– Согласен, нам стоит развеяться. Поехали в Санта-Монику, если хочешь?
– Ты ведешь себя нелепо. Я говорю о причине, по которой ты выплескиваешь все свое напряжение на мое тело, вместо того чтобы поговорить об этом.
Он толкает мое колено своим и располагается между моих ног, прижимаясь ко мне, чтобы я почувствовала его возбуждение.
– Я не нервничаю из-за игры. Сомневаюсь, что я вообще увижу твоих родителей.
– Значит, ты все-таки понимаешь, о чем я говорю! Генри, прекрати меня трогать! Давай это обсудим.
Он тяжело вздыхает, демонстративно отодвигается от меня и падает на матрас.
– Тут не о чем говорить. Я не нервничаю.
Мои родители забронировали свою ежегодную январскую поездку на выходные, когда Уилл играет в Мэйпл-Хиллс, не случайно. Несколько недель назад они позвонили и напомнили о ней, но я была очень больна и не заметила, что даты совпадают, и теперь виню себя за это. Я уже смирилась с тем, что эти выходные станут настоящим адом, но меня больше расстраивает то, что всю неделю их визит давил на Генри.
– Ты же знаешь, что для меня не имеет значения, выиграете вы или проиграете, верно? И если ты не хочешь знакомиться с моими мамой и отчимом, я не против. Я вообще не думала, что ты захочешь, потому что будешь очень занят с командой, и к тому же ты называешь их назойливыми каждый раз, когда я разговариваю с ними по телефону.
– Я хочу победить его ради тебя, – признается Генри. – Хочу поставить его в неловкое положение за то, что он принижал тебя и заставлял испытывать смущение. Хочу, чтобы он чувствовал себя несчастным каждую секунду, пока находится на льду.
– Конечно, все это очень похвально, но я хочу, чтобы ты знал, что мне все равно. Я буду на игре, чтобы болеть за тебя и только за тебя… ну и за ребят тоже, но в большей степени за тебя. Если ты выиграешь, замечательно. Если нет, не беда.
– И сейчас ты повторишь то, что обычно говорят в фильмах, типа: «Ты всегда будешь победителем в моих глазах» или подобную чушь?
– Это ты хочешь от меня услышать, мой маленький победитель? – Генри закатывает глаза, но придвигается ближе и обхватывает ладонью мое лицо. – Я всегда буду тебя поддерживать. Мы ведь команда, помнишь?
– Как ты думаешь, я никогда не понравлюсь твоим родителям, потому что не Уилл? – Я не привыкла видеть Генри таким неуверенным, и поэтому меня огорчает беспокойство в его голосе. Он отводит руку от моего лица, чтобы накрутить прядь моих волос на палец.
– Генри, этого не будет. Они ведь тебя даже не знают. А когда узнают, то полюбят. Ты делаешь их дочь бесконечно счастливой, и по большому счету это важнее, чем кто-то из моего прошлого.
– Ты говоришь так, будто считаешь, что права, но я тебе не верю.
– Думаю, тебе нужно заняться чем-нибудь полезным, чтобы отвлечься. – Я отталкиваю руку, которой он тут же сжимает мое бедро, и добавляю: – Я не имела в виду лапать меня. Почему бы тебе не порисовать? Или сделать набросок? Или, не знаю, взять свой планшет и подробно рассказать о каждом произведении, которое ты когда-либо создал, включая фотографии?
Я ожидаю возражений, но их не следует.
– Ладно. Подожди здесь.
Генри исчезает из своей комнаты, а я остаюсь сидеть на его кровати, растерянная и настроенная весьма скептически. Когда он возвращается, то протягивает мне руку и кивает на дверь.
– Нет, – говорю я и с подозрением прищуриваюсь. – Сдается мне, ты что-то замышляешь.
Он одаривает меня озорной улыбкой, от которой мои ноги слабеют.
– Я делаю то, что ты сказала. Пытаюсь отвлечься, и дома никого нет, так что идем.
Взяв его за руку, я все еще испытываю сомнения, пока он ведет меня из своей комнаты в соседнюю. Не помню, чтобы я когда-либо была здесь. В комнате к стене придвинута кровать без постельного белья, а к шкафу прислонены чистые холсты.
– Это и есть твое тайное логово?
Я сажусь на кровать, а он расхаживает по пустому полу.
– Это старая комната Джей-Джея. К нам должен был переехать еще один парень, но этого не произошло, так что комнатой пользуются, только если ребята задерживаются до ночи. После того как я придвинул кровать к стене, на полу стало больше места. Иногда я здесь работаю.
– Очень удобно. – Я все еще испытываю подозрения.
– Хочешь нарисовать что-нибудь вместе со мной? – спрашивает он, расстилая защитную пленку на деревянном полу. – У меня есть очень конкретная идея.
Я впадаю в ступор и смотрю на него не моргая.
– Ты шутишь. Ты позволишь мне принять участие в процессе?
– Я не шучу. – Отодвигая холсты в сторону, он открывает дверцу шкафа и достает оттуда что-то похожее на свернутый хлопковый холст и запечатанную упаковку разноцветных красок. – Но мы сильно испачкаемся. Это краска для тела.
Положив краски на пол у своих ног, он встает на колени и разворачивает холст в центре защитной пленки. Он заводит руку за голову, стягивает футболку через голову и отбрасывает ее за спину.
– Что ты задумал? – спрашиваю я, снимая толстовку, которую стырила у него. Генри поднимается с пола и стягивает с себя спортивные штаны, оставаясь в одних боксерах.
– Хочу снять с тебя всю одежду, измазать тебя краской и трахнуть прямо здесь, на полу, – отвечает он, указывая на центр холста. – Со всем уважением, конечно.
Я давно говорю, что хочу побольше узнать о творческом процессе Генри.
– Я люблю искусство.
Он подходит ко мне, развязывает шнуровку на спортивных штанах и захватывает мои губы в нежном поцелуе.
– Я тоже люблю искусство.
Он осторожно отводит меня назад, стягивает мою футболку через голову и позволяет моим штанам соскользнуть вниз. Затем заводит руки мне за шею, и я понимаю, что он снимает с меня ожерелье.
– Нет, – говорю я, прикрывая ладонью кулон в виде буквы «Г» в защитном жесте. – Если я его сниму, это принесет несчастье.
– Хочешь, чтобы краска его повредила? – Я качаю головой. – Ничего плохого не случится, если ты его снимешь.
Как ни странно, но, сняв ожерелье, я чувствую себя более уязвимой, чем оставшись в нижнем белье. Он исчезает в ванной и появляется снова с пакетиком из фольги, который бросает рядом с полотном. Затем поднимает с пола упаковку флаконов с краской, срывает с них пластиковую крышку и просит меня выбрать цвет.
– Фиолетовый.
Генри ставит остальные флаконы на пол и просит меня отойти на несколько шагов назад, так что мы оба стоим на защитной пленке.
– Я сниму боксеры, а потом твое нижнее белье. Ты не против? – Я киваю, чувствуя, как мое тело начинает дрожать. Я наблюдаю за каждым его движением с величайшим интересом. Он уже возбужден, когда сбрасывает свои боксеры, затем мои трусики, а когда расстегивает застежку лифчика и спускает бретельки по плечам, мои соски твердеют.
– Возможно, будет немного холодно, – говорит он, открывая крышку флакона с краской. Он дарит мне последний мимолетный поцелуй и выжимает содержимое флакона мне на грудь. Я слегка вздрагиваю, а кожа покрывается мурашками. Краска начинает стекать; он ловит одну капельку большим пальцем и прижимает ее в углублении между ключицами. – Никаких несчастий, – говорит он, рисуя на моей коже такую же букву «Г».
Я поднимаю с пола следующий флакон, даже не посмотрев на цвет, открываю крышку и брызгаю ему на грудь. Генри берет его у меня из рук и выдавливает мне на ноги.
Мы продолжаем в том же духе: целуемся, хватаем краску, выжимаем ее на тела друг друга и снова целуемся. Он опускает нас на пол, и краска, которую он нанес на мою задницу, скользит по полотну. Он обхватывает руками мою грудь, оставляя большие синие отпечатки ладоней. Голубой цвет смешивается с розовым, когда он касается большим пальцем моего соска.
Мы сравниваем, у кого самые чистые руки, и выяснив, что у меня, я разрываю фольгу и натягиваю на него презерватив. На долю секунды я боюсь, что не справлюсь, несмотря на полученный недавно опыт.
Он располагается между моих ног, затем нежно толкается в меня, и я тону в водовороте ощущений.
– С тобой так хорошо, – шепчет он, удерживая себя на руках возле моей головы, и двигается бедрами навстречу моим.
Все в нем кажется идеальным.
Я протестующе всхлипываю, когда Генри отстраняется и, сев на корточки, тянется за новой порцией краски. Он берет мою ногу за ступню, снимает крышку с флакона и выливает синюю краску от лодыжки до колена. Затем повторяет с другой стороны, добавляя красную.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, приподнимаясь на локтях, чтобы понаблюдать за его напряженной работой.
– Если смешать синий с красным, получится фиолетовый. Встань на колени.
– Да, капитан. – Он сверкает на меня глазами и, когда я встаю на четвереньки, поливает краской мою задницу и отвешивает шлепок. Я повинуюсь его немому указанию, когда он нажимает мне на плечи, чтобы я коснулась грудью полотна.
Генри хватает меня за бедра и громко стонет, когда снова погружается в меня.
Звук хлюпающей краски, когда наши тела соединяются, подталкивает меня к краю. Прижимаясь щекой к полу, я тянусь к его руке. Он крепко сжимает ее, и мы оба кончаем, падая на полотно.
Какое-то время мы молчим, пока пытаемся вернуться с небес на землю. Я даже подумать не могла, что буду способна испытывать такие ощущения.
– Хэлли, – нежно произносит он.
– Да? – отвечаю я, и мое сердце едва не выпрыгивает из груди.
– У тебя на щеке краска.
Сердцебиение замедляется.
– Спасибо, что дал мне знать.
Мы принимаем душ в два раза дольше, чем занимались искусством, потому что стараемся тщательно смыть всю краску.
Я почти уверена, что еще долго буду находить на своем теле фиолетовые крапинки.
– Мне нужно домой, чтобы привести себя в порядок к завтрашнему приезду родителей! – кричу я из его ванной, пока натягиваю одну из футболок команды «Титанов» с его именем.
Генри появляется в дверном проеме, его брюки спущены на бедра, и он натирает грудь и бицепсы маслом для тела.