Местность не отличалась изысканностью или живописностью. Люди выглядели уставшими и замкнутыми, и, если бы не нужда в помощи, они бы никогда не приняли Аямэ, избегая девицу с пугающими глазами. Еще оставались ёкай, вежливо улыбающийся, но весьма молчаливый, если дело не касалось чая или Аямэ первой не начинала разговор; домашние духи, которые пялились на нее как на какую-то диковинку; и собственные сикигами, не отходящие от хозяйки ни на шаг.
Как только солнце начало опускаться, Аямэ взяла танто, забросила за плечи лук и в сопровождении волка направилась к въезду в деревню.
Деревню окружила тишина. Местные скрылись в своих домах, и за задвинутыми сёдзи не виднелось ни одного любопытного носа, как это часто бывало. Привычно шумел лес, трещали птицы, лаяли собаки, но в целом ничего необычного не происходило. Ожидание утомляло даже больше, чем тоска. В какой-то момент Аямэ показалось, что она вот-вот уснет, но внезапно встрепенувшийся волк разогнал непрошеный сон.
Тяжело опираясь на бамбуковую жердь, по дороге медленно ковылял монах. Сгорбленный, низкий, в запыленной дорожной одежде, он едва переставлял ноги, часто останавливался, чтобы отдышаться, а после снова упрямо шагал вперед. Аямэ сосредоточилась, отправляя тонкую полосу ки вперед в надежде понять, человек перед ней или ёкай, но энергия вернулась назад, будто не могла определить, кто идет. Волк беспокойно ходил из стороны в сторону, словно и он не знал, кто к ним приближается.
«Буддист», – мелькнуло в голове. Эти монахи не излучали ту энергию, к которой привыкла Аямэ. Да и лысая голова, блестящая в лучах закатного солнца, наталкивала на подобные выводы. Ну или старик просто потерял все волосы в силу возраста, этого тоже не стоило исключать.
Аямэ не стала подходить сама, терпеливо дождалась, когда монах подойдет поближе, и лишь тогда заговорила:
– Да осветит Аматэрасу-сама ваш день, почтенный, – поклонилась Аямэ, не отрывая взгляд от старика. – Куда направляетесь?
Монах дернулся от неожиданности, схватился двумя руками за жердь и медленно разогнулся, из-под густых бровей глядя на Аямэ, которая рассматривала его с ног до головы. Глаза ее задержались на тонком, потрепанном и явно пустом дорожном мешке, заброшенном на спину. Она сама не понимала, чем ее так привлекла эта деталь, но игнорировать собственное чутье не собиралась.
– Следую в столицу, дитя. – Старик не поклонился, только низко опустил голову, на что Аямэ кивнула, все еще не отводя взгляд от поклажи.
«Почему мешок пуст настолько, что похож на прилипшую к спине тряпку, если это единственная дорога, ведущая от соседней деревни? Не может быть, что ему не дали с собой даже пары высушенных фруктов. И почему он жив, если кто-то нападает на людей?»
Аямэ еще раз внимательно осмотрела старика, слегка нахмурившись, и их взгляды встретились. Черные, как самая глубокая ночь, глаза монаха источали такой холод, что хотелось скрыться от них подальше. Рот старика искривился в ужасной улыбке, и за мгновение, что быстрее взмаха ресниц, монах вырос до невозможных размеров. Худое и слабое тело обратилось в огромное, покрытое жесткой на вид шерстью туловище. Шея вытянулась настолько далеко, что поначалу Аямэ предположила, что перед ней рокурокуби[68], но голова с полным ртом клыков и капающей слюной избавила ее от этой мысли.
Ёкай обратился так быстро, что от неожиданности Аямэ отшатнулась, едва не завалившись на спину, и монах поспешил этим воспользоваться. Голова по-змеиному стремительно ринулась, метя в шею, но сикигами бросился вперед, преграждая демону путь, готовый вцепиться в глотку врага.
Аямэ отскочила в сторону, уходя от длинных и теперь уже когтистых рук ёкая, и едва не налетела на копье, которым оказался бамбуковый шест. Она выругалась, не сдерживаясь в выражениях, призвала тигра и ястреба и сразу обнажила танто, отражая удар ринувшегося на нее ёкая.
Прежде Аямэ только слышала о микоси-нюдо[69], но никогда не встречала их лично, а потому и не могла подумать, что именно он окажется разыскиваемым ёкаем. Безобидный на вид старик мог спокойно пройти мимо деревни, не вызвав подозрений, так еще и не прося ни у кого еды. Зачем она ему, если встреченные люди уже стали отличной пищей? Потому и походный мешок, за который Аямэ зацепилась взглядом, был пуст, а на спине висел только ради вида.
В истинной форме микоси-нюдо обладал незаурядной силой и ловкостью. Он проворно уходил от атак сикигами и наносил собственные удары, большинство из которых направлял на Аямэ.
– Да чтоб тебе вечность томиться в Ёми! – взбешенно рявкнула Аямэ.
– Я сбежал оттуда не за тем, чтобы вновь вернуться, – ухмыляясь, ответил микоси-нюдо, отбиваясь от выпада ястреба. Сикигами заклекотал, увеличился, подпитанный ки хозяйки, и с еще большим рвением набросился на ёкая.
Волк и тигр тоже стали больше и теперь могли преграждать путь к Аямэ, но микоси-нюдо все равно обходил их, чем немало раздражал сикигами, которые рычали все ниже и глуше, выдавая свою ярость.
Что ж, хотя бы становилось ясно, почему ёкай оказался настолько сильным. Обычные ёкаи не могли похвастаться подобной проворностью и талантами, но если все свое существование микоси-нюдо провел в Ёми, то было очевидно, отчего в его теле столько мощи.
Аямэ чувствовала себя зайцем, за которым следовала лиса, уверенная, что добыча обязательно окажется у нее в желудке. Ощущения не нравились совершенно, но Аямэ никак не могла от них избавиться и потому злилась еще больше – теперь уже не только на микоси-нюдо, но и на себя.
«Где этот проклятый Цубаса, когда он действительно нужен со своими крыльями?»
Мысль оказалась настолько неожиданной, что Аямэ оступилась и тут же поплатилась за свою неосторожность. Микоси-нюдо рванул вперед и вцепился клыкастым ртом в ногу Аямэ.
Она закричала, когда челюсти сжались сильнее, а мгновение спустя выгрызли часть бедра, так что сквозь разорванные хакама виднелась голая плоть, а ногу быстро заливало густой темной кровью. Аямэ пошатнулась, с трудом удерживая равновесие и понимая, что с такой раной не сможет быстро завершить бой. Если сможет вообще.
Страх был не самой приятной эмоцией. Аямэ редко его испытывала, чаще чувствуя гнев и раздражение. Но сейчас именно он – ненадолго, на пару мгновений – завладел всем ее сознанием, вытесняя холодный рассудок. Липкое чувство беспомощности и отчаяния, столь сильное, что взмокли ладони, выбило из-под ног почву, пока разум лихорадочно и безуспешно пытался найти выход из положения.
Она действительно нуждалась в помощи Цубасы!
Мысль разозлила настолько, что глаза затянуло красной пеленой. Он лишь несколько раз помог ей, так почему она столь отчаянно сейчас нуждалась в нем? Почему ждала его?
Песчаная змея появилась перед микоси-нюдо настолько неожиданно, что он отпрянул на пару кэн[70] назад, недоуменно глядя на Аямэ.
– Четыре сикигами?
Микоси-нюдо явно не ожидал подобного. В его глазах промелькнула неуверенность, которую он быстро скрыл, вновь набросившись на Аямэ, но ставший еще больше волк преградил ему путь, из-за чего пострадал сам – на боку сикигами красовалась клубящаяся туманом дыра. Дух не мог умереть в привычном смысле, но ранить его не составляло труда.
Медведь и олень, еще два призванных сикигами, ринулись в бой, окончательно введя микоси-нюдо в замешательство. Теперь он не успевал отвечать на атаки, пытаясь отбиться сразу от шести духов. Змея вилась по земле, жаля за ноги, медведь смог отгрызть кусок плоти на руке, ястреб пару раз оказывался в опасной близости от глаз микоси-нюдо, но пока только оставлял глубокие царапины на лысой голове. Каждый раз, когда духам удавалось добраться до ёкая, Аямэ испытывала мрачное удовлетворение – микоси-нюдо на себе ощутил боль, что привык причинять другим.
Но чем яростнее становились атаки сикигами, тем сильнее уставала Аямэ. Пот катился по лбу и застилал глаза, дыхание стало частым и прерывистым, ноги дрожали, так что пришлось осесть на землю, только бы не рухнуть и тем самым повредить ногу еще больше. Кровь текла и никак не прекращалась, что не предвещало ничего хорошего. Еще немного – и она умрет, но, даже если это случится, она хотя бы заберет с собой в иной мир этого проклятого микоси-нюдо.
Стоило об этом подумать, как тот извернулся, сбросил с себя змею, что пыталась опутать его и лишить возможности двигаться, и, расталкивая сикигами, кинулся на Аямэ. Она подняла танто в бесполезной – она и сама это знала – попытке защититься. Громоздкое тело приближалось с поразительной скоростью, успевая при этом отбиваться от бросившихся за ним духов.
«Это конец», – разум стал пуст, и только эта мысль звоном отозвалась в голове. Ей не стоило быть такой самонадеянной. Следовало взять с собой в помощь хотя бы одного младшего оммёдзи. Дождаться Цубасу и отправиться с ним. Попросить дзинко сопроводить ее!
Нобуо-сенсей оказался прав, когда говорил, что ее смерть оставит после себя только еще больше трупов. Не станет одного оммёдзи – за его гибелью последуют десятки человеческих смертей. Но не станет Аямэ – умрут сотни. Она знала, на что способна, знала, насколько сильна. Не пустая самоуверенность или наглость, только здравый смысл и понимание того, на что она способна.
Лишь пара сун разделяли Аямэ и микоси-нюдо, когда между ними вспыхнул голубой огонь, опаливший брови ёкая и заставивший его истошно завопить:
– Жжется! Жжется! Жжется!
– Вы целы?
Она ожидала увидеть Цубасу, за что тут же отругала себя, но никак не Такуми, за спиной которого виднелись семь огненно-рыжих хвостов, каждый из которых заканчивался кицунэ-би[71].
– Вижу, что не совсем, – опустившись на одно колено, произнес Такуми, внимательно рассматривая рану. – Я могу вылечить ногу, если вы не против.