Дети спрашивают, почему он не хочет войти. Я напоминаю им об их собственном страхе в первый раз и говорю: «Может быть, Серкану немного страшнее, чем было вам». Я вижу, что Серкану становится все интереснее и время от времени он даже поднимает голову, чтобы что-то увидеть. Остальных детей все это нисколько не смущает, и они приступают к игре. Периодически кто-то из них предлагает Серкану поиграть с ними, но тот сразу снова опускает голову. Когда дети начинают строить из разных ковриков лодку, а потом садятся в нее и «отчаливают», он совсем теряет покой. Его мама по-прежнему стоит с ним в дверях. Я говорю ей, что Серкан в надежных руках и она может спокойно посидеть в зоне ожидания.
Мне любопытно, верно ли мое впечатление, что Серкан уже давно включился в игру, пусть даже только в воображении, или он сейчас даст деру. Нет, даже когда мама уходит, он остается в дверях. Но его невозможно уговорить войти или хотя бы что-то сказать. Я кладу в дверной проем длинный коврик, половина которого находится в зале, а половина снаружи, и говорю ему, что это его лодка, чтобы он тоже мог отправиться в плавание… И он действительно на него садится, но на ту половину, которая лежит снаружи! Оттуда он со все более красными щеками, не отрываясь, наблюдает за игрой в зале, и я вижу, что на большее он пока не способен. Ну и картина, наверное, для других ожидающих родителей: мальчик, который как приклеенный сидит на своей половине коврика в коридоре! Он так и просидел оставшееся время занятий, а когда мы все вместе наводим порядок, он пододвигает коврик ко мне. Первая уступка в мой адрес.
Через два дня, придя ко мне на беседу, его мать рассказывает, что ее турецкий муж все больше опасается того, что его сын Серкан станет таким же, как его собственный младший брат. Я спрашиваю, что с этим братом, и она отвечает, что тот уже не раз лежал в психиатрической больнице из-за приступов психоза. На мой вопрос, есть ли у нее идеи, откуда у ее мужа такие мысли, она тоже не знает, как это объяснить. Может быть, дело в том, что Серкан очень похож на своего дядю?
Его дядя живет в Германии всего пять лет. Отец же Серкана эмигрировал еще 15 лет назад из-за страшной бедности в той части Турции, откуда он родом. Его родители и одна бабушка до сих пор живут там, в очень скромных условиях. Тут она вспоминает еще, что у бабушки и матери ее мужа всегда была странная вера в то, что тот член семьи, который покинет Турцию и уедет в чужую страну, сойдет с ума… Но ее муж, конечно, не воспринимает это всерьез.
Я обращаю ее внимание на то, что по крайней мере в случае с дядей Серкана дело выглядит так, будто в этом что-то есть. Но она отмахивается от этой мысли. Вместо этого она объясняет мне, что брат ее мужа сидит на наркотиках и таблетках и в каком-то смысле он сам виноват в своей болезни. Они с мужем беспокоятся, что Серкан тоже соприкоснется с этой средой, ведь всем известно, что в школе легко подсесть на наркотики. Сколько страхов вокруг этого маленького мальчика! На эмоциональном уровне мне кажется уже почти понятным, что он едва осмеливается пошевелиться. Кстати, по словам матери, у Серкана очень хороший контакт с дядей.
Я с нетерпением жду следующих занятий. Серкан делает очень маленькие шаги. Но при этом я понимаю, что ему они должны казаться огромными. В следующий раз он уже осмеливается войти в зал, но все занятие только наблюдает. Детям он тоже пока не отвечает. Однако благодаря тому что они все равно целиком и полностью его принимают, у него есть возможность просто смотреть, что здесь происходит: как дети общаются со мной, как я общаюсь с детьми, во что они играют и т. д. Через занятие он уже садится вместе со всеми в круг для вступительного разговора, но его имя мне приходится произнести за него. Проходит не меньше двух месяцев, прежде чем он впервые начинает делать что-то сам: он помогает другому ребенку ставить кубики друг на друга. Все буквально лишаются дара речи.
Когда проблем в школе становится все больше, я делаю для матери семейную расстановку, чтобы посмотреть, есть ли для ребенка хорошее место. Сначала мы выбираем заместителей для матери, отца и сына. Заместительница матери сообщает, что она стоит на довольно одинокой позиции, и у нее такое чувство, что она не может дотянуться ни до мужа, ни до сына. Заместитель мужа сосредоточен на чем-то, что находится где-то далеко перед ним, он совершенно не воспринимает сына и практически не чувствует связи с женой. Заместителю ребенка очень плохо, он чувствует себя в полной изоляции и смотрит в ту же сторону, что и отец.
Тогда я ставлю там, куда они смотрят, заместителя для брата мужа. Мальчику сразу становится лучше, у него сильная связь с дядей и наконец-то появляется ориентир. Но вот дядя чувствует себя очень плохо, у него такое ощущение, что ему нужно постоянно поворачиваться вокруг своей оси. Тогда я ввожу в расстановку заместителя для Турции. Дядя может перестать поворачиваться, он смотрит на Турцию, и между ними видна глубокая связь. Когда он встает рядом с ней, ему становится по-настоящему хорошо. Заместитель мальчика с интересом наблюдает за происходящим, и все же он сбит с толку. Ему снова становится лучше, когда его поворачивают к его отцу. Отец сейчас впервые способен воспринять своего сына, и он очень удивлен: по его словам, до этого он был словно одурманен. Жену он тоже теперь видит. На этих образах мы заканчиваем работу. В завершение отец говорит сыну: «Теперь я тебя вижу» и «Мой сын».
На следующих занятиях Серкан постепенно становится более открытым и начинает замечать, что некоторые вещи он умеет делать лучше, чем другие дети, например строить шалаши и завязывать узлы. Это очень укрепляет его уверенность в себе. Такое ощущение, что после расстановки у него прибавилось сил. Он ходит в эту группу в общей сложности полтора года, пока полученный опыт не закрепляется и не начинает давать плоды, в том числе в школе.
Кстати, через девять месяцев после расстановки дядя Серкана решил вернуться в Турцию. Было отчетливо видно, каким освобождением это стало для Серкана, он буквально расцвел, а его обремененность и то, что он держал в себе, уступили место детской радости и любопытству. В его мир вошел смех.
«Мужское было хорошо передано дальше»
Когда Янис приходит в психомоторную группу, у него уже есть некоторый опыт терапии. В возрасте трех лет он проходил удерживающую терапию с матерью, поскольку до того момента он был практически не в состоянии выдерживать длительный физический контакт с родителями. По словам матери, в результате терапии ситуация сильно изменилась. В то время он также ходил с матерью в вечернюю игровую группу, где ему не удавалось выдерживать контакт с другими детьми, не говоря уже о том, чтобы вступать в него самому. Через полгода мать его оттуда забрала. В детском саду, куда он пошел в четыре с половиной года, он только плакал, там для него было слишком шумно, он не играл с другими детьми и не ходил вместе с ними гулять. В то время он получал психологическое сопровождение в университетской клинике, но оно тоже не помогало. Когда родители отдали его в корпоративный детский сад, где было очень мало детей, стало чуть получше, но и там Янис тоже не был счастлив. Он не мочился в постель по ночам, но писался и какался днем. Поскольку у него есть сложности с концентрацией внимания, он уже год получает эрготерапию, но его мать считает, что она ничего ему не дает. Янис не любит туда ходить и говорит: «Я делаю это только потому, что так хочет мама».
Через полгода Янис должен пойти в школу, и его родители беспокоятся, поскольку, как показывает опыт, ему требуется длительный период адаптации ко всем новым этапам жизни, а кроме того, снова встанет проблема с большим количеством детей. Поэтому врач направляет Яниса на групповую психомоторную терапию. Вот краткая выдержка из заключения врача: «Янис очень неуверен в себе. По всей видимости, любая новая ситуация вызывает у него перенапряжение. Он смышленый ребенок и рассуждает на разные темы, как если бы он был намного старше… Он хорошо справляется со всеми требованиями, но при этом очень напрягается, и любое задание отнимает у него много сил».
Я подбираю для него группу из пяти «человечков»: это мальчики, у каждого из которых свои проблемы с уверенностью в себе и поведением, но в этой группе они создали друг для друга очень теплую и сердечную атмосферу, где каждый может проявлять себя со всем, что в нем есть, включая свои слабые стороны. Когда я впервые вижу Яниса, очень напряженного, но послушно сидящего рядом с мамой в тревожном ожидании, что-то трогает меня в этом пареньке. В его лице читается такое достоинство, которого я никогда раньше у детей не встречала. А еще по нему очень заметно, каких сил ему все это стоит. Попрощавшись с мамой поцелуем и словами «Мама, я так тебя люблю», он храбро идет со мной в зал для занятий.
Он еще как-то выдерживает вступительный разговор с другими детьми и даже называет им свое имя. Но, когда они потом бросаются в бассейн с шариками, он, весь сжавшись, остается сидеть на скамейке и начинает дрожать. Я спрашиваю, не замерз ли он, на что он качает головой. Он говорит, что боится, что не выдержит все это время без мамы, и беспокоится, как она там, пока его нет! Потом он начинает горько плакать, и на мгновение его лицо становится похожим на лицо старика. Когда я говорю ему, что взрослые могут сами о себе позаботиться, что его мама спокойно сидит там и читает газету, а он всего лишь ребенок и поэтому может пойти играть, похоже, что-то из этого находит в нем отклик. Он глубоко вздыхает и, по крайней мере с любопытством, подходит к краю бассейна, откуда наблюдает за мальчиками. Но в целом я вижу, каких неадекватных усилий ему все это стоит.
Такие срывы то и дело происходят и на следующих занятиях. Он ходит на них с удовольствием, как с удивлением говорит мне его мать, и даже начинает общаться с ребятами, но потом в какой-то момент я часто обнаруживаю его плачущим или дрожащим где-нибудь в углу или «пещере». Такое ощущение, что он каждый раз застревает в каком-то паттерне, из которого не может выйти самостоятельно. Я узнаю это по его глазам, которые перестают ясно смотреть на реальность, а полностью обращаются внутрь. Когда я смотрю ему в глаза и через его подсознание обращаюсь к его сильной стороне, то есть к Янису, «который так хорошо умеет строить», «так хорошо помогает Деннису» или «у которого такие отличные идеи», ему довольно быстро удается снова «выбраться из себя наружу».