– Как бы ты себя чувствовал, если бы она встречалась с кем-то другим?
– Не уверен, что знаю. Я бы чувствовал себя несчастным. Хотя не понимаю почему.
Анастасия приподнимает плечи и ухмыляется мне, как будто только что с легкостью разгадала великую тайну. Это не так; я уже ломал над этим голову.
– Потому что она тебе нравится, Генри. И это потрясающе, но я понимаю, почему это так трудно осмыслить, раз тебе никто раньше не нравился. Если тебе неприятна мысль о том, что она может быть с кем-то другим, действуй, пока этого не сделал кто-то другой.
– Помощи от тебя не так много, как ты думаешь, – стону я.
– Я помогаю, ты просто упрямишься. Генри, не тяни со своими чувствами. Если она настолько замечательная, что ты хочешь все время быть рядом, кто-нибудь другой тоже может подумать, что она такая замечательная, и захочет быть рядом с ней все время.
– Тебе стоит поехать сегодня в Санта-Монику и познакомиться с ней, – говорю я, не утруждая себя ответом на ее предыдущий комментарий. – Оценить лично.
– Прикольно ты стрелки перевел, но нет. Пирс, похоже, отличное место для первого поцелуя. Очень романтично.
– Определенно более романтично, чем быть прижатой к двери. – На этот раз в мою сторону летит горсть винограда.
– Сделай глубокий вдох. Ты на свободе, – тихо произносит Хэлли, пока мы ждем, когда все выйдут из своих машин на парковке.
– Я не чувствую себя свободным. – Она подталкивает меня бедром и шикает, поэтому я понижаю голос. – Они не поедут с нами обратно домой.
Крис и Бобби заявили, что групповое свидание – это дискриминация по отношению к одиноким людям, то есть к ним, и потребовали, чтобы их тоже пригласили. Мэтти сказал, что рад дискриминации, потому что ужасно боится чаек и является ярым противником пирса. А еще мне кажется, что он снова встречается со своей бывшей. Чтобы исправить ситуацию, потому что, очевидно, нам нужно равное количество пар, Хэлли пригласила свою подругу с работы Ками и ее соседку по комнате, Аву. Бобби и Ава оба из Калифорнии, хотя и из разных городов, но это не остановило Аврору и Хэлли, которые решили, что они будут хорошей парой. Они ошиблись. Всю дорогу сюда я вынужден был слушать их споры о спортивных командах.
– Я по-прежнему считаю, что они подходят друг другу. Вся эта злость друг на друга должна во что-то вылиться.
– Это все равно что сказать – они хорошая пара, потому что оба блондины. В этом нет смысла.
– Любовь необязательно должна иметь смысл.
– Единственное, что любит Бобби, – это часы скидок и бесплатную еду.
Хэлли снова толкает меня плечом, но сдерживает смех. Мы наблюдаем, как они продолжают спорить, теперь уже о баскетболе, а не о бейсболе, и я явно не понимаю того, что видит Хэлли. Зато Ками вообще не разговаривает с Крисом, вместо этого она болтает с Эмилией и Поппи.
– Полагаю, ты нас бросаешь, – говорит Робби, как только подходит к нам с Лолой.
– Правильно полагаешь, – говорю я, не удивляясь, когда вижу, как он закатывает глаза.
– Только тебе может сойти с рук пригласить нас всех на прогулку, а потом бросить, – говорит Лола. – Такое чувство, что ты не хочешь, чтобы мы с Хэлли подружились.
– Не хочу. Хэлли – самый приятный человек, которого я знаю, а ты – самый ужасный. И я не хочу, чтобы эти две личности общались.
Лола разражается смехом, но, когда я смотрю на Хэлли, она выглядит шокированной.
– Ты не можешь говорить такие вещи, – говорит она одними губами. Но я достаточно хорошо знаю Лолу, чтобы понимать, что могу говорить, а что нет. Ей это нравится, хотя не понимаю почему, но стараюсь не задавать слишком много вопросов.
После недолгого обсуждения, мы – вернее, Хэлли – договорились встретиться позже, после того, как поделаем свои дела. Все равно остальные в основном хотят пойти на пляж, а я пообещал Хэлли помочь выиграть приз.
– Последний раз я была тут в детстве, – говорит она, когда я беру ее за руку и мы идем вдоль пирса.
Она опускает взгляд на наши соединенные руки, затем поднимает его на меня.
– Мне нравится, насколько ты отдаешься идее, чтобы я получила впечатления от этого свидания.
Мне требуется секунда, чтобы понять, что она имеет в виду. Я действительно не помню момент, когда решил взять ее за руку.
– Я забыл, что оно предполагалось как возможность получить новый опыт. Мне просто нравится держать тебя за руку. Можем этого не делать.
Она крепче сжимает мою руку, когда я хочу отпустить ее.
– Нет, мне тоже это нравится.
– Хорошо. Что сначала, игры или десерт Фанел-кейк? – спрашиваю я, когда мы подходим к входу в Пасифик-парк, парк аттракционов на пирсе. Она раздумывает над моим предложением, переводя взгляд с одной будки на другую, а затем на меня.
– Игры, потом тако, затем, может быть, десерт? Думаю, будет справедливо предупредить тебя, насколько ужасна я во всем, что требует координации рук и глаз.
– Для меня это прекрасная возможность сказать тебе, что я великолепен во всем.
– Еще раз. Сказать мне, что ты великолепен во всем, еще раз. Кстати, больше всего мне нравится в тебе твоя скромность. Без преувеличений, я ни разу не выиграла плюшевого мишку на подобных мероприятиях, даже самого крошечного.
Я обнимаю ее за плечи и притягиваю ближе к себе, целуя в макушку, пока мы направляемся к первой будке.
– Я помогу тебе выиграть самого большого.
Когда я рос, мои родители учили меня, что гораздо ценнее быть человеком, который помогает другому достичь своих целей, чем тем, кто добивается их за него.
Я всегда понимал этот взгляд на вещи, и родители часто напоминали мне о нем, чтобы помочь побороть свою природную склонность делать все самому, потому что так быстрее и проще. Однако, наблюдая за тем, как Хэлли терпит неудачу в пятый раз, мне становится все труднее помнить, что я должен помочь победить, что является ее целью, а не выиграть за нее.
– Вижу, ты не преувеличивала, – осторожно говорю ей.
Хэлли оглядывается на меня через плечо, нахмурившись, затем снова бросает мяч по мишени. Когда мяч пролетает между двумя клоунскими рожицами, которые нужно сбить, она громко чертыхается. Это уже четвертая игра, в которой мы сталкиваемся с конкретной проблемой: атлетизмом Хэлли.
– Жульнические игры, – бубнит она, топая в мою сторону, и утыкается лбом в мою грудь. – Даже ты не сможешь победить этих мошенников.
– Не думаю, что твой мяч долетал хоть до чего-то достаточно близко, чтобы утверждать, что тебя надули. Хочешь, я попробую?
Я обхватываю ее шею ладонями, и Хэлли поднимает на меня глаза.
– Не хочу давать им больше денег. Это обдираловка. Пойдем найдем, кто нас еще облапошит.
Когда я убираю руки с ее шеи, ее ладонь скользит в мою, как будто это самая естественная вещь в мире, и я вспоминаю слова Анастасии о том, что я никогда не держал ее за руку. Она права, но, думаю, главное различие между Хэлли и Анастасией заключается в том, что меня никогда не привлекала Анастасия. А теперь я знаю, что Хэлли это тоже нравится.
Мы останавливаемся возле будки с метанием колец, и я сразу понимаю, что ничего хорошего тут не светит.
– Давай я помогу, – говорю я, становясь у нее за спиной. – Нужно бросить его вот так.
Я поправляю ее позу, чтобы у нее был хоть какой-то шанс.
– Я очень хочу заполучить ту огромную утку.
Я усиленно моргаю, потому что мне определенно послышалось, что она сказала другое.
На стене висит плюшевая утка размером со среднего ребенка, и я не могу отделаться от картины, как она сидит в углу комнаты в доме Хэлли, пока мы спим ночью. К счастью, Хэлли и в этой игре не сильна. Когда ее броски заканчиваются, она выглядит разочарованной. Даже больше, чем во всех других будках. И почему мне это не дает покоя?
– Мы можем повторить, пожалуйста? – спрашиваю я парня.
– Но у меня плохо получается, – стонет Хэлли.
– Да ты просто ужасна. Ты наказана, отойди в сторону.
Игра совсем не сложная, и чем больше колец попадает на бутылки, тем сильнее она возбуждается и в результате начинает меня громко подбадривать.
– Пожалуйста, перестань орать.
– Прости, прости. Давай, Генри, – шепчет она. – У тебя получится.
Она права, и я выигрываю, что вынуждает меня произнести слова, которые я никогда не думал, что скажу.
– Нам, пожалуйста, огромную утку.
– Мой герой. – Она забирает утку и едва может обхватить ее рукой. – Я назову ее Генри.
– Пожалуйста, не надо. – Она выглядит такой счастливой, что мое сердце болезненно сжимается. – Чего еще ты хочешь?
Мы возвращаемся к каждой будке, от которой уходили с пустыми руками. Я бросаю обручи, мячи, стреляю из пистолетов и пинаю футбольные мячи до тех пор, пока Хэлли уже не видно за грудой мягких игрушек. Она смотрит на меня так, словно я лично сшил их для нее.
Когда мы находим скамейку на краю пирса, у меня под мышкой огромная корова, а в руках – два медведя. Я сажусь, а Хэлли сваливает остальные игрушки рядом со мной, лишая себя места.
– Это я не учла, – бормочет она, пытаясь сложить их стопкой, чтобы самой сесть.
Я протягиваю ей медведей и хлопаю себя по коленке, предлагая сесть. Она смотрит на гору своих призов, потом снова на меня и решает принять мое предложение.
– Сегодня мой самый любимый день с тех пор, как я переехала в Лос-Анджелес. И я не могу определиться, грустно ли это или мило. Спасибо, Генри.
– Спасибо, что не заставила меня наблюдать за твоими печальными попытками выиграть.
Ее рука лежит у меня на плечах, и Хэлли смотрит прямо на меня. Ее лицо совсем близко от моего, и я не свожу взгляда от ее губ, пока она говорит:
– Слушай, я знаю, что хоккей – это твое предназначение или что-то в этом роде, но… ты когда-нибудь думал о профессиональной карьере в играх на ярмарках с аттракционами? Потому что у тебя действительно до безобразия хорошо получается. И не говори мне, что ты хорош во всем, потому что не каждый парень может просто подойти к игровой будке и выиграть приз.