― Ты не выглядишь особенно спокойным.
Он берет последний корнеплод и перекладывает его в большую деревянную миску к остальным.
― Я спокоен. ― Он бросает на меня мрачный взгляд. ― Тебе просто повезло, что ты не стала свидетельницей других проявлений моего темперамента.
Пока.
Невысказанное слово падает между нами, как камень.
Я выдерживаю его пристальный взгляд, комья грязи скатываются по щеке и падают с подбородка. У меня тоже достаточно темперамента, который я могла бы проверить на прочность.
Хмыкнув, он прерывает наш обмен убийственными взглядами и идет через комнату.
Я пытаюсь привести себя в порядок, стряхивая грязь на траву, пока рассматриваю уютный, эклектичный интерьер дома, уставленный мягкой деревянной мебелью в тонах Пекла.
Жженый апельсин, теплая умбра, черный, бронзовый…
Большая кухня занимает половину этажа, три длинные скамьи расположены вдоль стен в форме гигантской буквы П. Разделочный стол делит пространство на две части, правую половину занимают два низких кресла и небольшой стол ― все без каких-либо зазоров под ними. Они словно выросли из-под земли, украшенные мягкими подушками и теплыми пледами.
Изогнутая лестница справа ведет, должно быть, на второй этаж. Мой взгляд падает на окна из янтарного стекла, меняющего вид снаружи. Причудливые и естественные, как и все остальное в этом крошечном доме.
Но что действительно привлекает мое внимание, так это резьба по камню, украшающая подоконники. Саберсайты всех форм и размеров, но не больше моего кулака. Нет двух одинаковых, у некоторых больше клыков, чем у других, а кончики хвостов украшены большим или меньшим количеством копий. Как будто у каждого из них есть своя маленькая жизнь и индивидуальность.
― Что это за место? ― спрашиваю я, застыв на пороге.
Это было любимое место Махи, ― говорит Каан, промывая овощи под струей воды в раковине. Он перекладывает их в другую миску, а из первой поливает водой.
Было…
Я не знала, что его Маха умерла. Я ничего не знаю о истории правителей Пекла, кроме того, что три брата Вейгор правят тремя королевствами.
Теперь я жалею, что не потратила время на изучение.
Я оглядываюсь по сторонам, не в силах избавиться от тяжести, навалившейся на грудь и мешающей нормально дышать.
― Есть другое место, где я могу поспать?
Он останавливается, слегка поворачивает голову и переспрашивает:
― Другое место?
Кажется неправильным входить в теплое, уютное жилище женщины, планируя убийство ее сына.
― Чувствуется, что это семейное пространство, ― бормочу я, рассматривая художественные работы, украшающие стены. Изогнутые ниши и полки, забитые всякими мелочами, которые могут быть только ценными памятными вещами. ― Я не член семьи.
Грубый рык Каана заполняет пространство так резко, что я вздрагиваю и перевожу на него взгляд, когда он говорит:
― Зайди внутрь, заключенный семьдесят три. Или останешься голодной.
Его плечи выглядят напряженными, а атмосфера между нами накаляется до такой степени, что становится трудно дышать. Часть меня хочет сказать ему, чтобы он подавился приказом, который только что отдал мне, и умер мучительной смертью, но тут у меня в животе урчит так, что можно разбудить спящего дракона.
Он приподнимает бровь.
Я закатываю глаза. Прикусываю нижнюю губу. Пытаюсь выкрутиться из этой ситуации так, чтобы наконец ослабла эта тяжесть в груди.
Я не очень разбираюсь в северных традициях, но однажды прочитала, что считается невежливым не предложить что-то в обмен на кров. Может, это и есть ответ. Возможно, мне не стоит проливать кровь Каана, оставаясь здесь.
Мне кажется, это было бы неправильно.
― Мне нечего предложить в обмен на время, проведенное под крышей твоей Махи.
На мгновение наступает полная тишина, прежде чем Каан поворачивает голову ― ровно настолько, чтобы наши глаза встретились.
― Твоего имени будет достаточно.
Мое имя…
Я открываю рот, закрываю его, раздумывая, затем качаю головой и выпаливаю:
― Рейв.
Все краски покидают его лицо.
Он делает медленный вдох. Как будто поглощает угощение, которое ждал дольше, чем я готова признать.
― Просто Рейв?
Другое имя пронзает мою душу обжигающим криком.
Огненный жаворонок.
Огненный жаворонок.
Огненный жаворонок.
― Просто Рейв, ― говорю я, запихивая второе поглубже.
Отгоняя от себя.
Он медленно кивает и сглатывает.
Спасибо за твой дар, ― говорит он, а затем мягко добавляет: ― Рейв. Пожалуйста, войди в дом моей Махи.
Он произносит мое имя так бережно и с таким благоговением, что по моей спине бегут мурашки ― ощущение, которое я стараюсь игнорировать, переступая порог и попадая в пространство, которое больше похоже на теплые объятия. Возможно, именно поэтому это так раздражает. Такого не было с тех пор…
Прочистив горло, я поднимаю подбородок и направляюсь к разделочному столу, сажусь на один из трех табуретов, каждый из которых, кажется, вырезан из цельного куска дерева, и кладу связанные руки на прилавок.
Каан возобновляет свое занятие, время идет. Он заканчивает чистить овощи, нарезает их ножом, местоположение которого я, конечно, запомнила, затем складывает их в большую кастрюлю с водой, травами и солью. Он ставит ее на печь и накрывает крышкой.
Затем открывает маленькую решетчатую дверцу в металлическом чреве печи, достает из кармана вельд и откидывает крышку. Я отвожу взгляд, пока он шепчет шипящие слова, которые заставляют язычок пламени проникнуть в отверстие и превратить заранее сложенный хворост в ревущее пламя.
Закрыв металлическую решетку, он поворачивается, и его теплый взгляд блуждает по моему лицу, пока я смотрю в одно из окон на окружающий мир. В комнате темнеет с каждым мгновением ― на небе все больше и больше облаков, поглощающих большую часть света, только оранжевые отблески проникают сквозь решетку.
Он закрывает кастрюлю крышкой.
― Тебе не нравится огонь.
― Мне не нравятся мужчины, у которых член больше мозга. ― Я пронзаю его взглядом, который, надеюсь, заставит его задуматься. ― К сожалению, это исключает половину населения.
Между нами воцаряется молчание, жертва моего беспощадного гнева. Скрестив руки, он наблюдает за мной. Не мигая.
Непреклонно.
Я смотрю на него с таким же выражением, готовя новые колкости, если он решит еще раз затронуть эту тему. Которая, по сути, не его гребаное дело.
Он прищелкивает языком, а затем обходит разделочный стол.
Замерев, я наблюдаю краем глаза, как он идет к двери, поднимает свои седельные сумки и бросает их на длинное мягкое сиденье. Затем берет меньшую из них и открывает. Покопавшись, он достает кожаный сверток, разворачивает его, и в нем оказывается аккуратно сложенный набор инструментов. Из одной части он достает небольшой молоток, из другой ― конический гвоздь и кивает подбородком на мои руки.
Нахмурившись, я протягиваю их к нему, слишком поздно вспомнив, что между запястьями у меня зажата чешуйка.
Мое сердце подпрыгивает так высоко в горло, что я почти задыхаюсь.
Черт.
Я молча надеюсь, что он не обратит внимания, пока укладывает мои руки на сложенный кусок ткани, подносит гвоздь к правой манжете и стучит по ней.
Моя бровь приподнимается, когда штифт выдвигается, позволяя ему ослабить железный наручник и снять его, хотя он не проявляет ни малейшего интереса к наручнику на моем левом запястье.
― А как насчет второго? ― подталкивая к нему свои все еще связанные руки.
Он отталкивает их.
― Как ни странно, я не в настроении, чтобы мне разрывали легкие.
А как же веревки? ― Я снова упираюсь руками в его грудь. ― У меня была прекрасная возможность сбросить тебя с обрыва, но я этого не сделала. ― Только потому, что отвлеклась на историю с клещом, но ему не нужно знать эти мелкие и довольно неловкие детали. Обычно я не отвлекаюсь. ― Ты просто обязан развязать меня. Небольшой знак доброй воли? ― говорю я, подмигивая ему.
― Нога, ― бурчит он, и я хмурюсь.
― За кого, черт возьми, ты меня принимаешь? За какое-то грязное животное, которое кладет свои грязные ноги на милые разделочные столы странной формы?
Он хмурится.
― Ты думаешь, он странной формы?
Я пожимаю плечами.
― Немного.
― Хм, ― говорит он, рассматривая его, глубокая морщина пролегает между его густыми бровями.
― По моему скромному мнению, это только добавляет ему привлекательности. Хотела бы я иметь такой же.
Наверное, это возможно, только я не могу придать камню нужную форму даже ради спасения собственной жизни. Обратная сторона того, что я так часто отгораживаюсь от Булдера, то, что я могу использовать только несколько грубых слов, и то не очень хорошо.
К тому же у меня больше нет дома, где можно было бы его разместить.
Ой.
Каан прочищает горло и хлопает ладонью по столешнице.
― Ноги, Рейв. Пока суп не подгорел. Властный и не умеющий слушать говнюк… Определенно должен умереть.
― Я не собираюсь класть ноги на разделочный стол твоей Махи, король Каан Вейгор. Конец истории.
Он наклоняет голову набок.
― А я не встану перед тобой на колени, потому что опасаюсь, что ты ударишь меня по голове достаточно сильно, чтобы я потерял сознание, и сможешь украсть нож из ящика, перерезать мне горло и сбежать.
Вполне обоснованное беспокойство, честно говоря.
― Нога. Если только ты не хочешь оставить свои красивые браслеты? ― подначивает он, и я пинком отправляю эту чертову штуку на табуретку рядом с собой, запачкав ее поверхность грязью.
Он сердито смотрит на меня.
Я улыбаюсь ему.
― Ты очень упрямая, ― говорит он, обходя вокруг и присаживаясь на корточки рядом со стулом.
― Очень мило, что ты заметил. Я ежедневно затачиваю это оружие.
― Не сомневаюсь, ― бормочет он, снимая манжету с одной натертой лодыжки, затем с другой. Закончив, он укладывает инструменты обратно в кожаный чехол, сворачивает его и засовывает в сумку, а из заполненной пустоты на меня дует порыв холодного воздуха.