«Теперь ты можешь на меня опереться»
Джошуа приходит в маленькую психомоторную группу, поскольку на уроках в школе он часто предается мечтам, а на переменах всегда стоит в стороне от других детей. У него диагностирована минимальная мозговая дисфункция (ММД) с нарушениями поведения.
На первой встрече Джошуа кажется довольно спокойным и внимательным. Странное впечатление производит его мать: она не может поддерживать зрительный контакт, говорит очень тихим плаксивым голосом, а под глазами у нее черные круги. На терапевтических занятиях после короткого периода адаптации Джошуа проявляет себя как очень живой и даже озорной мальчик, который порой не знает чувства меры, так что мне нередко приходится ставить ему четкие рамки. Краткий контакт с матерью после занятий никогда не идет дальше пары слов, и у меня возникает ощущение, что она бывает рада, когда я к ней не обращаюсь.
По прошествии нескольких недель я приглашаю ее с мужем на беседу по поводу развития Джошуа. Она приходит одна, муж не может из-за работы. Когда я уже рассказала ей что-то о развитии Джошуа на занятиях, а разговор между нами так по-настоящему и не завязался, я говорю ей о том, как я воспринимаю ее саму. Я говорю, что вижу перед собой до крайности грустного человека, который не решается поднять глаза и посмотреть на жизнь. Еще я описываю ей картину, которую каждый раз вижу в зоне ожидания, когда они с сыном ждут начала занятий: она, повесив голову, смотрит в пол, а рядом с ней сын, полностью погруженный в свои комиксы. Такое впечатление, что он просыпается только во время занятий и там «отрывается» по полной. Когда я все это ей говорю, мать начинает плакать, но подчеркивает, что все в порядке. Я пока ни о чем больше не спрашиваю и просто даю понять, что, если ей будет нужно поговорить, она может обратиться ко мне в любой момент.
На занятиях по психомоторике у Джошуа все лучше получается устанавливать социальные контакты и принимать креативное участие в играх с другими детьми. Учительница тоже подтверждает, что Джошуа хорошо развивается и что психомоторика, похоже, идет ему на пользу.
Однако образ матери не меняется. Через год (!) после нашей первой беседы она просит меня о следующей. Тут я впервые осознанно отметила то, как долго могут действовать и «работать» в людях сказанные им фразы. Мать говорит мне, что я была тогда права в своем впечатлении относительно нее, что она просто в депрессии и едва способна заботиться о нуждах семьи, что у нее уже было несколько попыток самоубийства и на самом деле она все время живет с одним сильным желанием – умереть. Однако до нашего разговора она не осознавала, что это видно со стороны. Ей всегда казалось, что она хорошо умеет это скрывать, в том числе от ребенка. Поскольку, по ее словам, желание умереть сопровождает ее всю жизнь, я предлагаю ей посмотреть на это в семейной расстановке. Проходит еще год, прежде чем эта работа – со мной и еще одним опытным специалистом по семейным расстановкам – состоится.
Джошуа тем временем уже закончил психомоторную терапию и теперь ходит в группу по дзюдо с тренером-терапевтом. Физическое взаимодействие идет ему на пользу, и у него не возникает проблем с размером группы, состоящей из 25 детей.
Во время расстановки мать не в состоянии расставить свою семейную систему из-за возникающих у нее страхов. Терапевт предлагает ей сначала поставить себя и «страшное» с помощью двух стульев, которые располагаются по отношению друг к другу.
Она ставит один стул для себя, а второй – очень близко к себе слева, «лицом» к себе. Теперь терапевт занимает отдельные позиции и сообщает, что он там воспринимает. Первым делом он встает на позицию «страшного» и говорит: «Я чувствую себя маленьким ребенком, на которого взвалили огромное чувство вины, и у него нет никакой возможности от него избавиться. Безнадежно, это слишком велико для ребенка». На этих словах мать начинает плакать и подтверждает, что всю жизнь живет с этим чувством виновности. Еще когда она была маленькой, у нее было непреодолимое ощущение, что она во всем виновата.
Затем терапевт переходит на позицию, которую она поставила для себя, и говорит: «У меня колотится сердце, мне трудно дышать, и я чувствую острую боль в левом плече, как от пули». Мать подтверждает, что это ее сегодняшние проблемы: она страдает от астмы, панических атак и часто испытывает сильную боль в левом плече.
Тогда мы задаем ей вопрос, что особенного было в ее родительской семье. Она рассказывает, что ее отец был на войне и там, среди своих товарищей, он чувствовал себя очень хорошо. Ее мать – вторая жена отца. По семейным слухам, первая жена погибла от случайного выстрела отца, когда они с товарищем чистили свое оружие.
Теперь терапевт просит ее поставить отца, мать, первую жену отца и себя саму. Отца и мать она ставит рядом друг с другом, себя – перед ними, спиной к ним, и все они смотрят в пол. Первая жена отца, отвернувшись, стоит справа от семьи и тоже смотрит в пол. Мы с терапевтом рассказываем об ощущениях на отдельных позициях.
Первая жена: «Я стою перед открытой могилой, у меня колотится сердце, и я знаю, что меня сейчас застрелят».
Вторая жена (мать матери Джошуа): «Я знаю о вине своего мужа и хочу от него отойти. Я знаю, что моя дочь это несет».
Дочь (мать Джошуа): «Учащенное сердцебиение проходит, я могу дышать и испытываю огромное сочувствие к первой жене отца».
Отца выводят из комнаты, и всем становится лучше. Дочь (мать Джошуа) подходит к первой жене отца, кладет руку на сердце и совершает перед ней глубокий поклон. Снова выпрямившись, она говорит ей: «Это ужасно, но теперь я оставляю это с тобой. Я не имею к этому отношения. Пожалуйста, смотри приветливо на меня и моего ребенка». Первая жена вздыхает и приветливо кивает. Затем мать Джошуа разворачивается, и терапевт ставит ее к окну. Она выглядит очень расслабленной и свободной и глубоко дышит. Она говорит, что теперь видит все гораздо яснее (в прямом и переносном смысле) и что у нее такое ощущение, что теперь к ней может прийти жизнь. Терапевт вводит в расстановку ее сына (Джошуа) и просит ее сказать ему: «Теперь ты можешь на меня опереться». Сын кивает.
Терапевт говорит ей еще, что дома в течение следующих трех вечеров она может ставить на окно свечу в память о женщине, которая отдала свою жизнь и таким образом освободила место, чтобы она могла появиться на свет. А если сын спросит, что это значит, она должна сказать ему, что таким образом она хочет почтить память женщины, которая сыграла важную роль в ее семье и умерла задолго до его рождения. Она так и поступила, а мальчик просто спокойно ее выслушал и кивнул.
Когда Джошуа получил свой первый пояс по дзюдо, терапия закончилась.
«У вас есть место в моем сердце»
Мать привела ко мне Кевина из-за серьезных проблем с поведением. Она с ним больше не справляется. Кевин очень шумный, беспокойный и быстро выходит из себя. У него было диагностировано нарушение сенсомоторного восприятия в форме проблем с равновесием и координацией, а также синдром дефицита внимания (СДВ). Для улучшения телесного восприятия врач назначает Кевину сенсорную интеграционную терапию в небольшой группе, а матери – консультирование по вопросам воспитания.
Во время первого занятия обнаруживается, что без посторонней помощи Кевин не способен ни минуты просидеть тихо. Он постоянно двигается, бегает туда-сюда с раскрасневшимся лицом. Я сажаю его к себе на колени, кладу руку ему на сердце и говорю: «Твое сердце бьется так, как будто хочет выскочить». Кевин отвечает: «Оно всегда так бешено бьется». По тому, как он в этот момент сидит у меня на руках, у меня возникает ощущение, что я имею дело скорее с малышом, чем с ребенком школьного возраста.
Я спрашиваю его, есть ли у него братья и сестры, и он отвечает малышовым тоном: «Да, двое…» и уже извивается в моих руках, чтобы освободиться и пойти играть дальше. Я еще минутку его удерживаю и снова спрашиваю: «Слушай, это же классно, у меня тоже есть брат. А у тебя братья или сестры?» Тут он говорит плаксивым голосом: «Я точно не знаю, кажется, два брата, но они умерли». Затем ему удается вывернуться у меня из рук, и он снова убегает, чтобы отдаться движению. При этом он часто падает, на что-то натыкается и ходит весь в синяках.
Несмотря на то что своим малышовым нытьем и своей порывистостью Кевин явно действует на нервы трем другим мальчикам в группе, они очень по-доброму себя с ним ведут и умеют поставить его на место, когда он слишком их достает. Дети очень хорошо чувствуют, когда их «товарищи» с особенностями поведения просто плохо воспитаны и взрослые должны обозначить им границы, а когда они несут что-то тяжелое из семьи. Для меня как терапевта это стало очень важным подспорьем в распознавании динамик. На детей всегда можно безошибочно положиться, поскольку они общаются друг с другом в том числе на очень близком, бессознательном уровне.
Незадолго до конца занятия я сажусь с четырьмя детьми в круг, чтобы сообща его завершить. Я спрашиваю детей об их братьях и сестрах, чтобы еще раз дать Кевину возможность поговорить о своей истории и дать ему почувствовать, что он тоже один из братьев и это так же значимо, как если бы они были живы. Тогда он рассказывает, что его братья умерли у мамы в животе, когда он уже был. Я говорю ему, что в таком случае он – старший брат. При этих словах по его красному, мокрому от пота лицу пробегает лучик света, и на мгновение он становится очень серьезным и тихим. Трое остальных мальчиков ухмыляются, у них тоже есть младшие (и старшие) братья и сестры. Затем все четверо мирно идут переодеваться.
Мама Кевина – маленькая, очень бледная, худая и нервная женщина. Во время первой консультации я рассказываю ей о том, что было на занятии, и, похоже, ее это удивляет. Затем она довольно безэмоционально рассказывает мне обстоятельства двух своих мертворождений.