Я выкладываю колка, но он отбивает его бархатным троггом, и выигрывает следующий круг, когда его мискунн бьет моего энту.
Вероятно, почувствовав запах приближающейся победы, он бросает думквила, которого я бью своим хьюлингом, прежде чем я выкладываю молтенмау, зная, что в колоде не осталось ничего, чем он мог бы меня побить.
― Ты проиграл. ― Я наполняю бокал и откидываюсь в кресле, делая большой глоток, бренди огнем прокатывается по моему горлу, а следующий вдох вырывается из меня с шипением сквозь стиснутые зубы. ― Я оставляю за собой право на услугу. Воспользуюсь позже.
― Я больше никогда не буду играть с тобой один на один. ― Он откидывается на спинку кресла, закидывая руку за голову. ― Все кажется не таким ужасным, когда ты обыгрываешь меня и Грима одновременно. ― Он бормочет себе под нос какое-то слово, которое вырывает язычок пламени из одного из канделябров. Он перемещается в его руку, где он вертит огонь между пальцами, словно скользкую змею.
Я поднимаю глаза к потолку, где из бронзовых, черных и красных плиток выложена морда рычащего саберсайта Паха, Грона. Он постоянно смотрит на нас сверху. Постоянно осуждает мои неблагоразумные поступки ― по крайней мере, так говорил Пах, когда узнал, что я трахаюсь с одним из смотрителей вольера после того, как отдала себя Творцам, чтобы избежать будущих Испытаний Тука.
Он считал это неподобающим. Позорным.
Постыдным.
А еще он сказал, что Маха была ба огорчена, узнав, что она умерла, рожая грязную шлюху.
Я же считала это сладкой, приносящей удовольствие местью и решила, что Маха улыбнулась бы мне, погладила по голове и сказала, что я могу трахаться с кем угодно. Или вообще ни с кем, если я этого не хочу. Трудно сказать наверняка, ведь я никогда не встречалась с ней, но она создала меня, и мне нравится думать, что все свои замечательные черты я унаследовала от нее.
И уж точно не от того засранца, который меня зачал.
― Похоже, я отправляюсь в Тень, ― бормочу я, делая еще один большой глоток своего напитка, и жидкость прожигает пряный след в моем горле, согревая желудок. ― За меня. Хочешь пойти со мной?
― Черт, нет.
― Я могу заставить тебя, ― мурлычу я, поднимая бокал над головой и закрывая один глаз, чтобы посмотреть на Грона сквозь грани ― грозный ублюдок. ― Окажи мне услугу, которую я только что выиграла.
― Ты не настолько жестока.
Он прав. Я не такая.
К сожалению.
Вздохнув, я поворачиваю бокал, еще сильнее расчленяя ужасное лицо Грона, вспоминая, как Пах приказывал ему гонять фейри по равнинам, если они чем-то ему не нравились.
Я вздрагиваю.
― Ты не собираешься подождать, пока Эллюин очнется? Заново представиться?
― Еще не решила.
Я не доверяю себе в том, что не наброшусь на нее так же, как на Каана, несмотря на непонимание и замешательство, которые я, несомненно, увижу.
То, что она сделала, во многих отношениях было совершенно непростительно.
Возможно, дневник прольет немного света на ту черную дыру, которую она пробила в моем сердце, когда ушла, не сказав мне ни слова и не оставив даже жалкой записки мужчине, которого якобы любила.
ГЛАВА 48
Я пела Слатре и дремала, прижавшись к ее пушистому хвосту, когда стражники, охранявшие вольер, внезапно открыли ворота. В дверь вошел самый большой саберсайт, которого я когда-либо видела.
Со спины зверя слез мужчина.
Высокий.
Сильный.
Красивый.
Творцы, он был прекрасен.
В его движениях было что-то такое, что заставило меня представить себе рушащуюся гору.
Он посмотрел прямо на меня глазами, похожими на тлеющие угли, и, кажется, мое сердце остановилось.
Его ноги тоже остановились.
Казалось, этот момент длился бесконечно, и я почти умоляла Слатру поднять крыло и спрятать меня. Укрыться за чем-то, чтобы перевести дыхание. Но она не сделала этого, хотя подняла голову и зарычала в сторону огромного дракона, который смотрел на нас так, словно мы находились в его спальном пространстве.
Честно говоря, возможно, так оно и было, но этот вольер ― единственный, куда Слатра смогла добраться в своем раненом состоянии.
Я не стала надевать вуаль. Мужчина уже видел мое лицо, и Эфирный камень впился в мой лоб, как болезнь, которой он и являлся.
Он вывел своего зверя из вольера, но через некоторое время вернулся без дракона.
На этот раз Слатра не зарычала.
Он тихо подошел к нам, спрашивая, что случилось с глазами Слатры, ― его голос был таким низким, хриплым и с акцентом, что я почти не понимала его слов, задаваясь вопросом, как часто он говорит. Судя по шрамам на его руках, я решила, что большую часть времени он проводит крича, а не разговаривая.
Он поинтересовался, когда я в последний раз ела. Живу ли я здесь.
Я не ответила ни на один из его вопросов. Не потому, что мне запрещено разговаривать с незнакомцами, а потому, что у меня просто не осталось на это сил.
Я устала.
Устала терять тех, кого люблю. Устала пытаться сорвать эту дурацкую диадему со своего лба, чтобы обрести силу, необходимую мне, чтобы вернуть Слатру домой и отобрать трон у придурка, который считает, что я ему принадлежу. Устала от того, что мужчины говорят со мной свысока, полагая, что они знают, что хорошо для меня и моего королевства, по которому я так скучаю, а теперь им управляет жестокий, эгоистичный, жадный мужчина, которому я бы не доверила своего злейшего врага.
Я просто… устала.
ГЛАВА 49
Язвительное слово обжигает язык, срывается с губ, безнадежность давит на меня, словно целый мир навалился на грудь. В моем сердце засела боль, которая просачивается наружу…
Протекает…
Мне кажется, я утекаю вместе с ней, тянусь к чему-то, что не могу ухватить. Вытягиваю пальцы. Отчаянно желая Зацепиться за… Что-то важное.
Что-то…
Моё.
Но я истощаюсь…
Истощаюсь…
Медленно исчезаю…
Слишком быстро. Слишком медленно.
Холодная… Пустая…
Резко сев, я пытаюсь отдышаться, хватаясь за грудь, ребра и живот.
Пытаюсь выпутаться из липких лап кошмара, который казался слишком реальным.
Слишком болезненным.
Я бью себя по лицу, открываю глаза, осматривая влажную комнату, лучи света, пробивающиеся сквозь закрытые шторы, которые, кажется, я уже видела. Где-то. Возможно, во сне. Но я больше не сплю. Я только что проснулась.
Я только что проснулась… Где я, черт возьми, нахожусь?
Я запускаю пальцы в волосы и откидываю их с лица, пытаясь собрать воедино кровавые обрывки своих разрозненных воспоминаний.
Судьбоносец…
Коленопреклоненный, неподвижный колк, из перерезанного горла которого течет кровь…
Два незнакомых мужчины кромсают друг друга, пытаясь заявить права на мое тело.
Кулак Хока врезается мне в лицо… Каан обезглавливает Хока… Каан.
Задыхаясь, я тянусь к мальмеру, тяжело свисающему с моей шеи, и сжимаю его в ладони, любуясь двумя обнимающимися драконами… Творцы. Это случилось.
Это.
Действительно.
Произошло.
― Черт, ― бормочу я, снова обводя взглядом комнату: все стены из красновато-коричневого камня, потолок выложен мозаикой черного, бронзового и темно-красного цвета. Обстановка скудная, большинство вещей соприкасаются со стеной или полом ― массивный тюфяк, два приставных столика, комод, выступающий из дальней стены, заставленный плетеными корзинами, используемыми в качестве выдвижных ящиков.
Светло. Просто. Органично.
Я опускаю взгляд вниз и вижу, что мой наряд сменился, провожу пальцами по черной шелковой сорочке, обеспечивающему мне всю скромность, на которую я могла надеяться в эту изнуряющую жару. Ободряющий знак того, что согласие принять мальмер Каана не приведет меня к жизни на спине и созерцанию сшитых шкур, пока я выращиваю некое мистическое потомство, призванное спасти мир от надвигающихся лунопадов.
Это хорошо.
Я могу с этим справиться.
Я позволяю мальмеру упасть мне на грудь, стягиваю с себя простыню и неуверенно встаю, устремив взгляд на зеркало во весь рост в золотисто-медной раме, закрепленное на стене. Я хмурюсь, глядя на свое отражение.
Черная ночная сорочка подчеркивает мои изгибы, вырез обтягивает полную грудь, подол спускается до середины бедра, обнажая мои длинные бледные ноги. Она идеально сочетается с цветом моих распущенных волос, окутывающих меня подобно шелковому покрывалу и спускающихся длинными волнистыми прядями до самых бедер.
Кто-то вымыл меня, одел и расчесал мне волосы. Не знаю, чем я заслужила такое обслуживание.
Я подхожу ближе, подношу руки к лицу и замечаю, что мои щеки порозовели от жары, а губы приобрели более насыщенный красный оттенок ― мое тело настолько не приспособлено к этой гнетущей температуре, что кажется, все мои капилляры работают сверхурочно.
Наклонив голову набок, я убираю густые пряди с лица, чтобы избавиться от тупой пульсации в виске, и провожу пальцами по безупречной коже.
Я хмурюсь еще сильнее.
Ни единого шрама, свидетельствующего о том, что меня ударили булавой по голове.
Хм.
Должно быть, Каан обратился к руни, чтобы вернуть меня к жизни. Как мило. Прекрасное обращение с пленницей, все еще закованной в железные кандалы. Не то чтобы я жаловалась. Уверена, еще один удар по черепу ― и мне пришел бы конец.
Я отворачиваюсь и уже собираюсь подойти к ставням, чтобы посмотреть, в каком уголке этого забытого Творцами мира я оказалась, как вдруг перед глазами мелькает видение, поражающее меня, как очередной удар по голове, и заставляющее почувствовать, что мир опрокидывается.
Резко падает.
Я хватаюсь за полированное зеркало, отодвигаю его в сторону, открывая нишу в камне за ним. Я просовываю туда руку и достаю книгу в кожаном переплете, которую прижимаю к груди.