― Творцы, ― бормочу я, изучая изящную, воздушную маску, спрятанную в гнездышке из серебристого шелка. Искусное изделие из серебристой проволоки и плоских перламутровых дисков, мерцающих в лучах солнца. По бокам прикреплены ленты, возможно, для того, чтобы завязать ее на затылке.
Я откладываю ее в сторону и поднимаю шелковистую ткань, открывая взгляду платье, не похожее ни на одно из тех, что я когда-либо видела ― сплошные волны драпированного материала, скрепленные в некоторых местах бриллиантовыми брошками. Под платьем я обнаруживаю пару туфелек, украшенных хрусталем, а также закупоренный флакон с солнцезащитной припаркой. Такую же я купила в магазине много лет назад, когда поняла, что купание голышом весной ― это рецепт для потрескавшейся кожи и лихорадочного сна.
Последнее, что я нахожу в корзине, ― это тщательно сложенный пергамент, от которого я шарахаюсь в сторону, словно он собирается выпрыгнуть и укусить меня.
Бросив еще один взгляд в сторону города, я достаю записку и разворачиваю ее.
Мальмер Каана падает мне на колени, и мое сердце останавливается.
Долгое время я смотрю на красивый кулон, прежде чем, наконец, замечаю надпись.
Я закрываю глаза, поднимаю мальмер, крепко сжав его в руке, и чувствую, как меня охватывает трепет.
В этих трех коротких словах есть смысл. В маске. В платье.
Этот мальмер ― как напоминание о нас, существовавших давным-давно.
Мне кажется, он просит меня притвориться. Опустить свои стены и открыть ему свое сердце по этому особому случаю.
Я набираю полные легкие сладкого, пропитанного дымом воздуха и окидываю взглядом город, во мне поселяется уверенность. Энергия, созревшая для того, чтобы вырваться наружу.
Чтобы иссякнуть.
Вот оно. Булавка, которая наконец-то лопнет пузырь воображения, в котором я потерялась. Нашла себя, если быть честной с самой собой.
Не то чтобы это что-то меняло.
Но какой эффектный способ уйти? Прощание с тем, чем мы были раньше. Тихое признание, которое я теперь осознаю, что должна… нам.
Ему.
Прежде чем я сотру все это.
ГЛАВА 70
Этим вечером не было ни музыки, ни еды. Только сложенный пополам пергаментный жаворонок и странный ржавый ключ.
Я сложила последнюю линию активации, и жаворонок взмыл в воздух, устремившись вниз по лестнице, ведущей к вольеру Слатры, а затем отлетел в сторону, где скрылся в темном тоннеле, которого я раньше не замечала. Я долго шла за ним, и ключ открыл другую дверь, которая вела на галечный берег, омываемый сверкающим бирюзой Лоффом, волнующимся перед приближающимся штормом.
Бедный жаворонок… Он стал слишком мокрым, с трудом удерживаясь в воздухе, и я взяла его в руки, прижав к себе, как огнёвку, пойманную в клетку.
Я пыталась определить направление по тому, как он толкался в мои пальцы, прокладывая извилистый, запутанный путь через джунгли.
Я начала нервничать, опасаясь, не засада ли это. Вдруг кто-то хочет убить меня, чтобы украсть Эфирный камень, думая, что это бесценное сокровище, а не проклятие, разрушающее душу. Но тут я подошла к жилищу, высеченному в скале. Дом, настолько скрытый от посторонних глаз, что, подозреваю, никто не смог бы его найти.
Каан был внутри, сидел за каменным столом, который он накрыл для нас, а в воздухе витал запах тушеного колка и корня канита.
Он сказал мне, что это место ― его подарок мне, но что я не обязана делить его с ним. Одно мое слово ― и он уйдет в джунгли и никогда не вернется.
Я подбежала к нему прежде, чем он успел закончить фразу.
Он ― огонь и сера. Я ― расколотый лед. Наше столкновение ― это пар и разрушение, которым суждено рассеяться, но я с радостью буду гореть под ним, пока мир не рухнет.
ГЛАВА 71
Знакомый мужчина стоит спиной ко мне, прислонившись к каменной стене, непокорные локоны рассыпаны по плечам.
― Ты выглядишь так, словно тебя волокли задом наперед через кусты, ― говорю я, направляясь к Пироку, и подаренная маска служит моим изящным щитом.
Он поворачивается, одаривая меня ослепительной улыбкой.
― Это часть моего обаяния. Женщинам нравится. Они тянут за них, как за поводья.
― Этого не будет.
Его глаза расширяются.
― Чертовски надеюсь, что нет. Мне очень нравится моя голова. И мой член. И жизнь.
Прочистив горло, я делаю вид, что не понимаю, что именно он имеет в виду, разглядывая красную кожаную тунику, подчеркивающую его широкую грудь. Верхняя половина его лица скрыта за маской, сделанной из оранжевокрасных перьев молтенмау, и он даже заменил свои пирсинги на более яркие, чтобы они сочетались.
― Итак. Полагаю, ты мой эскорт?
― Строго платонический.
― Если бы у тебя было больше платонических отношений, возможно, твои волосы не были бы похожи на птичье гнездо.
Он улыбается, запуская пальцы в маленький мешочек, зажатый в руке.
― Приятно видеть, что хьюлинг не высосал твой мозг через ноздри.
― Шокирует, я знаю. ― Я останавливаюсь перед стеной и ставлю туфли на землю, чтобы поправить ткань, прикрывающую мою грудь, и убедиться, что все на месте.
― Кто сделал надписи на стене?
― Вейя. ― Мои брови взлетают вверх, руки замирают. ― Каан перестал бывать там после того, как ты ушла, ― говорит он, пожимая плечами. ― Она знала, что он будет сожалеть, если это место придет в полный упадок.
― О, ― бормочу я, с быстротой молнии пряча эту болезненную информацию в свое ледяное озеро. ― Так ты знал меня… раньше? ― Немного. Это было чертовски давно…
― Ты мало что помнишь?
― Совсем наоборот, ― возражает он, подмигивая мне. ― Моя память ― самое острое оружие в моем скудном арсенале.
Точно.
― Рада за тебя.
Моя, как выяснилось, совсем дерьмовая. Не то чтобы я жаловалась.
Он подбрасывает в воздух маленькую красную штучку и ловит ее ртом, с хрустом разгрызая.
― Хочешь что-нибудь узнать? ― спрашивает он с такой надеждой в голосе, что я зажмуриваюсь, прежде чем она успевает забраться вверх по моей ноге и ущипнуть меня.
― Творцы, нет. Мне просто любопытно. ― Знание ― сила и все такое. Когда я сотру Каана из своей памяти, мне нужно будет оборвать все связи с прошлым.
С Эллюин.
Теперь это касается и Пирока. Наверное, это хорошо, потому что он начинает мне нравиться.
Он прочищает горло, затягивает шнурок на мешочке с угощением, словно у него внезапно пропал аппетит.
― Что ж, ― говорит он, покручивая пальцем, и в его тоне появляется тяжесть, которой раньше не было, ― давай посмотрим на тебя.
Я поворачиваюсь, мои волосы заплетены в косу, которая начинается на макушке и касается голой кожи на пояснице, закрепленную одной из брошек, которую я сняла с платья. Одна полоска задрапированной ткани прикрывает мою грудь, другая туго обтягивает бедра, прежде чем рассыпаться серебристыми нитями.
Никогда еще я не надевала ничего столь роскошного.
Подчеркивающего мои формы.
Сексуального.
Больше всего мне нравятся два треугольника из блестящего прозрачного материала, закрепленные на моих плечах, которые развеваются при каждом движении. Как крылья. Хотя мальмер Каана я оставила в жилище.
Там мне показалось безопаснее.
― Было трудно закрепить заднюю часть, но вроде получилось, ― бормочу я, оглядываясь через плечо.
― Выглядит как надо. ― Он убирает мешочек в карман, снова пробегая взглядом по моему платью. ― Хотя, похоже, от платья осталась половина…
― Да, ― говорю я, подхватывая туфли, прежде чем перекинуть ногу через стену. Жарко, а я уже привыкла ходить здесь голой ― хотя и не говорю ему об этом.
Вся эта ткань показалась мне ненужной, поэтому я убрала несколько лоскутков тут и там. Скрестила несколько. Кое-где завязала узлы.
Выпустила на волю свою внутреннюю хитрую сучку и позволила ей сиять.
Пирок усмехается, качая головой.
― Пойдем, ― говорит он, направляясь в сторону города. ― Мы пропустим все самое интересное.
***
Эспланада ― это буйство красок и веселья.
Мы пробираемся через толпу нарядно одетых фейри, вокруг снуют дети в масках, сжимая в руках палки, к концам которых прикреплены длинные серебряные ленты, которые крутятся и мелькают в воздухе. Они ревут, как драконы, гоняются друг за другом. Ловят друг друга.
Падают, смеясь кучами из лент, перьев и самодельных крыльев.
Все в масках, из самых разных материалов сделаны настоящие шедевры. Перья молтенмау и чешуя саберсайтов. Некоторые сделаны из листов меди с вмятинами от инструментов, которыми им придавали форму, другие ― из перламутра, который обрамляют их щеки, словно элегантные мунплюмы.
Мы подходим к тележке, которая, похоже, предлагает бесплатную медовуху, и Пирок сворачивает к ней, чтобы взять кружку.
― Хочешь?
Я поднимаю бровь.
― Рановато, не находишь?
Он смотрит на меня с искренним недоумением, прежде чем осушить всю кружку тремя большими глотками.
― Чтобы освежиться? ― спрашивает он, вытирая рот тыльной стороной ладони, ставит пустую кружку на тот же поднос и берет другую. ― Не думаю. Солнце сегодня палит вовсю. И даже если бы это было не так, что может быть лучше, чем нарушить мой пост?
Я качаю головой, надеясь, что он знает кого-нибудь достаточно сильного, чтобы потом соскрести его с мостовой, и с ужасом понимаю, как трудно сдвинуть с места тело такого размера.
Разве что по частям.
Мы подходим к тропинке, которая уводит от берега и устремляется к трем возвышающимся платформам, каждая из которых накрыта куполом мерцающего воздуха. Словно мыльные пузыри, достаточно большие, чтобы вместить небольшую деревню, поднялись из плещущихся волн, замерли на полпути, а затем затвердели.
Купола кажутся пустыми, мой взгляд проникает сквозь то, что кажется простыми выпуклостями искаженного воздуха. Шум говорит об обратном, пространство вокруг меня наполняется глубоким боем барабанов и гулом струнных инструментов, доносящимся откуда-то спереди. Как будто смычками водят по моим ребрам, создавая музыку в груди и заставляя кровь петь.