лучше уйду я, чем ты» и третья – это искупление личной вины.
Жившие до нас поколения часто продолжают оказывать влияние на нашу сегодняшнюю систему. Многие проблемы, такие как болезни, несчастные случаи, самоубийства, депрессии, а также проблемы в партнерских отношениях, в браке и семье, могут быть последствиями такого системного переплетения. В первую очередь у детей, когда они видят, что родители в опасности, есть тенденция их «подменять», будь то посредством собственной болезни или расстройства поведения. Они находятся во власти магической веры в то, что своим отказом они могут спасти жизнь родителей. С помощью метода семейной расстановки часто удается пролить свет на такие бессознательные переплетения и глубокую связующую любовь.
Расстановки лучше всего проводить на семинарах, поскольку там для каждого члена семьи можно выбрать заместителя. Если вы работаете с клиентом на индивидуальной сессии, тоже можно попросить его расставить свою систему, используя, к примеру, ковровую плитку, стулья, подушки или что-то подобное. Затем терапевт по очереди занимает отдельные позиции и сообщает о своем восприятии.
Следующие примеры наглядно показывают, насколько этот вид работы может быть полезен в области детской и семейной терапии.
«В тебе я продолжаю любить твоего отца»
Михаэль ходит на психомоторную терапию, поскольку он постоянно дерется в детском саду, очень агрессивен, беспокоен и не способен сидеть тихо. У него диагностировали синдром дефицита внимания (СДВ) с вестибулярными нарушениями, а также задержку речевого развития.
При знакомстве с Михаэлем я вижу очень рассеянного мальчика, который на меня смотрит, но при этом у меня возникает ощущение, что он меня не видит. И то же самое в обратную сторону: я смотрю на него, и мне кажется, что я не вижу его по-настоящему. Это впечатление сохраняется и при более внимательном взгляде. Он кажется каким-то отсутствующим. А вот присутствие его матери, очень дородной женщины, ощущается очень ярко.
В ходе терапии обнаруживается, что Михаэлю очень сложно выполнять одно действие, не отвлекаясь, и вступать в социальный контакт с тремя мальчиками того же возраста. Он неправильно понимает дружелюбные предложения со стороны детей и агрессивно реагирует на близость, поскольку не может оценить ситуацию. Похоже, что происходящее вокруг просто проходит мимо него. Отсюда и неспособность адекватно реагировать на разные ситуации. Он не замечает того, что находится дальше от него, и слишком поздно замечает то, что оказывается ближе, а от того, с чем он сталкивается напрямую или спонтанно, он может только защищаться в состоянии аффекта. Таким же аффективно заряженным он подходит и к другим детям, которые, в свою очередь, не могут справиться с таким напором. Поэтому в свои шесть лет он уже не раз сталкивался с отрицательной реакцией на себя самого. Вместе с тем, если приглядеться внимательней, то по своей основной тенденции мальчик кажется приветливым, но, с другой стороны, он совершенно не способен как-то разумно регулировать для себя свое поведение.
Моя помощь ему заключается в первую очередь в том, что я даю ему возможность почувствовать и понять многие повторяющиеся ситуации, тем, что наглядно ему их показываю, например, боль другого мальчика, с которым он сцепился и который теперь плачет. Я настаиваю на том, чтобы он встретился с его болью, посмотрел на нее и извинился. Но также я даю ему понять, что очень хорошо вижу, что он действительно не заметил его боли, но все равно не снимаю с него ответственности. Такая однозначность делает для него возможным осознание. Для меня очевидно, что одного этого недостаточно, что работа на двигательном и поведенческом уровне может привести к улучшению, однако эта «отсутствующая часть» Михаэля требует более глубокого подхода.
Поэтому я приглашаю на беседу его маму и расспрашиваю об обстоятельствах их жизни. Она живет во втором гражданском браке, в котором у нее родилась дочь. Родным отцом Михаэля является ее первый муж, постоянно переезжающий с места на место организатор передвижных представлений, который один раз после рождения Михаэля навестил ее в больнице, а сразу после этого бросил. Это было травмой для матери, она так и не смирилась с обстоятельствами расставания. По ее словам, из страха испытать слишком сильную боль, а также слишком сильную ненависть она вытесняет все связанные с ним мысли и чувства. Она говорит, что Михаэль многое унаследовал от отца. В своем сыне она тоже (бессознательно) отвергает эти стороны и, по ее словам, очень боится, что иначе она будет его ненавидеть. Поэтому она не может смотреть на своего ребенка как действительно на ребенка – и я получаю объяснение ощущению «невидения» при нашей первой встрече.
Это трагично для мальчика в двух отношениях: поскольку мать на него не смотрит, он не может найти для себя в ее глазах отзеркаливания и ориентира. В глазах своего мнимого отца он тоже не может узнать себя самого, поскольку тот не является его родным отцом. Поэтому он находится в постоянном поиске самого себя, своего равновесия, как физического, так и душевного.
Я поговорила с матерью о том, что ей нужно с любовью посмотреть именно на те черты своего сына, которые он унаследовал от отца, и отдать себе отчет в том, что возникающие при этом чувства связаны с ее первым мужем.
Затем мы с помощью деревянных фигурок сделали расстановку ее нынешней семьи: сначала мать ставит в поле себя, затем слева перед собой – Михаэля, прямо перед собой – дочь, а рядом, справа перед собой – отца дочери, своего нынешнего партнера. Все они смотрят в одну сторону, вперед. Отца Михаэля она пропустила. Только по моей просьбе она неохотно ставит его на самый край. Тут становится ясно, что вся семья смотрит только в одну сторону, а именно на исключенного отца Михаэля. Когда мать осознанно восприняла этот образ, сначала она буквально лишилась дара речи.
Я обсудила с ней, что Михаэль (в перспективе) должен узнать о своем отце. Но сначала нужно, чтобы она переработала тогдашний травматичный разрыв.
Свои отношения с нынешним партнером она описывает как очень надежные. Для Михаэля я даю ей с собой такую фразу: «В тебе я продолжаю любить твоего отца». Если у нее получится посмотреть на сына с этой фразой в душе, то, с одной стороны, она возьмет на себя боль и грусть из-за распавшихся отношений. Тогда она еще раз почувствует, что ее сын был зачат в любви, а раны могут со временем затянуться. С другой стороны, она признает за мальчиком право на 50 процентов его личности, доставшиеся ему от отца, и он сможет развиваться: и в двигательном, и в языковом, и в душевном плане.
На следующих терапевтических занятиях Михаэль заметно больше в ладу с самим собой. Как его терапевт я тоже смотрю на него с его отцом в сердце. Достаточно скоро после нашего разговора его мать решает закончить психомоторную терапию.