Капает.
Капает.
Она выплевывает палец, растянув губы в кровавой улыбке.
Рекк моргает, уставившись на окровавленный обрубок, а затем запрокидывает голову и разражается хохотом, издеваясь над звуком до тех пор, пока тот не становится сломанным и усталым.
Улыбка Иной гаснет.
Рекк снова встречается с ней взглядом, сжимает свою окровавленную, изуродованную руку в кулак, отводит назад и с размаху бьет кулаком по лицу.
Ослепительный взрыв боли, прежде чем тьма поглощает ее.
ГЛАВА 16
На окраине Незерина холодно, но чтобы яйцо мунплюма вылупилось, оно должно оставаться здесь, в холоде, пока не начнет качаться. Тогда я должна обложить его кусками льда и ждать, пока вылупившийся птенец освободится от скорлупы.
Я должна сделать все это сама, потому что Хейден не может. Потому что я нашла его спящим на дне расщелины, он обнимал украденное им яйцо мунплюма и не мог пошевелить ногами.
Я разбудила его. Сказала ему, что приведу Махми и Пахпи. Он сказал, что я умру, если сама отправлюсь домой. И что его яйцо тоже умрет.
Это меня очень встревожило.
Сани не могут проехать так далеко, поэтому я построила снежную хижину, чтобы Хейдену было тепло и безопасно, пока он спит. Потом я сделала три ходки в хижину вылупления и перевезла все наши вещи.
Я снова разбудила Хейдена и сказала ему, что очень-очень постараюсь вытащить его на холод, когда вылупится мунплюм, чтобы он мог с ним сблизиться. Он дотронулся до моего лица и сказал, что любит меня и рад, что я забралась к нему в сани, а затем снова погрузился в глубокий сон.
Он много спит. Я начинаю бояться, что однажды он не проснется. Что его грудь вдруг перестанет двигаться.
От этой мысли у меня самой болит грудь. Мне хочется плакать.
Но я не буду. Я отказываюсь. Я должна быть сильной для Хейдена, потому что он не может быть сильным сам.
Но если он не проснется, я решила, что не поеду домой. Я не смогу посадить его на сани и не оставлю его здесь, в холоде и темноте, одного. Он ненавидит быть один, и он действительно ненавидит темноту. Я скучаю по Махми и Пахпи.
ГЛАВА 17
Я погружена в ледяной сон, мягкий, как тонкий хвост, обвивший моё тело, плывущее по течению небытия.
Прекрасного, гипнотического небытия.
Пока что-то не щелкает рядом с моим ухом, вырывая меня на поверхность и бросая в болезненный крик реальности.
Горячей, причиняющей боль, тяжелой реальности.
Мои лодыжки закованы в кандалы, и весь мой вес приходится на запястья, которые связаны вместе и вытянуты вверх, а плечи грозят выскочить из суставов. Правое плечо пронзает острая боль, причиной которой, без сомнений, является гвоздь или что-то похожее, все еще застрявшее в кости.
Но эта боль ― лишь капля в море боли, которую я испытываю. Болит каждая мышца моего тела, как будто меня выжимали под разными углами, а потом встряхивали, как тряпку для мытья посуды. Даже челюсть и десны болят так, словно я грызла что-то твердое и тягучее, пока мое сознание находилось где-то далеко от невыносимой боли в моем сердце.
Я провожу языком по зубам и чувствую, что в узкой щели между моим клыком и соседним зубом застрял вязкий кусочек… чего-то.
Покрывшись мурашками, я решаю, что лучше не знать, что это такое.
Мне удается приоткрыть только одно веко, второе разрывается от боли, глазное яблоко пульсирует.
Я стону, разглядывая окружающую обстановку сквозь покрытые кровью пряди волос. Мои кожаные ножны и бандольер свалены в кучу на полу неподалеку, большинство оружия отсутствует.
Черт.
Я рассматриваю простые каменные стены, украшенные несколькими зажженными факелами. Прямо передо мной ― деревянная дверь, от которой тянется кровавый след, ведущий прямо сюда… где я подвешена…
Мой взгляд падает на мой комбинезон, который раньше был коричневым, а теперь пропитался красным.
Кроваво-красным.
Мое сердце замирает.
Что бы ни случилось во время моего отключения сознания, я оказалась связанной в этой незнакомой комнате, вся в крови, с застрявшим между зубами куском чего-то вязкого и, скорее всего, с разбитой глазницей.
Выглядит не очень хорошо.
Я заглядываю внутрь себя, направляюсь к своему озеру и содрогаюсь от открывшегося зрелища — обычно гладкая, покрытая льдом поверхность теперь усеяна ледяными осколками и вздыбленными остриями торосов, устремленными ввысь.
Ну и бардак.
Я поспешно выбегаю оттуда, и мой взгляд возвращается к мокрым стенам маленькой душной комнаты.
У меня покалывает затылок. Как будто кто-то за моей спиной только что подошел вплотную.
Ритмичный стук тяжелых, грохочущих шагов нарушает жуткую тишину, и я вспоминаю слова Эсси:
Когда он уходил, его сапоги издавали лязгающие звуки… У меня кровь стынет в венах.
Я слышу, как он обходит меня, словно один из печально известных хьюлингов Тени кружит вокруг своей добычи ― смертельный танец хищника, находящегося на вершине пищевой цепочки. Хищника, который заслужил право поиграть со своей добычей, прежде чем сожрать ее.
Сначала я вижу его ботинки, каблуки с металлическими шпорами, покрытые достаточным количеством плоти и крови, и рычу еще до того, как поднимаю на него взгляд.
Холодные, расчетливые глаза ― две лазурные сферы ― смотрят на меня. Рекк Жарос.
Он улыбается.
― Вот и она.
Я дергаюсь в своих оковах так сильно, что кожа на запястьях рвется, вспыхивая жжением, которое меркнет по сравнению с нарастающей болью в груди.
― Ты убил Эсси.
Мой голос срывается, и я чувствую привкус крови.
― Мы это уже обсуждали, ― говорит он, закатывая глаза, и встает передо мной ― соединение поджарых мышц и плавных кошачьих движений, длинный хлыст с железным наконечником волочится за ним, как хвост. ― Если хочешь поймать бешеную собаку, нужно использовать правильную приманку. В моей работе нужно быть изобретательным. Как бы тебе ни хотелось думать, что ты особенная, на самом деле в этом нет ничего личного.
Я скажу ему то же самое, когда буду вырезать буквы на его груди после того, как освобожусь от этих гребаных пут. Хотя это будет ложью, и он это поймет, потому что я буду все сильнее хохотать с каждым следующим разрезом. Потому что это личное.
Очень.
Я снова дергаю веревки, стягивающие мои запястья.
Снова.
― По крайней мере, это не было личным, пока ты не откусила мне палец, ― бормочет он, поднимая правую руку и помахивая перевязанным обрубком. Я замираю, а язык так и тянется к тому, что застряло между зубами… В этом есть смысл. Как и моя ноющая челюсть.
Я втайне надеюсь, что не проглотила его палец, вспоминая прошлые случаи, когда я отключалась, а потом приходила в себя с болью в животе и странным привкусом дичи во рту.
Лучше не думать об этом слишком много.
Рекк останавливается передо мной, достает из кармана кожаный кисет, разворачивает его, вынимает курительную палочку и засовывает ее между губами.
― Итак, ― произносит он приглушенно, достает из другого кармана серебряный вельд и откидывает крышку, обнаруживая спрятанный внутри язычок пламени, который теперь пляшет наверху инструмента. С ее помощью он поджигает кончик своей палочки, окутывая лицо дымом. ― Ты ― двойной стихиаль.
Дыхание вырывается из моих легких так быстро, что выражение лица почти искажается.
Проклятье.
Похоже, мой внутренний психопат реагирует, подбирая убедительные слова, которые он использует как камни, чтобы утянуть меня на дно этого озера гибели.
Приходится приложить усилия, чтобы не вздохнуть.
― Неужели? ― Я заставляю себя озадаченно нахмуриться, отчего кажется, что глаз вот-вот выскочит. ― Я думала, это просто непонятные голоса в моей голове. Странно.
Он приподнимает обе брови.
― Мне трудно в это поверить.
― Может, тебе стоит использовать свое воображение?
Он жадно затягивается, затем выдыхает мне в лицо, наполняя мои легкие густым, мощным ароматом.
― Полегче с этим дерьмом, ― говорю я, откашливаясь. ― Я не хочу, чтобы они уничтожили твои легкие до того, как у меня появится шанс сделать это.
Он наклоняет голову набок, его взгляд прищуривается.
― Твои глаза изменились. Раньше они были черными. Теперь они голубые. ― У тебя действительно богатое воображение. Талантливый мальчик.
Он хмыкает, продолжая наблюдать за мной, делает еще одну затяжку, сжимая палочку поврежденной рукой, и следующие слова вырываются вместе с клубами дыма.
― Кемори Дафидон, странствующий бард из Орига… Как тебя зовут на самом деле?
― Умри медленной, мучительной смертью, и, возможно, я прошепчу его тебе на ухо прямо перед тем, как у тебя остановится сердце.
― А ты заноза. ― Его взгляд опускается к моей груди и снова поднимается, губы изгибаются в слащавой улыбке. ― Сексуальная, на самом деле.
― Вряд ли ты сможешь выдержать, жалкий кусок дерьма.
Он смеется и делает еще одну затяжку.
― Я ненасытный…
― Если я вынуждена выслушивать твою чушь, то, по крайней мере, расскажи мне что-нибудь, чего я еще не знаю.
― Видишь ли, на этой конкретной работе мне платят за голову. Так что, моя сквернословящая сучка, я предлагаю тебе шанс избежать возмездия за солдат, которых ты меня лишила. И вот за это, ― говорит он, поднимая свою раненую руку.
Мое внимание переключается на его хлыст, затем возвращается к глазам.
― Думаешь, я боюсь твоей маленькой игрушки, Рекк?
― А стоило бы. ― Он криво ухмыляется, демонстрируя острые клыки и обещание боли. ― Железный наконечник кусается.
― Я видела и побольше. Но если порка женщины заставляет тебя чувствовать себя сильным мальчиком, то не дай мне растоптать твои мечты.
Не волнуйся, я справлюсь. У меня достаточно яиц для нас обоих.
На этот раз, когда он смеется, в его смехе нет ни капли искренности.