ишком хорошо отзываться о своем отце. Тот снова женился, и Дэвид вполне ладил и с той женщиной. Однако открыто сказать это при матери он тоже не мог. В таких ситуациях ребенок, в данном случае Дэвид, начинает злиться на мать и, как правило, на другом уровне делает все для того, чтобы она не могла успокоиться и постоянно сталкивалась из-за него с какими-нибудь проблемами.
Все эти динамики Дэвид проявлял на терапевтических занятиях – и обломал о нас зубы. Например, когда он попытался с помощью бесконечных дискуссий превратить наше твердое «нет» в «да», мы однозначно это проигнорировали и начали громкий разговор, который был слышен всем детям и косвенно адресован Дэвиду: «Не пойму, почему Дэвид все спорит и спорит, хотя он прекрасно знает, что на наше „нет“ это никак не повлияет». Моя коллега в ответ так же громко: «Наверное, с мамой у него это проходит». Вы бы только видели, как тут кое-кто просиял! В такие моменты для ребенка нет ничего полезней, чем почувствовать, что его «раскусили». Но важно, чтобы это делалось с безоценочной и неосуждающей позиции. Дэвид не только просиял, но даже подтвердил это словами: «Это правда, с мамой и папой мне просто нужно подольше поканючить, и я получаю то, что хочу». Тут я поверила ему на слово!
Чем больше ограничений узнавал с нашей помощью Дэвид, тем больше «мощностей» высвобождалось у него в других областях, поскольку ему больше не нужно было тратить время на препирательства или отвлекающие маневры.
Я убедилась в том, что, даже если на внешнем уровне порой происходит упорная борьба, дети любят меня за мою абсолютную однозначность. Раньше я старалась не конфронтировать детей с чем-то вот так напрямую, но, как я теперь понимаю, это было скорее из страха отвержения и потери доверия. На самом же деле все совсем наоборот. На уровне абсолютной однозначности дети гораздо лучше принимают и то позитивное, что я «отражаю» им по поводу их личности. В конце концов Дэвид нашел в себе мужество показать в группе в том числе свои слабые стороны и найти для себя подходящий тренировочный материал, чтобы добрать недостающий опыт. Ему больше не нужно было в любой ситуации доказывать свою состоятельность, и со временем это повлияло и на описанные в начале проблемы в школе: он стал лучше уживаться в коллективе, и его успеваемость тоже постепенно улучшалась.
Дэвид два года ходил на психомоторику, а потом еще год на дзюдо с терапевтическим сопровождением. Все это время параллельно проходили консультации по вопросам воспитания для родителей, в которых, когда речь шла о благополучии ребенка, иногда принимали участие и мать, и отец. Главным образом для матери трудной задачей было научиться устанавливать сыну необходимые границы. Так, например, выяснилось, что во время следующей поездки с классом, в которой Дэвид тоже участвовал, он ел все, что было на столе. Теперь мать и без терапевтических интервенций больше не могла игнорировать тот факт, что отчасти она шла у сына на поводу. Она часто приходила на индивидуальные сессии, чтобы посмотреть на свою собственную историю и установить связь между ней и его поведением. Благодаря такой совместной работе избалованный денди-тиран в конце концов превратился в очень милого парня…
Детям необходима опора
Вне зависимости от того, в какой позиции мы находимся – родителя или терапевта, – важно всегда предлагать детям опору, что-то, на что они могут ориентироваться. Это начинается в области движения с поддержки там, где ребенок чувствует неуверенность, продолжается нашей последовательностью, установлением границ и указанием направления в области поведения и выходит на психоэмоциональный уровень, где мы можем, например, показывать детям правильность их чувств, которые часто не замечают взрослые.
При всех этих рассуждениях нельзя забывать о любви. Когда мы не можем смотреть на ребенка с любовью, это как-то связано с нами самими и тогда мы не можем быть ему полезны. Важной основой для следующей далее второй части, которая называется «Воспитание, которое дает опору», является книга Берта Хеллингера «Порядки любви».
Часть 2Воспитание, которое дает опору
Установление границ
Чтобы чувствовать самих себя, детям необходимы внешние границы как в телесном плане, так и для их личностного развития. На занятиях по психомоторике дети, плохо воспринимающие свое тело, всегда ищут сильные стимулы, чтобы испытать ограничения. Они с размаху бросаются на маты, врезаются в стены, стремятся к физическим стычкам с другими детьми в группе, причем все это обычно происходит чрезвычайно бурно. Они непрерывно двигаются и носятся туда-сюда с раскрасневшимися лицами. Или они сами находят для себя ограничения, втискиваясь в бочки, ложась под толстые полистироловые мешки, строя себе пещеры, где, когда они туда залезают, остается всего пара сантиметров свободного пространства. В поисках границ они и терапевта провоцируют до «крайности». Они ищут «вне», отличное от них самих. Многие дети сегодня буквально «не знают берегов».
В зоне ожидания я часто вижу, как дети конфузят своих родителей: уже явно уставший мальчишка как сумасшедший носится по коридору и, добежав до конца, каждый раз выключает свет. «Мальте, сядь сюда». Мальте продолжает бегать. «Мальте, ты что, не слышал? Сядь сюда». Мальте продолжает бегать. Теперь его маме становится неловко, там ведь сидят и другие родители. Она встает: «Мальте, последний раз тебе говорю, если сейчас же не сядешь, кое-что случится». Мальте продолжает бегать. Мать пытается его поймать, но мальчик, конечно, быстрее, он забирается под стул и ухмыляется. Мать в отчаянии сидит перед ним на корточках, пытаясь его оттуда выудить. Ребенок уворачивается и смеется. Голос матери срывается на истеричный тон. С пунцовым лицом – видно, что ей самой сейчас больше всего хотелось бы залезть под стул – она гневно кричит: «Я сейчас оденусь и уйду, тогда увидишь, где ты окажешься!» Она уходит. Мальте бежит за ней. Она его хватает, и они садятся на стул. Оба злы друг на друга. По всей зоне ожидания проносится вздох облегчения.
Что было бы полезно для мальчика? Максимум после второй, а лучше сразу после первой просьбы сесть матери следовало бы энергично, не сводя с ребенка глаз, к нему подойти, крепко взять за руку и усадить рядом с собой на стул. Причем с твердой и недвусмысленной внутренней и внешней установкой: я взрослая и я решаю, а ты ребенок и ты слушаешься.
Чтобы чувствовать себя уверенно, ребенку нужны сильные и большие родители. Чтобы понять, где кончается он и где начинается другой, ему нужно дойти до самых границ. Поэтому чем быстрее взрослые установят эти границы, тем быстрее он сможет перестать так себя вести. Если же границ никто не устанавливает, то ребенок будет использовать все более тяжелую «артиллерию», если придется, доводя ситуацию до крайней эскалации. Он буквально взывает о том, чтобы ему установили границы. Он почувствует себя «в рамках» только тогда, когда взрослые закончат ситуацию. Любое «противоборство», в котором побеждает ребенок, абсолютно нездорово.
Привязанность
Дети привязаны к своей семейной системе любовью. Поскольку их жизнь и поступки пока бессознательны, они чувствуют себя хорошими и правильными, принадлежащими к своей системе, как бы это ни выглядело со стороны. Поэтому даже в случае тяжелых поведенческих расстройств имеет смысл посмотреть на то, какое поручение в своей семье пытается выполнить ребенок.
По моему опыту, решения, как правило, не найти путем терапевтической работы с одним только ребенком, для этого необходимо включить в поле зрения всю систему. Например, может быть так, что ребенок демонстрирует гиперактивность и тем самым «сдерживает» своих родителей. В результате они фокусируют все свое внимание на нем и не смотрят на подлинную проблему, с которой им, возможно, пришлось бы иметь дело: например, что кто-то из них хочет расстаться или, что еще тяжелее, не хочет больше жить. Только когда такие динамики выходят на свет, появляется шанс на хорошее решение. В таком случае для ребенка важно, чтобы родители с помощью терапевта поняли, какие за этим стоят причины, и сказали себе в душе: «Я несу это сам. Я беру ответственность на себя». Родители тоже часто не осознают, какая динамика здесь действует, но, распознав ее, они получают возможность обратиться за помощью для себя, а дети обретают свободу.
Приведу пример, как дети пытаются помочь родителям, когда считают, что они в беде, причем ценой собственной жизни.
Одна мама рассказала мне о беременности и рождении двух своих дочек. Они обе появились на свет с помощью экстренного кесарева сечения. Обе родились преждевременно. Со вторым ребенком все было еще более драматично: на шестом месяце в головном мозге плода были обнаружены сгустки крови, так что жизнь ребенка была под серьезнейшей угрозой. По словам матери, она все больше впадала в панику и через месяц после постановки диагноза, когда она была у подруги, у нее случился нервный срыв и она закричала: «Да лучше бы ребенок уже лежал в реанимации, чем еще два месяца этих страхов…» Не прошло и двенадцати часов, как у нее начались схватки, ребенок родился на восемь недель раньше срока – и попал в реанимацию.
Бессознательное
Подобно сейсмографам, дети очень восприимчивы к бессознательному своих родителей и взрослых в целом. Они чувствуют, что определяет жизнь их родителей, в том числе их «слепые пятна». Другими словами, зачастую они гораздо быстрее улавливают, что происходит у взрослого на «безрассудочном» уровне, и реагируют на это, а не на ту картину, которую взрослый пытается представить с помощью своего интеллекта.
Для меня дети – это всегда хорошее зеркало. Если у меня с ними (или у них со мной) возникают сложности, то я могу быть уверена, что они отреагировали на что-то во мне, чего я не осознаю. Например, с детьми, которые доводили меня по-настоящему до белого каления, мне всегда нужно было посмотреть на