Судя по объявлениям, «Ранчи» отплывал где-то в воскресенье и ожидался прибытием сразу после полудня. В воскресенье утром объявили, что пароход прибудет только в девять вечера. По факту это произошло далеко за полночь; на стоянку отводилось ровно два часа. В течение этих двух часов весь город, который, по обыкновению, страдал от последствий субботнего вечера, проведенного в «Казино», внезапно пробудился к жизни. Открыл свои двери универмаг «Симон Арцт»; во всех кафе зажигали свет и протирали столы; на улицы высыпали чистильщики обуви и торговцы открытками; те пассажиры, которые оставались на борту во время перехода через канал, спустились по трапу и разъезжали по городу в двухконных экипажах, а те, кто сошли в Адене ради нескольких часов в Каире и до вечера томились на причале, панически боясь опоздать на посадку, брали судно на абордаж и разбегались по своим каютам, тогда как добрая половина жителей Порт-Саида проворачивала на борту разного рода сделки. Я шел по пристани в толчее, какая бывает разве что в лондонском Сити, да и то в полдень. Внезапная уличная иллюминация и повсеместное оживление выглядели совершенно нереальными. Поднявшись по трапу, я сориентировался, нашел своего стюарда, избавился от багажа и ненадолго вышел на палубу. Пассажиры, совершавшие бросок по маршруту Суэц – Каир – Порт-Саид, пили кофе, жевали сэндвичи и делились впечатлениями о пирамидах и гостинице «Шепард».
– Два фунта десять пенсов за односпальную кровать в каюте без ванной и туалета. Уму непостижимо! – рассказывал кто-то с нескрываемой гордостью.
– А мы на верблюдах катались – вы бы на меня посмотрели! А я и говорю: вот бы Кейти посмеялась. А погонщик верблюдов погадал мне по руке, а потом мы пили кофе, сваренный прямо в храме сфинкса. Какая жалость, что вы с нами не поехали! Ну да, слегка утомительно, не спорю, но у нас в рейсе будет масса времени для отдыха. Кстати, там был прелестный мальчуган, который обмахнул нам обувь. И еще мы заходили в мечеть, где как раз молились мусульмане… так необычно. И вообразите: в «Шепарде» с нас содрали пятнадцать пиастров – больше трех шиллингов – за чашку утреннего чая, причем далеко не лучшего сорта. Какая жалость, что тебя с нами не было, Кейти!
Не дожидаясь отхода, я спустился к себе в каюту, чтобы лечь в постель. Мой сосед, приветливый инженер-строитель средних лет, уже раздевался; на нем было нижнее белье типа борцовского трико. Один раз я проснулся при пуске судовых двигателей, потом задремал, вновь проснулся, когда мы вышли за пределы оградительных сооружений и началась качка, но в конце концов провалился в сон и открыл глаза уже наутро, в открытом море, и тут же оказался среди сотни англичан, которые брились и при этом насвистывали.
В течение следующих двух суток нас ожидала пасмурная штормовая погода. Я десять раз пожалел, что не купил билет в первый класс. И не потому, что мои попутчики оказались не столь приятными людьми, какими расписывали их в Порт-Саиде, а потому, что их было слишком много. Там буквально негде было приткнуться. Салон и курительная комната, хорошо вентилируемые, чистые, комфортабельные, уютные и так далее, вечно были переполнены. На палубах шезлонги доставались только тем пассажирам, которые везли их с собой; немногочисленные общедоступные скамьи постоянно оккупировали мамаши, которые при помощи вазелина проделывали какие-то жуткие манипуляции над своими младенцами. На единственной прогулочной палубе не удавалось даже толком размять ноги из-за тесноты и скученности. От детей просто не было спасения. В Индии начиналось жаркое время года, и офицерские жены массово вывозили своих отпрысков в Англию; лучше всех были те, которые орали, лежа в колясках; хуже всех – те, что валялись прямо на палубе в собственной рвоте. Этих последних, кстати, приводили в ресторан к завтраку и к обеду и пичкали едой. Вечерами, около шести часов, наступал кромешный ад, когда с палубы первого класса к нам в салон спускался оркестр, чтобы исполнить нечто из Гилберта и Салливана[43]; это нашествие тютелька в тютельку совпадало по времени с купанием старших детишек; смесь мыла и морской воды – одна из наиболее отвратительных примет морского путешествия: пышущее здоровьем потомство сагибов и мемсаиб в знак протеста вопило так, что стальные балки и фанерные переборки отзывались эхом. Для того, кто ценит тишину, не оставалось уголка ни внизу, ни наверху.
Основной контингент пассажиров составляли отбывающие в отпуск военнослужащие и их жены, среди которых затесались немногочисленная челядь пассажиров первого класса, несколько священнослужителей и три-четыре монахини. Обслуга на протяжении всего рейса ходила в аккуратных синих костюмах, но военные проявляли удивительный снобизм. В дневное время они, чисто выбритые и тщательно причесанные, демонстрировали полную свободу в выборе одежды, выходя на люди то в шортах цвета хаки и теннисках с расстегнутым воротом, то в линялых крикетных джемперах. Но к ужину все как по команде облачались в смокинги и крахмальные сорочки. Один из них сказал мне, что всегда путешествует вторым классом, чтобы не ломать голову насчет гардероба, но во всем знает меру. По другую сторону социального барьера мы видели шикарно одетых пассажиров первого класса – в белых брюках из шерстяной фланели и коричневых туфлях из кожи нескольких оттенков. Один молодой человек спешил вернуться домой к всеобщим выборам, так как рассчитывал на мандат от партии консерваторов. Этот юноша то и дело перемахивал через ограждение, чтобы выпить со мной по коктейлю и рассказать о прелестных молоденьких пассажирках первого класса, с которыми он танцевал и играл в палубные кольца. Угощать его коктейлями было накладно. Иногда он едва ли не силком пытался вынудить меня перейти на его территорию, полюбоваться на хорошеньких пассажирок и выпить с ним по коктейлю.
– Дружище, – приговаривал он, – пока ты со мной, никто не посмеет тебе и слова сказать. Пусть только попробуют – я живо улажу этот вопрос с капитаном.
Но я ограничивался тем баром, который был мне доступен. Через некоторое время этот юноша, чтобы только поразить девушек из первого класса, поднялся на шлюпочную палубу и залез на одну из шлюпбалок. Об этой выходке доложили капитану, и тот устроил моему знакомцу серьезный разнос. На судах Восточно-Пиренейского пароходства витает дух привилегированной частной школы. Тот молодой человек с треском провалился на выборах и тем самым, как я считаю, свел почти к нулю и без того скудное представительство консерваторов.
На третьи сутки пути, перед обедом, нашему взору предстала Мальта. Со швартовкой возникли некоторые сложности, так как у одного из пассажиров обнаружили ветрянку. Не считая меня, сойти на острове должен был только один пассажир. Нам велели проследовать в салон первого класса и показаться врачу. Тот чуть язык не сломал, пытаясь произнести мое имя и фамилию. От меня потребовали назвать адрес, где я собираюсь остановиться. Мне оставалось только ответить, что я еще выбираю между двумя отелями. Врач поторопил:
– Будьте любезны определиться прямо сейчас. Мне необходимо заполнить вот этот бланк.
Я сказал, что прежде должен переговорить с управляющими.
Врач настаивал:
– Оба отеля хороши, какая вам разница?
– Хотелось бы заселиться бесплатно, – ответил я.
Узрев во мне крайне подозрительного субъекта, он заявил, что в течение всего срока пребывания в Валетте я обязан под угрозой ареста ежедневно отмечаться в Министерстве здравоохранения. В противном случае мною займется полиция. Я заверил, что готов являться добровольно, и он вручил мне карантинный сертификат, который следовало постоянно иметь при себе. Сертификат я посеял тем же вечером, к Министерству здравоохранения не подходил на пушечный выстрел – и больше слыхом не слыхивал о каких-либо обязательствах.
Нас пересадили в портовую шаланду, доставили на берег и отконвоировали на таможню. Там меня поджидали двое молодых людей – оба приземистые, смуглые, жизнерадостные, оба в лоснящихся английских костюмах и фуражках. У одного на околыше было вышито золотом: «Отель „Осборн“», у другого – «Отель „Великобритания“». Каждый держал в руке дубликат моего письма с просьбой о гостиничном номере. Каждый взял у меня одно место багажа и вручил типографскую карточку. Одна гласила:
ОТЕЛЬ «ОСБОРН»
СТРАДА МЕЦЦОДИ
Все современные усовершенствования. Горячая вода.
Электрическое освещение. Отличная кухня.
ЗДЕСЬ ОСТАНАВЛИВАЛИСЬ ЕГО СВЕТЛОСТЬ
ПРИНЦ ЛЮДВИГ БАТТЕНБЕРГ И ГЕРЦОГ БРОНТЕ
Другая сообщала:
ОТЕЛЬ «ВЕЛИКОБРИТАНИЯ»
СТРАДА МЕЦЦОДИ
Все современные усовершенствования. Горячая и холодная вода.
Электрическое освещение. Непревзойденная кухня.
Санитарная гигиена.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ОТЕЛЬ
ПОД АНГЛИЙСКИМ УПРАВЛЕНИЕМ
(Последний факт, казалось бы, лучше не афишировать, а скрывать.)
В Каире я слышал, что «Великобритания» на самом деле уровнем выше, а потому сделал знак ее представителю забрать весь мой багаж. Присланный из «Осборна» портье недовольно помахал у меня перед глазами дубликатом письма.
– Фальшивка, – заявил я, ужасаясь собственному вероломству. – Боюсь, вас ввели в заблуждение очевидной фальшивкой.
Портье из «Великобритании» нанял две небольших повозки, к одной подвел меня, а в другую погрузил багаж и уселся сам. У нас над головами трепыхались низкие тенты с бахромой, сильно затруднявшие обзор. Я ощутил долгий, крутой подъем со множеством зигзагов. За одним из поворотов мне удалось заметить барочную усыпальницу, за другим – неожиданный вид с высоты птичьего полета на оживленную бухту Гранд-Харбор и крепостные стены. Поднимаясь все выше, мы ехали по спирали вдоль широкой улицы с магазинами и внушительными порталами. Оставили позади стайку отталкивающих с виду мальтийских женщин: у каждой был затейливый черный головной убор – гибрид зонтика и вуали, последнее на этом острове свидетельство традиционных пристрастий ордена Святого Иоанна. За очередным витком дорога пошла вниз, и мы, свернув на узкую боковую улочку, подъехали к небольшой веранде из железа и стекла, обставленной в стиле английского салон-бара: обтянутые искусственной кожей кресла, кашпо с аспидистрами на подставках из мореного дуба, столики с металлическими столешницами и столики под плюшевыми скатертями, бронзовая утварь из Бенареса, фотографии в рамках и пепельницы со штампован