Странно слышать, как она ругается. Возможно, я бы сжала кулак и назвала это победой, если бы злость не нарастала в моем нутре, как снежный ком, который увеличивается с каждым оборотом.
― Как ты живешь с этим? Серьезно?
Она снова сжимает флакон, и все мое тело вздрагивает.
В ее глазах вспыхивает удовлетворение, а на губах появляется ухмылка, от которой у меня закипает кровь.
― Мне нелегко принимать такие решения, но в первую очередь я должна думать о цели. Твоя сильная связь с Клод, твое мастерство владения клинком и та дикая сторона, которую я разглядела в тебе в нашу первую встречу, когда ты сорвалась с катушек в Подземном городе, делают тебя незаменимой помощницей, без которой нам не обойтись.
В моей груди нарастает ледяной гул.
Я проклинаю дей, когда она нашла меня, увидев ту сторону, которую я сама едва понимаю. Не то чтобы я помнила эту часть нашей встречи, скрытую за ледяной завесой, под которой я была бы слишком счастлива свернуться в клубок и умереть.
Зато я помню крики, которые каким-то образом прорывались сквозь охватившее меня безумие. Я также помню свою уверенность, что все, что я делала, было неправильно, но та часть меня, которая контролировала ситуацию, жила по другим правилам.
В ее глазах это было обычным делом.
Позже Серим сказала мне, что я смотрела на нее черными блестящими глазами, лицо было забрызгано кровью, клыки оскалены, и она знала, что я совершенно сломлена и отчаянно нуждаюсь в том, чтобы дать выход своей ярости.
Теперь я вижу это иначе.
Думаю, она увидела меня, окруженную телами только что убитых врагов, которые пришли за мной, и решила, что из сломанных вещей получается самое острое оружие… если только приковать его к себе, чтобы оно не умчалось прочь.
― Ты прекрасно обходилась сама, пока не достала меня из сточной канавы.
― Я предоставила тебе выбор, ― выпаливает она, быстро моргая.
Горький смех вырывается у меня из груди и выплескивается наружу невеселой мелодией.
― И какой же это был выбор? ― Размышляю я. ― Умереть или дать каплю моей крови для твоего покрытого рунами флакона и навсегда стать рабыней, которую можно будет одернуть при любом удобном случае? Только это было сказано не так, верно? Ты предложила мне отомстить. Нарисовала такую красивую картинку, что у меня слюнки потекли от желания отдать тебе свою кровь, попасться в твою паутину, как глупой мухе, и немедленно приступить к работе.
Так много пустых обещаний.
― Как ни странно, если бы ты просто попросила меня присоединиться к делу, я бы, скорее всего, согласилась, учитывая, сколько несправедливости я вскоре обнаружила в этом королевстве. Но ты решила надеть на меня ошейник.
Она вздыхает, долго и протяжно, с беззаботной уверенностью того, кто живет в пузыре безопасности, в который я не могу проникнуть.
― Ты всегда такая драматичная, Рейв. Честно говоря, я никогда не встречала кого-либо, в чьей крови столько борьбы. ― Ее изящная рука сжимает флакон у нее на груди. ― Возможно, ты не была бы такой озлобленной, если бы постоянно не испытывала меня, заставляя пользоваться преимуществами кровной связи.
Да, конечно. Это моя вина.
― Неужели ты не видишь, что создана для этого?
― Конечно, ― невозмутимо отвечаю я. ― Ничто так не помогает чувствовать себя как дома, как постоянная угроза пытки. ― Ничего личного. Все дают свою кровь… ― Кроме тебя.
― …чтобы пользоваться многочисленными преимуществами. Помнишь, как быстро я исцелила тебя? ― продолжает она. ― Без флакона ты бы умерла. Кроме того, ты единственная, кого я вынуждена наказывать.
― И что же ты делаешь для общего дела? ― спрашиваю я, приподнимая бровь. ― Кроме того, что сосешь метафорический член Феникса?
Ее щеки вспыхивают, накрашенные губы приоткрываются. Но она не произносит ни слова.
Мои брови взлетают вверх.
Похоже, не такой уж и метафорический.
― Ты выбрала жизнь, ― рычит она. ― Конечно, не на твоих условиях, но, по крайней мере, ты дышишь. Мне кажется, тебе следует вести себя скромнее с тем, кто спас тебя.
Я цокаю языком, пытаясь представить себе мир, в котором кто-то снизошел бы до помощи другому, не ожидая ничего взамен.
Не получается.
Тысячи раз меня собирали по кусочкам. Лишь однажды это было сделано для моей же пользы ― но Фэллон мертва, ее свет погас, все добро исчезло из мира.
Серим может думать, что спасла мне жизнь, но все, что она сделала, ― это снова посадила меня в клетку, превратив смерть Фэллон в еще более глубокую трагедию.
Я бы предпочла вернуться в нашу камеру и смотреть на луны, которые Фэллон рисовала на нашем потолке тупыми кусочками угля. Я бы предпочла слушать ее яркие описания разноцветных облаков, затянувших Сумрак, ― ее слова были настолько выразительными, что у меня перехватывало дыхание, словно я могла попробовать цвета на вкус, ощутить их текстуру на своем языке.
Она придала свободе такое изысканное звучание, используя свой богатый, красивый словарный запас. Это звучало так волшебно.
Мне не терпелось попробовать облака вместе с ней. Лечь на спину, бок о бок, и смотреть на настоящие луны.
Вместе.
Но она мертва, а я здесь, прикованная к этой змее с пурпурной чешуей. Я не делаю ничего из того, что обещала Фэллон до того, как потеряла ее. До того, как проснулась и обнаружила ее уже холодной.
Неподвижной.
Колючее воспоминание ледяным шипом вонзается в мое ожесточенное сердце, до самой мягкой сердцевины, наполняя его знакомой невыносимой болью…
Нет.
Я погружаюсь в себя, приземляюсь на обсидиановый берег своего огромного замерзшего озера, пораженная жуткой тишиной, от которой у меня всегда мурашки бегут по коже. Я беру камень размером с кулак, чтобы привязать к нему горькое воспоминание, а затем выхожу на гладкую замерзшую поверхность, которая приятно охлаждает мои босые ступни.
Опустившись на колени, я прорубаю дыру в толстом льду, и в тот момент, когда он трескается, оттуда сочится холодная вода. Я опускаю туда тяжелый камень с воспоминанием и спешу прочь, чувствуя, как волосы у меня на затылке встают дыбом, когда я, моргая, возвращаюсь к реальности.
Мой следующий вдох ― это ледяное дуновение, а слова Серим все еще звучат в моем сознании:
Ты выбрала жизнь.
Конечно, не на твоих условиях… По крайней мере, ты все еще дышишь.
Я смотрю на женщину, наблюдающую за мной вздернув подбородок, словно она хочет, чтобы я упала на колени и поцеловала ее пурпурные туфли.
― Моя жизнь никогда не была на моих условиях. ― Я встаю, закрываю лицо вуалью, затем собираю с пола ее перья и раскладываю их на столе в соответствии с их размером. Именно так, как ей нравится. ― И я отказываюсь воспринимать это как жизнь.
Я беру свою сумку и поворачиваюсь, направляясь к двери.
― Я не говорила, что ты можешь уйти, Рейв.
― Проведи ногтем по моей руне еще раз. ― Я пожимаю плечами. ― Посмотрим, будет ли мне до этого дело.
Я хлопаю дверью, уходя.
ГЛАВА 9
В начале следующего цикла Хейден отправляется в путь, чтобы попытаться украсть яйцо мунплюма. Ему придется добираться туда на санях и провести много времени в снежных хижинах по пути, хотя за стенами Аритии опасно.
По-моему, это немного глупо, ведь мунплюм Пахпи мог бы перенести его туда очень быстро. Но Хейден продолжает утверждать, что так делали всегда. Что он хочет испытать себя.
Не думаю, что Махми и Пахпи хотят, чтобы он что-то доказывал, потому что я подслушала, как они умоляли его не уходить. Не то чтобы это сработало.
Этой осенью Хейден много улыбался и шутил, пока я помогала ему собирать одежду и укладывать ее в сумку, но я вижу, что он боится. Я уверена, потому что он дал мне три жевательные конфеты из банки, которую держит рядом со своим тюфяком.
Обычно он никогда не дает мне больше одной за раз, потому что говорит, что от них у меня заболит живот, а это ложь. Я съела все три, и мой живот чувствует себя прекрасно.
Пахпи сказал, что достать яйцо мунплюма очень сложно. Нужно отправиться в Незерин ― место, где слишком холодно, чтобы что-то могло расти или дышать, ― и забраться на очень высокий ледяной столб, оставаясь незамеченным. Что нужно украсть яйцо из гнезда самки мунплюма, а потом быстро и бесшумно спуститься вниз.
Мой брат крупный и очень шумный. Он не умеет беззвучно дышать или делать так, чтобы его ботинки не скрипели по снегу. Даже голос у него грубый и шершавый, как зерно.
Он не слышит песен стихий.
Может быть, от этих жевательных конфет все-таки болит живот, потому что мне уже не очень хорошо…
Не думаю, что мой брат вернется домой из Незерина.
ГЛАВА 10
Захлопнув дверь «Изогнутого пера», я устремляюсь на запад по шумному
Рву, который теперь забит торговыми повозками, фейри стекаются сюда, чтобы получить самые дешевые бушели овощей, которые они могут выменять. По дороге домой я планировала зайти в свою любимую лавку, чтобы съесть пирожное с кремом из золы, но после того, как мне в глотку запихнули пурпурное дерьмо Серим, у меня пропало желание есть.
Хор панических вздохов заставляет меня остановиться, оглянуться по сторонам а затем поднять глаза вверх, куда устремлены все взгляды.
Мой пульс учащается при виде взрослого молтенмау, пролетающего достаточно низко, чтобы своими массивными когтями сорвать баллисту со стены. Порыв ветра обрушивается со всей мощью взмаха его великолепных крыльев, почти сбивая меня с ног.
Расправляя грудь, он вытягивает шею, разевает пасть и окрашивает небо шлейфом пламени, которое заливает Ров достаточным жаром, чтобы снег превратился в слякоть.
Народ с криками бросается в укрытие под небесными мостами, которые, по правде говоря, совершенно бесполезны. Если бы это чудовище решило повернуть голову и сжечь нас, сомневаюсь, что хоть что-то могло остановить его.