Она уставилась на него так, будто у Цубасы выросли еще семь голов, совсем как у санмэ-ядзура[79]. Аямэ едва от кровопотери не умерла, а он не ощутил этого? Что для него вообще опасность? Наличие десятка ёкаев рядом с ней, но не ранение? Разве не он говорил, что почувствует, если ей будет угрожать смерть?
– Ты в порядке? – спросил Цубаса запоздало.
– Можно сказать и так, – поджала губы Аямэ, глядя на него исподлобья.
Она направилась к телам оммёдзи, стараясь игнорировать Цубасу, но его присутствие давило. Казалось, что он всегда стоял прямо за спиной, – ки ощущалась так отчетливо, что хотелось повести плечами в надежде скинуть с себя это чувство, как нежеланное хаори, которое ей в детстве накидывали на плечи слуги.
Аямэ сняла омамори с тел соклановцев, коротко молясь за каждого из них, когда делала это. Она не впервые видела смерть. Они были старыми друзьями, которые пусть и встречались редко, но не спешили в объятия друг друга, предпочитая обмениваться подарками в виде чужих жизней. И все же сжигать тела Сайто – тех, кто учтиво называл ее старшей сестрой и наследницей, и тех, кто плевался, что именно она станет главой клана, – казалось неправильным. Гордые Сайто, уверенные в собственном могуществе, ведь именно их клан благословил Сусаноо-ками-сама. И что теперь? От них остались лишь вышитые заботливыми руками матерей омамори, которые Аямэ вернет в семьи, чтобы родители почтили память погибших детей.
Размышления о погибших помогли отвлечься, когда Аямэ смотрела на взвившийся над телами благословенный огонь. Пламя пожирало мертвых, а заодно ее злость так же, как делало с ёкаями, – обращало их в пепел быстро, не оставляя после себя ни следа. Еще одна черта, объединяющая ёкаев и людей.
– Что случилось? – Вопрос Цубасы заставил Аямэ сосредоточиться на происходящем, а не на рассуждениях.
– Не знаю, – честно призналась она, покачав головой. – Я возвращалась в Хэйан, когда ощутила ёкаев.
– Я имел в виду иное. – Заметив непонимающий взгляд Аямэ, Цубаса пояснил: – Ты прихрамываешь. Человеческим взглядом этого не заметить, но я вижу.
Огонь Аматэрасу-омиками действительно успокоил ее – сжег неприятные эмоции вместе с телами, поэтому ответила она спокойно:
– Вчера пострадала во время сражения с микоси-нюдо.
Цубаса нахмурился, но уже не задумчиво, как чуть ранее, а скорее зло, будто новость задела его. Крылья за его спиной едва заметно дернулись, но в итоге он так ничего и не сделал, только раздраженно выдохнул через нос в попытке успокоиться.
– Я не ощущал опасности, потому что рядом с тобой был кто-то достаточно сильный, чтобы перекрыть это чувство, – признался Цубаса нехотя. – Кто?
– Семихвостый лис по имени Такуми.
– Ах он.
Аямэ совершенно не знала, как следует понимать такой ответ. В голосе Цубасы смешались одновременно раздражение, недовольство и благодарность. Совершенно неожиданное сочетание, расшифровать которое она не рискнула.
Они снова замолчали. Аямэ перевела взгляд с Цубасы на догорающее божественное пламя – золотые искры взмывали в небо, тянулись к заходящему солнцу, унося с собой души погибших на новый круг перерождения. Когда-нибудь и она сгорит так же – в священном огне, оставленном оммёдзи Аматэрасу-омиками. И ей повезет, если рядом окажутся родные и близкие, а не случайный прохожий. Если и вовсе повезет.
– Я сопровожу тебя в Бюро, – сказал Цубаса, когда исчезли последние искры.
– Поступай как знаешь, – отмахнулась она, чувствуя неожиданную усталость, проникающую до самых костей.
«Измотана».
«Полна тоски и грусти».
«Одинока».
Аямэ моргнула, покрутила головой в стороны под любопытным взглядом Цубасы, но так никого и не увидела. Не иначе как показалось.
Стремительная прискакала к ней по первому зову, и Аямэ привычно заскочила в седло. Цубаса расправил крылья, повел ими, убеждаясь, что не заденет деревья, и взмыл в воздух, устремляясь точно в сторону столицы. Пару мгновений Аямэ просто смотрела на его уменьшающуюся фигуру, а после направила лошадь вперед, упрямо отгоняя от себя любые мысли. Если даст им волю, сразу вернутся и злость, и раздражение, и необъяснимая обида. Поэтому Аямэ предпочла бесцельно смотреть вперед, подмечая незамысловатый пейзаж, мелькавших изредка ёкаев, да следить за полетом Цубасы и упрямо игнорировать чувство одиночества, вдруг охватившее все ее естество.
Глава 7. Старая знакомая
Цубаса покинул ее раньше, чем они добрались до столицы. Ками призывали его в Небесное царство, требуя незамедлительного присутствия, хотя, если судить по раздраженному выражению лица Цубасы, ничего серьезного там не произошло.
Что ей следовало сказать в Бюро? Стоило ли говорить о возможном предательстве кого-то из оммёдзи или же просто поведать о погибших? И как поступить потом – отправиться в Сакаи лично или же передать омамори через каннуси? Вряд ли Сайто будут рады видеть на своих землях кого-то из Бюро.
Стремительная медленно подходила к Хэйану и, когда до столицы оставалось меньше ри, замерла посреди дороги. Аямэ нахмурилась, натянула поводья, но лошадь упрямо стояла на своем, отказываясь сдвинуться с места. Луна хорошо освещала местность, и причин, почему Стремительная вдруг решила замереть, не виделось.
– Да что на тебя нашло? – проворчала Аямэ. Она хотела как можно скорее оказаться в Бюро, стянуть с себя грязные одежды и вымыть из-под ногтей запекшуюся кровь, а не стоять каменным изваянием среди пустого поля.
– Вероятно, это из-за меня.
Знакомый голос с насмешливыми нотками заставил Аямэ замереть, а после недоверчиво повернуть голову.
– Генко.
– Как невежливо. – Она притворно тяжело вздохнула. – Разве мы с тобой настолько близки, что ты зовешь меня просто по имени, Аямэ-тян?
Только этой лисицы не хватало. В ее жизни появилось слишком много ёкаев за последние пару дней, и Аямэ не отказалась бы избавиться от половины из них. Не обязательно буквально, но все же проредить этот сужающийся круг ёкаев было бы неплохо.
– Что ты здесь забыла?
– Вообще я направлялась к Йосинори и Ясуси, но заметила тебя и решила составить компанию.
– Спасибо, но откажусь.
– Тогда составь компанию мне. – Генко улыбнулась, и Аямэ выразительно закатила глаза, но спешилась.
– Просто знай: мне эта прогулка не доставляет никакого удовольствия, – недовольно глядя на Генко, твердо произнесла Аямэ, чем вызвала ее смех.
– Все такая же колючая. Я считала, что ты стала лучше относиться к ёкаям после произошедшего.
– К ёкаям, а не к тебе.
– Ах, это действительно меняет дело.
Аямэ снова закатила глаза.
Какое-то время они шли в тишине, позволившей рассмотреть Генко. Как и прежде, красивая настолько, что Аямэ поморщилась, – любой, кто хотя бы раз встречал Генко в истинном обличье, не мог оторвать взгляд от темных глаз, в уголках которых таилась улыбка, алых губ и кожи столь светлой, что сияла. Высокая, с ровной осанкой и вздернутым подбородком, что никак не вязалось с обликом скромной девушки, на которую она обычно старалась походить, опуская глаза в пол. Даже отсутствующая рука не портила ее облик. А богатое кимоно с летящими журавлями Генко носила с легкостью, которой Кику Сайто не могла добиться за все свои тридцать девять лет, и это почему-то заставило Аямэ улыбнуться.
– Возвращаешься с задания?
– И удобно тебе всегда носить такие тяжести?
Они заговорили одновременно, и Аямэ недовольно поджала губы, ожидая насмешки от Генко. Та улыбнулась, но не более, и спокойно ответила:
– Когда всю жизнь носишь подобные наряды, они становятся твоей второй кожей. Это несложно – просто прекрати воспринимать кимоно как пытку.
– Как будто это возможно, – проворчала Аямэ. – В них даже ходить неудобно.
– Разве я испытываю с этим трудности? – тут же задала вопрос Генко, и Аямэ невольно перевела взгляд с дороги на нее.
Шаг Генко был свободным, легким, а длинный подол кимоно тянулся позади и совершенно не пачкался. Наверняка магия кицунэ. Но из-за легкого шага казалось, что журавли действительно летят по наряду, а Генко будто не ощущает ни его вес, ни неудобство.
– Постой… – Аямэ только сейчас рассмотрела Генко и теперь ошарашенно смотрела на кимоно. – Это сусохики[80]?!
– Заметила наконец? – улыбнулась Генко, явно наслаждаясь смесью удивления и недоверия на лице Аямэ.
– Да их же только танцовщицы носят!
– Верно, – кивнула Генко. – В сусохики можно не семенить, а идти свободнее. Да и в случае сражения в них удобнее – движения почти ничего не сковывает.
Аямэ разрывалась между желанием отругать Генко и восхититься тем, с какой легкостью она носила сусохики. Первое побеждало: как могла эта проклятая лисица так легко носить наряд танцовщиц, когда сама вышла замуж за Йосинори?
К ее удивлению, успокоил ее не здравый смысл, а простая попытка представить Генко в простом, скучном и однотонном кимоно или строгом церемониальном одеянии замужних дам – ни один из нарядов Аямэ не видела на кицунэ. Поразительным образом ей шли сусохики, богато вышитые оби и высокие прически с дорогими канзаси. Словно все эти детали являлись продолжением самой Генко.
– Неважно, что я ношу, ведь это не меняет моей сути. – Генко словно решила подтвердить мысли Аямэ. – Будь я в обычном кимоно, в хаори и хакама, в юкате, да хоть обнаженной – я остаюсь собой, и это ничто не в силах изменить.
Аямэ кивнула, принимая сказанное. Генко точно знала, кем является, а вот Аямэ порой не могла ответить на этот вопрос, как ни старалась. Кто она? Наследница клана? Непринятая богом жертва? Спасенная по милости ёкая душа?
И что еще хуже, неважно, кто Аямэ по своей сути, над ней всегда висела проклятая фраза, кошмар ее существования, о чем Генко вряд ли задумывалась. Аямэ ненавидела сочетание «ты должна». Сколько она себя помнила, ей все твердили об этом проклятом долге. «Ты должна быть сдержанной». «Ты должна быть тихой». «Ты должна вести себя подобающе». «Ты должна быть сильнейшей». «Ты должна стать лучше того полукровки». «Ты должна занять место своей сестры, раз уж она оказалась столь слабой, что умерла». «Ты должна быть достойной дочерью».