Пах ответил, что именно поэтому он и покинул то место и что не продаст меня за все зерно мира. Затем он поцеловал меня в лоб, назвал замечательной и велел провести некоторое время со Слатрой и Аллюм, чтобы короли могли поговорить о политике без присутствия несносной принцессы.
Я люблю Паха, но мне бы хотелось, чтобы он перестал называть меня замечательной. Если бы я могла раздавить это слово, как жука, и стереть его с лица земли, я бы так и сделала.
Я спросила Хейдена, не хочет ли он пойти со мной в вольер, но он, как всегда, просто уставился в стену. Я давно смирилась с тем, что он так и не вернулся домой из Незерина ― не совсем. Я поклялась, что не оставлю его там, но именно так и вышло.
Он больше не смеется.
Он не ест ягодные жевательные конфеты.
Он не разговаривает. А значит, не спорит, когда я заталкиваю его в вольер, чтобы он мог наблюдать, как я работаю с крылом Аллюм, которое крепнет с каждым деем. Честно говоря, я думаю, что скоро она достаточно окрепнет, чтобы совершить свой первый полет.
С самого детства Хейден мечтал только о том, чтобы прокатиться на спине своего собственного мунплюма…
Возможно, если я смогу дать ему это, он снова улыбнется.
ГЛАВА 25
Я постукиваю ногой по полу, тихо напевая «Балладу об упавшей луне».
Она разносится по пугающе тихим камерам — большинство остальных заключенных крепко спят, спрятавшись в собственных уголках нереальности, где, я надеюсь, они чувствуют себя счастливыми. Умиротворенными.
Здоровыми и свободными.
Учитывая тот факт, что король-инкогнито наблюдал из тени своего капюшона, как я пела ту же песню в «Голодной лощине», видеть, как он шагает по тюремному тоннелю в белом развевающемся одеянии руни, ― это… Уместно.
Он останавливается перед моей камерой, сложив руки на груди.
― Уходи, ― говорю я, закрывая глаза.
― Ты даже не знаешь, почему я здесь.
― И не хочу. Ноль.
Процентов.
Заинтересованности.
Мой замок щелкает, и я открываю глаза, чтобы увидеть, как он вставляет в него ключ и с лязгом открывает его.
Я вздыхаю.
― Интересно, как твой брат отнесется к тому, что ты украл ключи и освободил его пленницу?
― Я не собираюсь освобождать тебя, так что не надейся.
Я фыркаю от смеха.
― Очаровательно.
Он резким движением распахивает дверь и заходит в мою отвратительно пахнущую камеру.
― Моего брата интересует только одно, ― бормочет он, опускаясь передо мной на корточки и окутывая густым ароматом своего теплого запаха. Приятное утешение в этом суровом месте, которое я игнорирую, предпочитая дышать ртом.
― Что ж, не стесняйся передать ему, что мне жаль, что я не успела убить его. Я действительно с нетерпением ждала этого.
― Не сомневаюсь, ― говорит он, доставая из кармана еще один ключ, с помощью которого отстегивает перекладину, соединяющую две мои цепи, и кладет ее на землю рядом со мной. Он не освобождает мои запястья и лодыжки, а это значит, что у него есть… планы на меня.
Планы, с которыми я не хочу иметь ничего общего.
Он возвышается надо мной, загораживая свет, льющийся из моего фонаря.
― Вставай.
― Умри в канаве. А еще лучше ― в Колизее, где тебя сожрет стая молтенмау. Встретимся там.
Мудак.
Я получаю небольшое удовлетворение от его сердитого вздоха.
Даже если бы я захотела встать, я не уверена, что смогла бы. Возможно, я и разыграла представление на суде, но все мое тело похоже на разорванный шов.
Больно дышать. Моргать. Больно постукивать ногой. Что-то течет по моим венам, и от этого мне становится тошно и холодно.
Обычно я люблю холод, но сейчас все иначе. Этот холод кажется неправильным ― он проникает в меня до мозга костей, словно перемалывая меня изнутри, чтобы освободить место для себя.
― Сейчас не время упрямиться, Лунный свет.
― Ошибаешься. Мужчины хотят от закованной в кандалы женщины только одного, ― рычу я, в моих словах столько яда, что можно остановить сердце. ― Если в этом твоя цель, можешь взять меня прямо здесь, чтобы мои сокамерники увидели, какое ты чудовище.
Из его груди вырывается низкий рык, от которого у меня мурашки бегут по коже.
― Я не такое чудовище, заключенный семьдесят три. Я бы не получил от тебя никакого удовольствия, если бы оно не давалось мне свободно. А теперь вставай или тебе придется терпеть неловкость, когда тебя подхватят и понесут.
Его слова впиваются мне между ребер и попадают туда, где больнее всего ― раня мою угасающую гордость, остатки которой я намерена унести с собой в могилу, привязанная к столбу, на котором он приговорил меня умереть.
― Твой выбор, ― рычит он. ― Сделай его.
― Я сделала выбор. Ты лишил меня его.
― Потому что он был неправильным. ― Он протягивает руку, чтобы обхватить меня за плечи.
Рычание вырывается из моего горла, и я щелкаю зубами по его пальцам.
― Я сама.
― Тогда сделай это.
― Нет, пока ты не отвернешься.
Еще один гулкий вздох, прежде чем он отворачивается, оставляя меня наедине с грандиозной задачей, в возможности выполнения которой я не уверена. Сейчас земля ― мой друг. Если только я не стою ― тогда она мой враг. По крайней мере, повернувшись спиной, он не увидит, как я рухну.
― Есть успехи?
― Мысленно душу тебя, пока мы разговариваем, ― бормочу я, упираясь руками в землю слева от себя. Я сжимаю дрожащие губы и переношу весь свой вес на ладони, поднимаясь на корточки.
Гвоздь в моем плече скрежещет о кость, боль пронзает руку… Черт.
Я зажмуриваю глаза, резко открываю их и, покачиваясь, встаю на ноги. Тепло струится по спине, пока я раскачиваюсь. Окружающее меня
пространство раздваивается, сходится… раздваивается, сходится… ― Ты же не собираешься падать, правда?
Я вздергиваю подбородок, выпрямляю плечи. Прожигаю взглядом его затылок, горя жаждой возмездия.
― Конечно, нет. Я никогда в жизни не была так полна сил.
― Хорошо, ― говорит он и, взмахнув своим белым одеянием, выходит из камеры, бросая через плечо: ― Сюда.
***
Он ведет меня по запутанным коридорам к тихому тоннелю с единственной дверью в конце, и я начинаю нервничать, когда корольинкогнито открывает ее и жестом приглашает меня пройти.
Чтобы я вошла первой.
― После тебя, ― выдавливаю я, опираясь рукой о стену, не веря ни единому его слову о том, что он не такой уж и монстр.
Он Вейгор. Тиран. Тираны лгут себе не меньше, чем другим.
Я знаю, что происходит в этой тюрьме. Я слышала достаточно историй, чтобы мои кишки скрутило навечно. Если он хочет сделать это со мной, я отказываюсь идти в эту комнату вслепую. Я лучше заставлю его смотреть мне в глаза, пока он будет разрушать еще одну часть меня. Заставлю его почувствовать каждую трещину.
Каждый синяк.
Он стоит неподвижно в течение долгого, мучительного мгновения, затем откидывает капюшон и входит в комнату, не останавливаясь, пока не достигнет противоположной стороны. Он поворачивается, прислоняется к стене, скрещивает руки и ждет, словно каменная статуя, высеченная самими Творцами. Сильная челюсть, точеные скулы, мускулистая шея. Все углы прорисованы с такой точностью, что на него почти больно смотреть.
Нахмурившись, я вхожу в комнату, освещенную сосудом с лунным светом, установленным на одной из многочисленных полок, выстроившихся вдоль всех четырех стен.
Впечатляет. Их довольно трудно найти.
Я обращаю внимание на высокий лечебный тюфяк и мягкое кресло рядом с ним, а затем перевожу взгляд на женщину, стоящую в углу. У нее густые каштановые локоны, которые сочетаются с ее глазами и кожей, но контрастируют с длинной мантией руни, надетой на ней.
Она мягко улыбается мне, но это ничуть не мешает моему сердцу бешено колотиться.
Я не обращаю внимания на пуговицы, скрепляющие передний шов ее одеяния, ― те, что символизируют ее сильные стороны. Я уже знаю, что увижу.
Она умеет исцелять плоть.
― Лучше бы это был секс втроем, ― бурчу я.
― Я не из тех, кто делится, ― отвечает король тихим и уверенным голосом. ― Но если ты действительно этого хочешь, это можно устроить, как только твоя спина заживет.
Он явно считает себя очень остроумным, но мне не до смеха, мой пульс бешено стучит, и я никак не могу его унять.
Руни делает шаг ко мне, на ее лице все еще утешительная улыбка.
― Приветствую тебя, заключенная семьдесят три. Я ― Бея. Позволь мне помочь тебе снять тунику, чтобы я могла осмотреть твою спи…
― Нет смысла исцелять меня, ― рычу я, бросая на короля свирепый взгляд. ― Это было бы расточительным использованием умений и энергии этой женщины.
― Бея хорошо вознаграждена за свою работу и более чем счастлива помочь.
― А она знает, что завтра я отправлюсь в Колизей? ― Его губы сжимаются в плотную линию, поэтому я перевожу взгляд на Бею. ― Знаешь?
― Да, ― шепчет она.
― Тогда зачем беспокоиться?
― Потому что тебе больно, ― объявляет король, как будто это логичный ответ.
― Боль прекратится, как только меня скормят драконам!
― Пожалуйста. ― Бея делает еще один шаг вперед. ― У нас мало времени, чтобы сделать все как следует.
Я отступаю.
Она замирает, и хотя король не двигается со своего места у стены, что-то возникает в пустоте между нами. Словно физические нити обвиваются вокруг моих ребер, тянутся через всю комнату и соединяются с ним, делая невозможным сделать хоть один вдох, чтобы он этого не заметил.
Моя кожа покрывается мурашками, и я инстинктивно понимаю, что он ждет, когда я побегу.
Что он будет преследовать меня.
Он наклоняет голову, словно молча оценивая мой бурный внутренний монолог, что просто выводит меня из себя. Я отчетливо понимаю, что в моем нынешнем состоянии я сделаю всего два шага, прежде чем он настигнет меня, заставит вернуться и будет ждать, пока я уступлю.