Я морщусь, вспоминая, как в последний раз носилась по Рву, вооруженная стеклянной банкой с дырявой крышкой.
Дрожь сотрясает меня до костей.
Никогда не забуду, как пищала огнёвка. Я даже не знала, что они умеют пищать.
― Сама лови свою огнёвку, ― бормочу я, прекрасно зная, что поймаю ей чертову моль, если в чертовом магазине не окажется баночек с чертовой пыльцой.
Мои глаза прищуриваются на последней просьбе, наполовину скрытой пятном крови Тарика Релакена.
Конечно.
Я вздыхаю, пытаясь соскрести кровь, хотя прекрасно знаю, что ничего не выйдет.
По словам Эсси, в грязном, прогнившем Подземном городе можно найти много важных вещей. Что вполне логично для того, чей мир когда-то ограничивался этой скалистой расщелиной под стеной.
Мои мысли возвращаются к тому моменту, когда я нашла ее, выбегающую из шахтерского барака с украденным куском черствого хлеба в грязных руках, истощенную, одетую в лохмотья, с обрезанными волосами, потому что она уже знала, что мужчин там преследуют меньше, чем женщин.
Она рассказала мне, что родилась в заброшенной шахте, что ее родители ушли на смену и не вернулись — это произошло давным-давно. Что она никогда не видела неба. Не знает, что такое Аврора и что мы просыпаемся и засыпаем в ритме с ее восходом и закатом.
Я все еще была в крови надзирателя, которого застала за совершением ужасных вещей с шахтером, когда повела Эсси знакомиться с небом, а потом пообещала беречь ее. Это оказалось сложнее, чем кажется, потому что все, что ей нужно, кажется, всегда находится в чертовом Подземном городе. Вопреки ее хвастовству, у нее редко хватает терпения прислать мне список того, что ей нужно.
Нахмурившись, я снова пытаюсь соскрести кровь ― безуспешно, ― затем кладу листок в карман и поднимаю глаза к луне, сцепив руки на талии.
Даже если бы я разобрала, что нацарапано под пятном крови, я должна держаться на расстоянии, пока не получу подтверждение, что дети из камеры Тарика покинули Гор. Однако я смогу принести Эсси все остальное, если дождусь рассвета. Будет лучше, если я не отправлюсь сейчас домой, учитывая, что я решила не устранять приятно пахнущего загадочного мужчину, который возможно поверил, а возможно и нет, что я убила Тарика Релакена.
Творцы.
Зачем я это сделала?
Обычно я действую, и потом не испытываю сожалений. Мне так больше нравится. А теперь мне придется целую вечность оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что принятое решение не обернется какой-нибудь неожиданностью и не укусит меня за задницу.
ГЛАВА 6
Махми и Пахпи говорят, что я слишком молода, чтобы заводить дракона, и неважно, что мунплюмы в дворцовом вольере позволяют мне спать с ними. Они говорят, что дикие мунплюмы упадут с неба, как только я ступлю в их гнездовье, схватят меня, будут трясти, пока я не обмякну, а потом скормят своим птенцам.
По-моему, это просто дерьмо спангла. И мне кажется несправедливым, что я должна ждать восемнадцати, чтобы самой узнать, насколько велик этот кусок дерьма на самом деле.
Пахпи сказал, что я смогу высказать свои аргументы, когда услышу песни стихий и научусь правильно говорить с ними, но я думаю, что это тоже дерьмо. Хейден долго ждал, но ему так и не спели. И я слушаю очень внимательно, каждый цикл, когда пою снегу, воздуху, земле и пламени. Никто не поет в ответ, кроме Махми и Пахпи во время сна.
Не то чтобы я возражала. Я все равно не хочу носить этот дурацкий камень. Махми всегда выглядит такой усталой, как будто ее голова очень тяжелая. Корона Пахпи тоже выглядит тяжелой, но не настолько. Камни на его короне такие красивые и блестящие, что придают ему гордый и важный вид. Камень на короне Махми такой черный, что кажется, будто можно провалиться сквозь него.
Иногда я вижу, как Махми изо всех сил пытается снять свою диадему, при этом она кричит, плачет и сворачивается калачиком. От этого у меня болит сердце.
Я не думаю, что этот камень приносит пользу Махми.
Прошлой ночью я нашла ее на улице, она плакала в темноте, а падающий снег прилипал к ее волосам. Ее печальные звуки заставили меня тоже заплакать.
Я спела песню, которая, как я надеялась, поможет ей почувствовать себя лучше, но она только расплакалась еще сильнее.
Она вытерла мне щеки и сказала, что с ней все будет хорошо. Что она потеряла что-то важное, но от моих объятий ей стало намного легче.
Тогда нас нашел Пахпи. Он взял ее на руки и отнес в дом, а меня уложил на мой тюфяк, поцеловал в нос и сказал, что все обретет смысл, когда я подрасту…
Не думаю, что я хочу понимать.
ГЛАВА 7
Набухшие облака уползают на север как раз к тому времени, когда над восточным горизонтом расцветает Аврора ― десять светящихся серебристых лент, извивающихся в собственном гипнотическом ритме. Мир пробуждается под отдаленный визг молтенмау, их резкие крики грозят расколоть небо.
Я со стоном поднимаюсь с небесного моста, ноги немного затекли после усилий, приложенных мной к избавлению от тела Тарика, и лежания на снегу. Зевая, я направляюсь на северную сторону, спускаюсь по тридцати трем уровням крутых лестниц, пока не ступаю на землю и не оказываюсь в уже бурлящей толпе.
Ров наполнен суетящимися фейри, завершающими свои утренние дела, ― кто-то расчищает снег перед дверями, кто-то рубит дрова и разносит бутылки с молоком, оставленные под карнизами теми, кто может себе это позволить. Купцы проезжают мимо на запряженных колками телегах, нагруженных настойками, покрытыми рунами предметами и ящиками с экзотическими продуктами, торгуя всем этим во время дея.
Множество пергаментных жаворонков порхают между фейри и садятся на протянутые руки, хотя некоторые из них движутся вообще без направления. Призрачные жаворонки, возможно, предназначенные для кого-то потерянного, теперь проводят свое существование, кружась в воздухе с пушистыми огнёвками, за которыми я сейчас не в силах гоняться.
― Пожалуйста, пусть там будут баночки с пыльцой, ― бормочу я, пробираясь сквозь толпу.
Я останавливаюсь у лавки, которая еще не открылась, и делаю вид, что рассматриваю витрину, а на самом деле проверяю, нет ли за мной слежки. Одновременно убеждаюсь, что вуаль все еще тщательно скрывает нижнюю часть моего лица, и на платье, подчеркивающем талию, нет кровавых пятен.
Из-за облегающего лифа моя и без того полная грудь почти вываливается из декольте, и хотя это сыграло свою роль прошлым вечером, я выгляжу слишком нарядно одетой среди только что проснувшихся фейри, занимающихся утренними делами за моей спиной. Не самый лучший вариант.
Я беру край вуали и располагаю ее так, чтобы она прикрыла мою пышную, бледную плоть.
Так гораздо лучше.
Я продолжаю свой путь, пока не добираюсь до магазина на северной стороне, спрятанного под защитным козырьком. Нежно-розовый солнечный свет проникает сюда вместе с порывами свежего ветерка, шелестящего листьями растений, которые свисают с карниза магазина. Его название выбито на каменной табличке, установленной на фоне витражного стекла, напоминающего оперение молтенмау.
Я распахиваю дверь и вхожу в длинное, просторное помещение, уставленное рядами полок высотой до потолка, набитых до отказа всем, что только может понадобиться руни: стопками пергаментных листов с заранее нарисованными линиями активации, маленькими баночками с настойками со свисающими этикетками, книгами в кожаных переплетах, окрашенными в разные цвета в соответствии с их расписными краями. Здесь же в изобилии лежат перья, баночки с различными палочками для травления, обломки руд и драгоценных камней.
В дверном проеме я ненадолго останавливаюсь, наблюдая, как между полок порхает яркая стайка пергаментных жаворонков с прикрепленными к их хвостам перьями, издали напоминающих миниатюрных молтенмау.
Каждый раз, когда я прихожу, их число увеличивается вдвое. Я в этом уверена.
― Закрой дверь, пока мои питомцы не сбежали, ― кричит Руз из глубины лавки, ― или можешь здесь не появляться до конца своих дней.
Я захлопываю дверь и пробираюсь между стеллажами.
― Ты же знаешь, что я поймала бы их для тебя, Руз.
― Не надо меня умасливать, Рейв. Я чертовски занята и на волосок от того, чтобы сойти с ума.
Я огибаю последние стеллажи и подхожу к каменному прилавку, который занимает центральное место в задней части магазина. Руз сидит за ним, склонившись над чашей, до краев наполненной жуками, покрытыми коричневыми панцирями, которые могут обволакивать извивающиеся тела насекомых и превращать их в крошечные каменные шарики.
Одного за другим Руз опускает их в банку с узким горлышком, наполненную веточками зелени и полудюймовым слоем грязи цвета ржавчины, укладывая их плотнее с каждым решительным встряхиванием.
Я наблюдаю за ее работой, ее дикими кудрями яркого рыжего цвета.
― Выглядит утомительно.
― Я хочу проткнуть себя этим пером, ― бормочет она, затем закупоривает банку, которую только что наполнила, и накрывает чашу крышкой. Она хлопает в ладоши, широко улыбается и смотрит на меня прекрасными, как солнечные лучи, глазами.
― Чем могу быть полезна?
Я передаю ей список Эсси.
Пушистая белая кисточка длинного хвоста поднимается из-за прилавка и машет туда-сюда, заставляя меня улыбнуться.
― Привет, Уно.
Кисточка начинает двигаться быстрее, прежде чем ласково коснуться подбородка Руз, и по ее лицу разливается нежная улыбка, затем она тянется под прилавок, несомненно, чтобы потрепать Уно за ушами.
Интересно, насколько она выросла? Мискунны такие редкие и востребованные, что я редко вижу больше, чем выразительный хвост существа, которое обожает Руз как мать. А жаль.
Они такие милые.
Руз хмыкает, взгляд продолжает скользить по списку.
― Не могу помочь с тем, что под пятном крови, ― бормочет она, пытаясь отскрести его. ― Грязная работа?