Кей встряхнула головой. Воспоминания накрыли ее темным покрывалом, точно как в детстве, когда играли с братом в палатку. Она приезжала сюда только ради него. Когда-нибудь у нее будет работа и квартира, и тогда Том сможет жить с ней. Она говорила себе это много раз, и когда училась в другом городе, и когда изредка приезжала сюда навестить брата. Говорила и сейчас, пока шла по длинной, серой, асфальтированной дороге, приближаясь к дому матери. Она успела купить пару маленьких машинок, печенья и молока для своего мальчика. С деньгами было трудно, но Кей экономила практически на всем, чтобы выкроить на поездку к брату и на маленькие гостинцы.
Наконец, за поворотом показались верхушки кипарисов, тех самых, на которые выходили окна детской спальни. Ее бывшей спальни.
Кей занервничала, поправила еще раз свою сумку, зачем-то застегнула молнию пайты почти до горла. Здесь ничего не изменилось, здесь все так же горбиться выбоинами асфальт и все так же высокие клены закрывают вид парадной двери. Здесь она снова становится маленькой девочкой, которая боится идти домой, потому что мама станет ругать за испачканные джинсы, а отец накажет на позднее возвращение.
Окна, лишенные жалюзей, стыдливо темнели на фоне облупившихся стен. Одно, на первом этаже, без стекла — видимо, разбили. Мать будет вставлять стекло только тогда, когда совсем похолодает. Вот и веранда — с деревянных ступенек и столбиков давным-давно сошла краска.
Кей постояла немного за деревьями. Она очень надеялась, что отчима в это время нет дома. Том наверняка уже вернулся из школы. Она хотела погулять с ним где-нибудь на пустоши, за домами, так, чтобы им никто не мешал. Машины Риверса — так звали отчима — в гараже не было, и Кей, не таясь, вошла в дом.
Тома она нашла в комнате на втором этаже — он что-то сосредоточенно искал в коробке с игрушками. Увидев сестру, мальчик обрадовано повис у нее на шее, а Кей, глядя в его темные и радостные глаза, почувствовала себя почти счастливой.
— Эй, — затараторил мальчик, — здорово, что ты приехала! А мамы нет дома, она уехала на неделю к своей подруге, и я сам тут хозяйничаю.
— Ты сам с Риверсом? — Кей нахмурилась. Опять мамочка бросила мальчишку и укатила неизвестно куда.
— Да, мы сами, — махнул рукой Том и тут же выпалил свою главную новость, — у меня есть щенок, его мне подарил мой друг из класса.
Мальчик побежал вниз и откуда-то с веранды притащил коробку, в которой сидел очень маленький, но уморительно толстый черный щенок — смесь колли и дворняги. Кей и Том, оба присели у коробки. Мальчик сморщил нос и грустно сказал:
— Риверс велел отнести его обратно, еще позавчера велел. А я так не хочу. Мне жалко его. Ты посмотри, Кей, какой он славный. Он — мой, и Джордан сам сказал, что он мне его подарил. А Риверс опять ругался и сказал, что надо унести щенка.
Когда Том разговаривал с Кей, он всегда называл своего отца Риверсом, а не папой. Потому что сама Кей так назвала его, и брат принимал ее правила.
Щенок суетливо вертелся, тыкался носом в братовы ладони и усиленно вилял хвостом. Куда девать такого глупыша?
— Ну, хочешь, Томми, я заберу щенка с собой, — предложила Кей, — когда я буду к тебе приезжать — буду и щенка привозить.
— Ну, ладно, — согласился мальчик и глянул на нее из-под золотисто-русой челки карими, и немного грустными глазами.
Кей бодро улыбнулась и потрепала его по макушке.
— Вот увидишь, Том, твоему псу у меня понравится, — пообещала она, хотя довольно смутно представляла себе, что станет делать с собакой.
Том поставил коробку со щенком наверху, возле своей комнаты. Он сообщил, что два дня прятал собаку от отца под верандой и «ужас как боялся», что Риверс ее отыщет. Кей хорошо понимала, почему брат боится. С раздраженным отчимом лучше не связываться…
Брату недавно исполнилось восемь, но для своего возраста он был очень маленьким. В парикмахерскую мать посылала его не часто, и он зарос так, что челка опускалась ниже бровей, на самые глаза, и загорелые края ушей прикрывали прядки русых волос.
— Может, пойдем, где-нибудь посидим или погуляем, — сказала Кей и брезгливо переступила через сваленные в кучу коробки из-под пива.
— Да, давай пойдем, — подхватился Том, — только я сбегаю на кухню, принесу чего-нибудь поесть для щенка.
Мальчик быстро спустился по лестнице и его золотистая макушка исчезла в дверном проеме.
Кей зашла в комнату Тома и осмотрелась. На пыльном подоконнике сложены стопкой какие-то книжки и тетрадки. Рядом с ними — грязные носки и одноразовые стаканчики. Под кроватью — кроссовки Тома с кусками прилипшей грязи. На старом письменном столе — тарелка с раскрошенными кусками булки и конфетными бумажками. Попробуй, предложи матери навести порядок — столько криков будет. Мать тут же выдворит ее из дома. Мол — выросла, и до свидания, нечего сюда приезжать.
В этот момент Кей услышала звук открывающейся входной двери и грубый, с еле заметной хрипотцой голос Риверса. Дернулась к коридору, закусила губу и вцепилась пальцами в сумку. Надо было ему вернуться так не вовремя…
Теперь будет очень сложно увести Тома. При матери Риверс вел себя более сдержанно, а без нее неизвестно, какая блажь придет ему в голову.
Кей встала за дверью так, чтобы не попасться отчиму на глаза и осторожно заглянула в коридор. Риверс был пьян и зол — он ругнулся, споткнувшись о материны туфли, пнул их ногой и, качнувшись, уперся в дверной косяк. Была бы мать дома — наверняка получился бы славный скандальчик — невесело подумала Кей. Это отвлекло бы обоих родителей, и дало им с братом возможность незаметно улизнуть.
Но матери нет, а ее собственному появлению в доме Риверс не очень-то обрадуется. В последний свой визит она крепко поругалась с ним. Рассказала ему, кто он такой на самом деле и что она о нем думает. Приятно иногда говорить с отчимом на чистоту.
Поэтому сейчас лучше переждать за дверью в комнате Тома. Может, все и обойдется.
Риверс тем временем выговаривал что-то Тому, которого заметил на кухне. Что-то о грязных руках и не помытой посуде. Но тут на глаза ему попался злосчастный щенок. Глупенький толстячок выбрался из своей коробки и обнюхивал лестничные перила на втором этаже. Том не успел спрятать собаку, с тоской подумала Кей. Риверса это взбесит…
Так оно и вышло. Выругавшись, отчим заорал:
— Я же тебе сказал, чтобы ты убрал отсюда эту дохлятину! — и дальше опять ругательства.
Он так и раньше ругался, когда Кей была помладше. Девушка вжалась лопатками в стену у двери и почувствовала, как ее затрясло от ярости.
Брат и не пытался возражать. В такие минуты лучше помалкивать, это давно уже стало понятно. Еще лучше незаметно убраться с глаз этого человека, сбежать куда подальше, пока не утихнет буря, пока он не протрезвеет, или наоборот, не упьется до бесчувственного состояния.
Лестница глухо затрещала под шагами Риверса. Дом был старый, лестница деревянная. Она всегда угрожающе скрипела и потрескивала, когда он поднимался по ней. Кей осторожно выглянула из дверного проема и увидела, как Риверс нагнулся и схватил щенка за заднюю лапу. Раздался жалобный визг испуганного зверька и надрывный крик Тома:
— Папа! Пожалуйста! Не надо! Нет! Папа!
И затем Кей увидела, как Риверс, размахнувшись, с силой швырнул щенка вниз, к стене. Раздался глухой стук, потом наступила тишина.
Кей уже не пыталась прятаться. Она стояла в дверном проеме, недалеко от отчима, который поднялся на самый верх. Она видела, что щенок остался лежать неподвижно, и около его головы появилось красное пятно. И затем Кей увидела глаза Тома. Большие темные глаза восьмилетнего мальчика, полные ужаса. Он стоял возле кухонного проема, и Кей физически чувствовала ту дрожь, которая колотила его.
— Ну вот, теперь ты понял, как надо папу слушать? А сейчас я тебе надеру кое-что, паршивец… — пропыхтел Риверс. Его качнуло, и он уперся боком в перила.
Кей быстро оглянулась. Она не позволит этому человеку ударить ее брата… Взгляд девушки упал на бейсбольную биту Тома. Рукоятка биты удобно легла в ладонь, и Кей, сжав ее покрепче, шагнула в коридор.
Размахнулась и опустила тяжелое орудие на плечи отчима. Еще раз, еще. Ярость заливала глаза красным, перетекала из пальцев в нагретое дерево, делал удары точными и сильными. Отчим попробовал закрыться, разразился градом знакомых ругательств, покачнулся и рухнул головой вниз на первый этаж.
Сердце Кей стукнуло где-то в горле и забилось, застучало, точно пойманная в силки птица. Горячая бита налилась странной тяжестью, а воцарившаяся в доме тишина зазвенела колоколом в ушах. Где Том? Спрятался на кухне?
Девушка подумала, что Риверс потерял сознание, и осторожно спустилась вниз.
Ее отчим был мертв. Она поняла это сразу, как только увидела его. Запрокинутая голова, остановившийся взгляд…
Кей приблизилась и положила пальцы одной руки на шейную артерию, проверяя пульс. Бейсбольная бита все еще согревала ладонь. А в доме стояла тишина, что биение собственного сердца отдавалось гулкими толчками в ушах.
Да, ее отчим мертв. Похоже на то, что он сломал себе шею. И это она виновата в его смерти. Кей выпрямилась, сжимая злосчастную биту. Мысли быстрым вихрем пронеслись в голове. Теперь — она убийца. Убийца своего отчима. И ее посадят в тюрьму. Лучшие свои годы она проведет в тюрьме, потому что она убила человека. И до конца своей жизни, наверное, она будет помнить мертвое лицо Риверса, и эту тишину в доме, и эти скрипучие ступени, и косые лучи солнца, падающие в коридор из кухонного окна.
Мысль о том, что она убила человека, пугала ее. А мысли о тюрьме вызывали ужас. И она будет так далеко от Тома. Долгие годы она не сможет видеть его и заботиться о нем.
Что же она наделала? Почему, почему все так получилось? Кей, наконец, выпустила биту из рук, но тут же подумала, что на бите остались отпечатки пальцев, и схватила ее опять. Хотя это глупо, конечно, не собирается же она скрываться от полиции.