– Это отек? Ты подрался?
– Драки – занятие для дураков, а я не дурак, – говорит он, улыбаясь, а затем морщится и потирает ладонью растущий синяк. – Он решил подраться. Я просто попал под руку.
Я прикрываю рот рукой, иначе разорусь на весь дом от отчаяния. Понизив голос до шепота, я бросаю на него полный мольбы взгляд.
– Пожалуйста, просто расскажи, что произошло.
– Между коридорами в раздевалки для домашней и приезжей команды есть небольшая зона, которая ведет в соответствующие проходы на арену. Она появилась из-за ошибки в дизайне, который был спроецирован для другого катка, но уже началось строительство этого и…
– Генри, пожалуйста.
– Прости. Мы называем ее «нейтральной территорией», но, по сути, это всего лишь короткий коридор, который соединяет нас с приезжей командой. Любые конфликты с другими командами там запрещены; Фолкнер оторвет нам головы. Уилл, видимо, не знал и хотел кое-что сказать. Я что-то сказал, он что-то сказал, я что-то ответил. Он был агрессивно настроен. Меня отстранили от игры.
– Я словно в игре-симуляторе, и кто-то отменяет действие, в котором ты даешь мне полное объяснение. Твое «он был агрессивно настроен, меня отстранили от игры» совершенно меня не успокаивает. Прости, я не пытаюсь быть занудой, но объясни подробнее. Чего ты не договариваешь?
По его лицу я сразу понимаю, что права. Он берет мою руку и подносит к губам, целуя тыльную сторону ладони.
– Это противно, Хэлли. Я не хочу этого говорить.
– Если это привело к драке, думаю, я имею право знать.
– Не я дрался, а он. Я знаю, ты не любишь, когда дерутся, поэтому не стал этого делать, – серьезно говорит он.
Я в полнейшем замешательстве.
– Так если вы не дрались, почему же тебя отстранили?
Генри потирает подбородок и смотрит куда угодно, только не на меня. Но я продолжаю сверлить его взглядом, и он снова целует тыльную сторону моей ладони.
– Потому что я отказался пересказать слова Уилла Фолкнеру. И он сказал, что если я не буду с ним честен, то не буду играть. Я согласился. Он сказал, что если я не готов ради своей команды делать то, чего не хочу, возможно, нам нужно поговорить о том, обладаю ли я подходящими для капитана качествами.
У меня сердце разрывается за него. Я знаю, как усердно он работал.
– Боже, Генри.
– А потом, когда он ушел, я не стал его ждать и тоже ушел.
– Чем я могу тебе помочь? – спрашиваю я с явным отчаянием в голосе.
– Мне нужно почувствовать тебя. Можно? – Я киваю, когда он протягивает ко мне руки, и мне никогда так сильно не хотелось прикоснуться к кому-то, как сейчас. Думаю, он чувствует то же самое, потому что тянет меня за ногу, пока я не оказываюсь верхом на его бедрах. Он прижимает мою голову к своей груди, глубоко вдыхая, и целует меня в лоб.
Он нежно скользит губами по моей переносице, затем целует в губы, немного нерешительно, пока поцелуй не становится более страстным. Мы молча стаскиваем с друг друга одежду. Я испытываю безумную потребность чувствовать его близость, прижиматься к нему всем телом, словно в глубине души понимаю, что теряю его, хотя он прямо передо мной. Не могу это объяснить, но, думаю, он чувствует то же самое.
Генри притягивает меня к себе и опускает на пол. Каждое прикосновение сближает и соединяет нас, пока он не погружается в меня. Он заботлив и нежен, каждым поцелуем, каждым толчком он говорит мне все и ничего. Я прижимаюсь к нему еще крепче, и когда перед глазами вспыхивают звезды, я все равно не хочу его отпускать. Я хочу верить, что наша близость успокаивает его, избавляет от лишней энергии, переполняющей его. Но это похоже на извинение. Или, возможно, на прощание.
Генри скатывается с меня, натягивает спортивные штаны и тут же помогает мне натянуть трусики обратно. Это непристойно и эмоционально, но ни один из нас не произносит ни слова, уставившись в потолок его гостиной. Мы оба тяжело дышим, но это единственный звук, раздающийся в повисшем молчании.
– Мне нужно, чтобы ты рассказал, что он сказал. Пожалуйста, Генри. Если ты мне не расскажешь, я напридумываю собственные ответы, что, вероятно, будет намного хуже, чем настоящая правда.
– Даже если это отвратительно и причинит тебе боль? – тихо спрашивает он.
– Если это настолько плохо, что ты поставил на кон все, ради чего упорно трудился весь год, тогда, мне кажется, я должна знать, что же такого он сказал. Я знаю, что тебе было нелегко приспособиться к новой роли, но ты такой замечательный лидер. Ты не можешь отказаться от этого. Обещаю, я не буду просить тебя повторить это еще раз.
Он делает вдох и рассказывает мне обо всем, стараясь оставаться спокойным. У меня внутри все переворачивается, когда я слышу, что Уилл говорил о моем теле. Генри делает паузу, что дает мне возможность извиниться.
– Мне так жаль, Генри. Я знаю, как усердно ты работал, чтобы победить его в честной игре.
– Он спросил меня, понравилось ли мне то, чему он тебя научил, – добавляет Генри, и от всего, что следует за этим, у меня на глазах наворачиваются слезы, но я не даю им пролиться.
Уилл Эллингтон не стоит моих слез, и никогда не стоил.
Генри прав, это отвратительно. Я жутко расстроена, но в то же время испытываю злость. Но каким бы ужасным ни был Уилл, как бы стыдно мне ни было, я не хочу, чтобы Генри потерял что-то из-за меня.
– Ты должен рассказать своему тренеру. Я могу отвезти тебя обратно на каток прямо сейчас, и ты ему все расскажешь, проблема решится, и сможешь завтра играть.
– Я не хочу.
– Сейчас не время для упрямства, Генри. Мы можем все исправить. Я не стою таких неприятностей. Я переборю свой стыд. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Не заставляй меня смотреть, как ты впадаешь в депрессию.
– Хэлли, я почувствовал облегчение. Когда он сказал, что я, возможно, больше не буду капитаном, я впервые за весь год испытал радость относительно хоккея. И я не знаю, что делать с этой информацией. Я чувствую себя по-настоящему потерянным из-за того, что имею и чего хочу. Думаю, мне нужно время, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах.
Я нахожу его руку на полу рядом со мной и крепко ее сжимаю. Я решаю, что собираюсь сказать, затем передумываю, затем снова решаю. Проходит целая вечность, прежде чем я заговариваю.
– Генри, я нарушила правило. Важное, номер четыре. Анастасия была права.
Он подносит мою руку, сжимающую его ладонь, к своим губам, и нежно целует мою кожу.
– Я знаю. Когда мне станет лучше, я попрошу совет простить меня за то, что не выполнил правило номер пять. – Он не собирается разбивать мне сердце. – Ты можешь дать мне время? Я боюсь, что, если ты будешь рядом, когда все это обрушится на меня, я оттолкну тебя. Я обещаю, что вы с Джой получите меня обратно, когда я приду в себя. Я просто плохо справляюсь с проблемами, когда рядом со мной люди. Сейчас я в небольшом оцепенении, но не думаю, что оно долго продлится, поэтому собираюсь поехать домой к родителям.
Я готова молить его позволить мне помочь ему, но он явно не хочет моей помощи. Как бы тяжело это ни было принять, особенно когда речь идет о любимом человеке, я не могу все исправить.
– Да.
– Это единственное, в чем тебе позволено мне отказать, – тихо произносит он.
– Генри, я дам тебе время прийти в себя. Столько, сколько тебе понадобится. Только пообещай, что вернешься ко мне, как только почувствуешь себя лучше.
– Обещаю.
Глава 37
Хэлли
Услышав стук в дверь, я надеюсь, что, когда открою, на пороге будет стоять Генри, но в глубине души знаю, что это не так.
Ко мне не часто приходят гости, поэтому, открыв дверь, я с удивлением вижу на пороге незнакомую женщину. Я говорю «незнакомую», но, когда она улыбается мне и поднимает руку, чтобы неловко помахать, я понимаю, что, конечно же, знаю, кто она такая.
– Я прошу прощения за свой столь неожиданный визит, Хэлли, – говорит она. – Я Анастасия. Генри, возможно, упоминал обо мне, ну, по крайней мере, я надеюсь, что упоминал. Он так много о тебе говорил, что мне кажется, я тебя уже знаю.
– О боже, да. Привет. – Я чувствую себя немного ошеломленной. Генри так часто говорит об Анастасии, что мне кажется, она знаменитость, но я никогда не встречалась с ней лично, потому что она всегда ужасно занята. А потом у меня внутри все переворачивается, зачем она пришла?
– Все в порядке, – быстро добавляет она. – Извини, у тебя был такой испуганный вид. Я просто ищу Генри. Его нет дома, и, наверное, я понадеялась, что он с тобой. Он не отвечает на мои звонки, и я очень беспокоюсь о нем.
– Его здесь нет. Он сказал, что собирается домой к своим родителям, – отвечаю я, положив конец ее страданиям. – Мы тоже уже какое-то время не разговаривали. Он сказал, что хочет побыть один.
Анастасия кивает и обхватывает себя руками.
– В этом году я была слишком занята собой. У меня куча дел, и мой парень переехал в Ванкувер, и, наверное, таким образом я пытаюсь сказать, что очень сожалею о том, что до сих пор не нашла времени познакомиться с тобой. Я знаю, ты много значишь для Генри. Я безмерно счастлива, что у него есть ты, и я бы сказала ему это снова, если бы он перестал меня игнорировать. – От слов, что Генри не отвечает на ее звонки, в некотором роде мне становится немного легче, хотя я понимаю, что так нельзя. У меня появляется небольшая надежда, что все образуется, когда я понимаю, что Генри делает именно то, что собирался сделать.
– Мы вроде как чуть не встретились в прошлом году. Мы были на одной вечеринке, и я увидела, что ты разговариваешь с Генри, но тогда мы с ним еще не очень хорошо знали друг друга, поэтому я подумала, что ты его девушка.
Анастасия смеется, хотя ее смех больше походит на гогот.
– Девушка? Он предпочел бы хранить целибат до конца своих дней. Генри нравятся только высокие девушки, такие, как ты. Ты его идеальный тип. Однажды Генри сказал мне, что у меня слишком маленькая задница для такого самомнения и что он собирается выставить мне счет за физиотерапию, поскольку у него болит шея из-за того, что он всегда смотрит вниз, когда вынужден со мной разговаривать. Так что я определенно не подхожу на роль девушки.