– Хэлс, это неправда.
– Да, если бы в течение восьми лет я не делала за тебя практически всю домашнюю работу, не давала бы списывать мои ответы на контрольных, не исполняла бы для тебя роль трезвого водителя или не обеспечивала тебе алиби, потому что твои родители считали, будто со мной ты не попадешь в неприятности, мы бы вообще не дружили.
– Хэлли.
– Если бы я не помогла тебе написать заявления в каждый колледж, мы не были бы друзьями. Если бы не присматривала за твоими братьями и сестрами, когда сидела со своими, чтобы ты мог куда-нибудь сходить, мы бы с тобой не дружили.
– Хэлли, перестань.
– Могу продолжать. У меня длинный список тех дел, что я выполняла для тебя в течение последних десяти лет, потому что не знала, как сказать «нет». Если бы ты был моим другом, ты бы меня остановил. Встряхнул бы меня и сказал, что для того, чтобы удержать тебя, мне не нужно из кожи вон лезть. Ты бы велел мне перестать позволять всем использовать меня как половую тряпку. Если бы ты был моим настоящим другом, Уилл, ты бы посоветовал в первую очередь думать о себе. Настоял бы, чтобы я говорила другим «нет». Ты думаешь, что знаешь меня, потому что знаком со мной дольше всех, когда на самом деле знал лишь человека, который с радостью подстраивался под других, лишь бы облегчить им жизнь.
– Хэлли, ты не понимаешь, что несешь.
– Тогда скажи, что тебе во мне нравится! Что-то, что не касается других или моих поступков, тогда, возможно, я поверю, что неправа.
Ему нечего сказать, и это выливается в раздражение на его лице.
– Не знаю, что ты там себе напридумывала, но эти твои новые друзья, они бросят тебя, как только ты надоешь Генри Тернеру.
Когда кто-то настолько хорошо знает тебя, он прекрасно понимает, какие слова по-настоящему заденут тебя.
– Я не собираюсь это слушать. Отправляйся в свой отель и не попадайся мне на глаза, пока не свалишь обратно в Сан-Диего. Мы не друзья. Мы больше не будем друзьями.
– Возможно, тебе стоит хорошенько подумать, Хэлс, потому что они тебе не друзья, и я слышал, что неспроста у него такая репутация среди женщин. Зачем ты ему, если он уже получил все, что хотел? Нет, конечно, респект ему за то, что уговорил тебя с ним трахнуться, когда я целый год пытался и не смог.
– Я тебя страшно ненавижу.
– Это не так. Ты слишком милая, чтобы уметь по-настоящему ненавидеть. Правда глаза колет, поэтому я позволю тебе немного позлиться на меня, но, когда ты поймешь, что я прав, прощу, потому что именно так и поступают настоящие друзья. А на весенних каникулах докажу, что я твой настоящий друг, и все вернется на круги своя.
– Уилл, уйди. Сейчас же.
На этот раз он делает, как я прошу, и спускается по лестнице. А я стою как вкопанная на том же месте и пытаюсь услышать, что он говорит внизу. Когда слышу, как открывается и закрывается входная дверь, я иду в свою спальню. Мне хочется заплакать, но слезы не идут. Возможно, от шока? Такого разговора я сегодня точно не ожидала.
Мой первый порыв – позвонить Генри, но я знаю, что ему нужно морально подготовиться к завтрашней игре. Я достаю телефон из кармана и открываю чат с девчонками, но при мысли о том, что придется пересказать им его слова, меня начинает подташнивать. Не потому что боюсь их осуждения за свою долгую дружбу с Уиллом, а потому что а вдруг он прав?
Если я расскажу им, что он сказал, и они назовут его лжецом, если перестанут со мной общаться, будет ли мне вдвойне больнее? Может, проще жить в неведении и надеяться, что ты знаешь людей, которых называешь друзьями?
Когда чувствую, что готова притворяться до конца вечера, я спускаюсь в гостиную. К моему полному разочарованию, родители Уилла все еще здесь, вместе с моими. Теперь, оправившись от первоначального шока, вызванного их неожиданным визитом, я понимаю, что моих сестер тут нет.
– Ты в порядке, дорогая? – спрашивает мама, когда я вхожу. – Тебя долго не было.
– Извините, я проболела весь месяц. Нужно было немного передохнуть. Эй, мам, а где Мейси и Джианна?
– А, они гостят у Сильвии, – отвечает она, имея в виду мать Пола. – Мы решили устроить себе небольшой отдых, но не смогли снять их с уроков.
– Понятно, а я надеялась с ними повидаться.
– Ну если бы ты постаралась приехать домой, то смогла бы с ними повидаться, – говорит мама, улыбаясь поверх бокала с вином. – Хэлс, ты увидишься с ними через пару недель.
– Подожди, значит, вы решили организовать длинные выходные? А где вы остановитесь?
Когда я сажусь напротив нее, мама смотрит на меня так, будто я запросила у нее коды от ядерной бомбы.
– Здесь, естественно.
– И ты не подумала спросить, не против ли я? У меня планы с моей подругой. Она собирается приехать ко мне, чтобы я помогла ей с групповым проектом для нашего общего занятия. Ее группа совершенно бесполезна, и она не хочет получить плохую оценку, и…
– И ты можешь сделать все это, пока мы здесь, Хэлли. Мы не будем тебе мешать, – перебивает меня мама.
Она решила, что я не стану возражать, потому что обычно всегда молчу. Знаю, я раздражена из-за ссоры с Уиллом, но уверена, мама никогда бы не предположила, что Грейсон предложит им остановиться в своем доме на пару лишних дней.
– Конечно.
В воздухе витает странное напряжение, но я не знаю, как его разрядить. Мама Уилла встает и прочищает горло. Она держит в руках альбом Генри для набросков, который я определенно бы спрятала, если бы меня не застали врасплох.
– Хэлли, ты занялась рисованием? Очень неплохие рисунки.
– Да, неплохие, но они не мои. Это альбом одного моего друга. Должно быть, забыл забрать.
– Дай-ка посмотреть, – просит мама, перекладывая бокал в другую руку, чтобы дотянуться до альбома. Из него выпадает на пол листок бумаги. Если бы я так не нервничала, я бы посмеялась над перспективой того, что мне придется рассказать всем собравшимся историю Кряка Эфрона и его костюма. – Это все твои портреты.
– Не все, – возражаю я, подтягивая колени к груди, и сжимаю в руке кулончик в надежде, что она не заметит его сходства с буквой «Г», которой Генри подписывает свои работы. – На многих из них нарисованы Джой и цветы.
Отец Уилла откашливается, он явно чувствует неловкость.
– Думаю, нам стоит отправиться в свой отель и оставить вас троих поболтать наедине.
Скорость, с которой они уходят, впечатляет; жаль, что они не забрали с собой моих родителей. Мама продолжает осторожно перелистывать альбом, и я понятия не имею, что творится у нее в голове. В конце концов она кладет альбом на журнальный столик и смотрит на моего отчима.
– Пол, думаю, нам тоже пора ложиться спать.
Покидая гостиную, мама останавливается передо мной и наклоняется, чтобы поцеловать в макушку.
– Спокойной ночи, милая.
Пол следует за ней, по пути взъерошивая мои волосы. Он делает так с тех пор, как принял меня, как своего ребенка.
– Люблю тебя, Хэлли-медвежонок.
Услышав, что они уходят, Джой просыпается. Жаль, что она не умеет говорить, иначе бы рассказала ей, насколько Генри лучше Уилла.
Глава 35
Генри
Даже если все вокруг твердят, что сегодня обычный день, мне трудно в это поверить. Да еще каждый, кто знает меня и Хэлли, спрашивает, как я держусь.
Прошлым вечером после ухода Хэлли мы всей командой решили, как будет выглядеть наш идеальный распорядок дня. Принимая в расчет мой предыдущий опыт, можно было бы предположить, что это бессмысленное занятие, но за сегодняшний день я сделал все, о чем мы договаривались. Я чувствую себя лучше, когда следую привычному распорядку дня. Возможно, и в дальнейшем смогу его придерживаться.
Я не пропустил ни одной разминки, выпил столько протеиновых коктейлей, сколько полагалось, и не отвлекся от мотивационной речи. В каком-то смысле это напомнило мне, насколько я любил быть обычным игроком в команде без этого назойливого внутреннего голоса, постоянно нашептывающего мне, что я должен лучше стараться, быть лучше, быть лидером. Сегодня мы все единодушны в своем желании: мы хотим увидеть, как в конце вечера Уилл будет заливаться горючими слезами.
Вся команда заинтересована в этом так же, как и я, за исключением Хэлли. Мы придерживались всех дурацких суеверий, какие только мои друзья могли придумать. Даже дошло до того, что Джей-Джей, который сейчас в Сан-Хосе, надел свои счастливые штаны, Нейт весь день слушал только рок, а Джо, как всегда, надел сначала правый ботинок и заставил свою бабушку прочитать ее особую молитву, которую она обычно читала в день игр.
Это кажется экстремальным, даже параноидальным, но всем хорошо известно, как много значит для меня Хэлли. Уилл ведет себя на льду высокомерно, и я знаю из рассказов Хэлли, что ему всю жизнь целовали задницу. Нет таких слов, которые ранили бы его больнее, чем проигрыш в эти выходные.
Когда мы заканчиваем разминку, я ухожу со льда последним. Весь день я старался выкинуть лишние мысли из головы и настроиться на игру. Я чувствую себя хорошо, команда чувствует себя хорошо. Осталось только пережить мотивационную речь Фолкнера.
Я собираюсь пересечь нейтральную зону – небольшой участок, появившийся в результате ошибки в проекте, который соединяет наш проход с проходом для зрителей, когда слышу свое имя. Я сразу понимаю, что должен проигнорировать Уилла, но когда слышу, как он называет меня долбаным трусом, не могу не остановиться. Ребята впереди меня, идущие в раздевалку, делают то же самое. Они разворачиваются, чтобы посмотреть, что происходит.
– Ты выглядел медлительным, – говорит он в самой жалкой попытке подначить меня. Сейчас я в своей лучшей форме, и я приложил к этому все усилия.
Сняв шлем и сунув его под мышку, я взъерошиваю слипшиеся от пота волосы и усмехаюсь.
– Спасибо за замечание. Не помню, чтобы спрашивал твое мнение.
Не понимаю, чего Уилл добивается. Все, кто когда-либо играл на этой арене, знают, что это запретная территория. Мы не затеваем ссоры вне льда. Этот запрет появился еще в те времена, когда «Титаны» были известны своими розыгрышами, и люди проходили мимо этого места, чтобы попасти в другую раздевалку. Он ничем не сможет меня задеть.