Мое внимание привлекает переливающаяся куча вдалеке. Стопка сверкающих вещиц.
Может, мне и не придется встречаться с троггом. Я просто проведу остаток жизни, перебирая эту кучу. Молча. Питаясь отбросами, чтобы не умереть от голода.
Я вздыхаю.
Мой план провалился, и я умру ужасной смертью.
Сверху доносится глухой стук, и я поднимаю взгляд, с ужасом осознавая, что в данный момент что-то стремительно падает по желобу надо мной. Почти заброшенный желоб. Середина сна.
Возможно, мертвое тело.
Застонав, я ослабляю хватку на веревке и падаю в кучу мусора. Столкнувшись с шумной, грязной насыпью, я перекатываюсь вбок, падая на землю, одновременно покрываясь маслянистой жидкостью, которую отказываюсь идентифицировать.
Я сползаю на землю, стряхиваю кожуру с туники и яичную скорлупу с волос, и аккуратно иду по узкой тропинке, проложенной между кучами мусора, направляясь в сторону сверкающей груды сокровищ, которую я заметила вдалеке.
И тут до меня доносятся звуки жевания. Хлюпающие, хрустящие, чавкающие, от которых меня пробирает до костей.
Я замираю на мгновение, прислушиваюсь, а затем, на цыпочках, подхожу ближе к куче сломанных стульев и заглядываю за ее край.
У меня кровь стынет в венах.
В гнезде ветхого мусора сидит бархатный трогг ― поджав костлявые колени к заостренным ушам, она подносит к безгубому рту обломок стула, обхватывает его пастью и откусывает. Снова раздается треск, вторая пара рук приглаживает ее жирные волосы, которые ниспадают на ее костлявое тело, обвиваясь вокруг ее конечностей, как гнездо.
Мгновение все, что я могу делать, это смотреть. Совершенно завороженная.
Она, должно быть, в три раза больше меня, ее голубая бархатистая кожа так не сочетается с дырами в четырёх ладонях. Круглые отверстия в плоти светятся тем же флуоресцентным светом, что и нити, протянувшиеся по потолку.
Ее многочисленные черные глаза-бусинки прищуриваются, глядя на спинку стула, прежде чем она отправляет остаток в рот, постанывая от удовольствия.
Что-то блестящее мелькает в моем периферийном зрении, и взгляд находит серебряный, инкрустированный драгоценными камнями браслет, венчающий ее голову, как крошечная корона. Мой серебряный, инкрустированный драгоценными камнями браслет.
Проклятье.
Похоже, он нравится ей больше, чем мне. Она определенно больше заботится о нем.
Определенно, меня съедят.
Вздохнув, я беру из кучи трехногий стул, тащу его по грубому каменному полу, удивительно чистому, если не считать странных пятен флуоресцирующей слизи, и выхожу на небольшой участок пустого пространства перед гнездом трогга из волос и мусора.
Существо замирает, осколок керамики останавливается на полпути к ее рту.
Я ставлю стул и усаживаюсь на него, а трогг склоняет голову набок, опуская осколок, и ее многочисленные глаза моргают, глядя на меня.
― Ты храбрая маленькая крошка, предлагаешь мне себя, как закуску перед сном?
Внутренне я дрожу так сильно, что, клянусь, у меня кости трещат.
― У тебя есть то, что раньше принадлежало мне, ― говорю я, небрежно пожимая плечами.
Глаза-бусинки еще больше прищуриваются.
― И что же?
― Мой браслет. ― Я указываю туда, где он покоится на ее голове, на пряди волос, закрученные вокруг него и удерживающие его на месте. ― Я хочу его вернуть.
Она издает пронзительный смешок, который обрывается так же внезапно, как и начался, и окидывает меня хищным взглядом. ― Такая властная малышка… Полагаю, совсем немного.
― Прошу прощения. Я бы хотела получить его обратно, пожалуйста.
― Это лакомый кусочек. ― Она поднимает руку, ее узловатые пальцы напоминают мне сталактиты, свисающие с потолка.
Воцаряется тишина, пока она снимает украшение с головы, освобождая по одной засаленной пряди за раз, мое сердце бьется сильно и быстро.
Неужели все может быть так просто?
― Знаешь, ― говорит она своим странным, скрипучим голосом, от которого я снова вздрагиваю всем телом, ― у вещей есть воспоминания.
― Правда?
Притвориться заинтересованной очень сложно, когда я занята тем, что молча умоляю ее не подбрасывать серебряный браслет в воздух и не проглатывать его.
Она кивает, вешает браслет на кончик острого ногтя, подносит его к своему плоскому щелевидному носу, и все ее веки тяжелеют, когда она глубоко вдыхает аромат.
Внутренне я вздрагиваю, начиная понимать, к чему все идет.
― Вкусно пахнет, не так ли?
― Умная, сообразительная малышка.
Я и правда умная. Большую часть времени. Но вся эта ситуация пробила брешь в моей броне.
Вытянув руку, она вставляет большой и указательный пальцы в одну из зияющих отверстий в ладони. Зажимая их, она извлекает флуоресцентную нить, которая выделяет густой клейкий секрет, отчего меня тошнит.
― Чем богаче воспоминания, тем больше этого я делаю.
― Понятно…
Она продолжает тянуть, пока на земле перед ней не собирается длинная нить вещества, отбрасывающий свет на ее острый подбородок.
Последняя часть выскальзывает из отверстия в ее ладони и падает перед ней.
― Разве мой дворец не прекрасен? ― хвалится она, широко раскидывая руки.
Я поднимаю взгляд к потолку, по-новому оценивая пространство, а по щеке стекает капля липкой влаги, как я подозреваю, от недавно натянутой нити.
Приходится прилагать усилия, чтобы не выблевать кишки на пол.
― Очень красиво. Жаль, что я не умею так делать.
Чертовски рада, что не умею.
― Вот это, ― говорит она, постукивая ногтем по моему инкрустированному драгоценными камнями браслету. ― Я берегла его для особого случая. ― Она подносит его к носу, долго вдыхает призрачный аромат и стонет. ― Я чувствую, что это будет вкусно.
Прискорбно. Я надеялась, что мне не придется расставаться с тем, что сейчас лежит у меня в кармане.
Я тянусь туда и вытаскиваю шнурок из плетеной кожи колка с кругом из черной драконьей чешуи, на котором вырезана зубастая морда злобного саберсайта Паха.
― Как насчет обмена?
Голова трогга так резко поворачивается в сторону, что, кажется, даже хрустнула кость.
― Обмен, говоришь? Что это моя крошка держит в своей тонкой ручке?
― Это мальмер Махи, ― говорю я, покачивая им перед собой. ― Подаренный моим Пахом, покойным королем Остерном Вейгором.
― И как ты… получила его? Неужели моя крошка украла его? ― Она втягивает воздух. ― Пахнет краденым…
― Так и есть. Я украла его из спальни Паха, когда мне было семнадцать.
Подумала, что если он заметит, то его ненависть ко мне будет хоть немного оправдана.
Но он не заметил.
Голова трогга поворачивается в другую сторону, и это движение выглядит настолько неестественно, что я в равной степени испытываю как отвращение, так и беспокойство за ее безопасность. Она снова долго и разборчиво нюхает, и я решаю, что ее легкие должны быть больше, чем можно предположить по ее миниатюрному телу.
― Это вкуснее, крошка. ― Она размахивает браслетом, и ее лицо расплывается в самой ужасающей улыбке, которую я когда-либо видела. ― Прости.
Я стискиваю зубы, удивляясь, что они не крошатся.
― Можешь оставить себе цепочку от браслета. Мне она не нужна.
Надеюсь.
Ее грудь сотрясается от пронзительного крика, который медленно стихает, прежде чем она окидывает меня ликующим взглядом.
― Договорились.
Меня охватывает теплая, острая волна облегчения.
Она снимает цепочку и бросает мне браслет. Я ловлю его, и мой трехногий стул падает на пол, больше не удерживаемый в вертикальном положении моим весом.
Я бросаю ей мальмер, и она ловит его за шнурок, подвешивает к запястью, а затем отправляет крошечную цепочку в рот, как песчинку. Раздается громкий хруст, и я представляю, как трещат зубы. Ее глаза так широко распахиваются, что, кажется, могут выскочить из орбит и исторгнуть целую кучу дерьмовых воспоминаний возле ее гнезда.
Она замолкает на полуслове, издавая еще один пронзительный смешок.
― О… да ты маленькая шалунья, не так ли?
По моим венам пробегает холодок.
Я надеваю браслет на запястье.
― Не помню, чтобы я его использовала. Просто помню, для чего он предназначен.
― Интересно, ― бормочет она, а затем еще раз встряхивает головой, продолжая жевать.
Хрум.
Хрум.
Хрум.
― Хочет ли моя малышка узнать его секреты?
― Пас, ― говорю я, наблюдая, как она вытягивает нить из своей правой ладони ― намного ярче, чем любая другая, протянутая через потолок пещеры. ― Определенно пас.
― Такие милые, прелестные секреты, ― мурлычет она, и ее слова действуют мне на нервы.
Думаю, мне пора убираться отсюда.
Стряхнув напряжение, сковывающее спину, я возвращаю стул обратно и с сомнением смотрю на нее.
― Ты же не собираешься съесть меня, когда я буду уходить?
Трудно сказать с уверенностью, но, по-моему, она хмурится.
― Конечно, нет, маленькая крошка. Я не ем тех, с кем заключаю сделки.
Только тех, с кем не договариваюсь.
― И со сколькими же ты заключила сделки?
Все еще вытягивая яркую нить из ладони, она потирает подбородок свободной рукой, похоже, надолго задумавшись.
― С шестью, ― объявляет она, подносит к носу мальмер Паха и делает еще один глубокий вдох. ― Включая тебя.
― Точно. ― Я бросаю взгляд на неуклонно растущую кучу нитей, светящихся ярче, чем яйцо мунплюма. ― Повезло мне.
Я машу ей рукой, но она, похоже, не замечает этого, слишком поглощенная своим занятием. А может, замечает и ей просто все равно?
Скорее всего, последнее.
Я обхожу кучи мусора, на руке тяжелый браслет, который я когда-то выиграла у одной немного сумасшедшей чтицы разума, утверждавшей, что она умеет говорить на языке Эфира.
Что она досконально изучила Книгу Войда и знает секрет нашего ничтожного существования.
Она сказала, что браслет послужит мне двумя способами. Оба будут болезненными, но необходимыми.