– Но насколько хватит этой силы? Еще на пару месяцев? Десяток лет? Сотню? Я знаю свои пределы, знаю себя – от подобной слабости нет лечения. Потому и прошу убить меня, пока я в своем уме.
Цубаса хотел спорить – он подался вперед, готовый убеждать Таданори в ошибочности выбранного пути, но Аямэ его удержала. Ее ладонь мягко опустилась на крепко сжатый кулак, из которого текла кровь, – когтистые пальцы так крепко впились в мягкую кожу, что повредили ее. Касание, едва ощутимое, но уверенное, заставило его сесть на место и покорно склонить голову, принимая последнюю просьбу бога.
Таданори поклонился в третий раз. Лоб коснулся пола, спина долгое время так и оставалась согнутой. Земной поклон – раскаяние за совершенные грехи и мольба о прощении.
Аямэ ответила первой. На мгновение она крепче сжала тати, а после отложила его в сторону и вернула поклон, коснувшись лбом пола. Рвано выдохнув, Аямэ поднялась с колен, обошла столик, встала за спиной бога и взглянула на Цубасу. Он молчал и не двигался, даже его глаза ничего не выражали, наполненные странной пустотой. Но в итоге он тоже низко поклонился, поднялся из сэйдза и встал рядом с Аямэ, нерешительно положив руку ей на плечо.
Сила, что направилась в тело, смешивалась с ее собственной, менялась, пока не слилась во что-то новое и не устремилась в тати.
– Пусть боги подарят вам покой, – прошептал Цубаса.
Аямэ не позволила себе колебаться. Тяжелый меч взмыл в воздух и обрушился на бога стремительно, одним ударом снося голову. Брызнула кровь, окрасив прежде светлую комнату искрящимся золотым багрянцем. Божественное сияние медленно угасало, тени в углах подбирались все ближе, а шум, что все это время разносился снаружи, вдруг стих. Оскверненная суть Таданори тоже умерла.
Тати треснул в руке Аямэ неожиданно – осталась лишь рукоять да не более чем сун стали. Меч погиб вслед за своим хозяином.
Слов не находилось. Она привыкла к борьбе, к сражениям, к отвоевыванию своей жизни каждый миг существования, но не к тому, что противник сдается и уходит одновременно так возвышенно и так бесславно.
Олений рев не дал поразмышлять над произошедшим. Сикигами злились, рвались в бой, готовые атаковать приближающегося врага.
– Они, о которых говорил Таданори-сама.
Рука Цубасы соскользнула с плеча Аямэ и легла на его собственный танто. В последних отблесках света, в котором рассеивалось тело ками, золотой глаз Цубасы сверкнул обжигающим холодом.
«Он зол», – только и успела подумать Аямэ, как Цубаса обхватил ее за талию и вырвался из дома через поваленную крышу. В ушах привычно зашумело, но теперь Аямэ не обращала на это внимания, сразу сосредоточиваясь на ёкаях, ворвавшихся на прогалину. Деревья больше не сдерживали тех, кто вторгался в темницу бога, потому они легко проложили себе путь.
– Так он подох, – разочарованно прорычал один из они. Красная кожа своим темным оттенком напоминала кровь; из-за рога – целого правого, левый оказался обломанным почти у корня, – длинного и острого, они выглядел еще более огромным, а тонкая вытянутая тэцубо[91] волоклась по земле. Покрытое шрамами тело возвышалось над остальными они, чуть более низкими, но не менее крепкими.
– Нет его, но есть развлечения.
– И еда.
Два оставшихся они походили на братьев: одинаковый рост, одинаковая кожа, одинаковые рога. Даже говорили ёкаи похоже. Различались только набедренные повязки – тигровая и медвежья.
Аямэ недовольно поджала губы. Развлечения, судя по всему, – это сражение, а еда – они с Цубасой. Самоуверенные глупцы. В любом случае жить им осталось недолго.
Сикигами набросились на они, стоило Аямэ отдать мысленный приказ. Рев, шипение и громогласный смех смешались воедино. Ёкаи обрушились на духов с уверенностью в собственных силах, которую Аямэ могла бы одобрить, принадлежи она человеку.
Почти сразу стало ясно: сикигами долго не продержатся. Пусть духи Аямэ были сильнее, чем у многих оммёдзи, они не шли ни в какое сравнение с они, сбежавшими из Ёми. Энергия, исходящая от них, казалась физически ощутимой. Аямэ почти чувствовала на языке привкус гнилых фруктов, а нос улавливал призрачный запах сырости.
Таданори-сама не обманул, они действительно оказались сильными и способными. Однорогий уходил от атак медведя играючи. Проворно избегал клыков и когтей, а в ответ бил голыми кулаками, даже не пытаясь подавить сикигами своей энергией, хотя – Аямэ знала это – мог бы сразу же уничтожить духа своей ки.
Близнецы тоже забавлялись. Они в тигровой повязке отмахивался от ястреба тэцубо, словно отгонял приставшее насекомое, и медленно, неторопливо надвигался на Аямэ и Цубасу. Они в медвежьей повязке, громко хохоча, вцепился оленю в рога и давил сикигами к земле, не давая ему двигаться. Будто духи для каждого из ёкаев не представляли никакой опасности. Будто Аямэ оказалась слишком слабой.
Она не намеревалась оставаться в стороне и просто смотреть, как уничтожают ее сикигами. Выхватив из-за пояса танто, Аямэ намеревалась вступить в бой, но Цубаса не позволил. Он вытянул руку, преграждая ей путь, и сам сделал шаг вперед, загораживая собой. Аямэ хотела возмутиться, потребовать считать ее равной и способной позаботиться о себе, но смолчала, как только обратила на Цубасу внимание. Он совершенно не походил на себя.
Сняв с пояса маску тэнгу, медленным, аккуратным движением он надел ее, скрывая лицо, так что Аямэ могла видеть только его плотно поджатые губы. Тело казалось таким напряженным, что едва не звенело, а мягкое оперение крыльев в один миг превратилось в острые клинки, способные разить врагов насмерть.
– Держи талисманы со священным пламенем наготове, – только и сказал Цубаса, прежде чем ринуться в бой.
Сикигами Аямэ не отозвала, даже наоборот – позвала еще троих, и волк, тигр и журавль окружили ее, защищая от опасности. Но Аямэ сомневалась, что пострадает.
Если во время битвы с нуси она поняла, что Цубаса прекрасный воин, то теперь убедилась в этом окончательно.
Первому они он снес голову одним движением. Они, сражающийся с ястребом, не воспринял Цубасу как противника, и это стало его последней ошибкой. Размахивая тяжелой тэцубо, он попытался отбиться от Цубасы так же лениво, как и от сикигами, но оружие столкнулось не с телом, а с пустотой. Цубаса взлетел, почти сразу оказавшись на плечах они, и скрещенными танто отделил голову от шеи, – не будь короткие клинки наполнены ки, подобное не удалось бы совершить, но энергия Цубасы с легкостью разрезала плоть ёкая. Они с грохотом повалился на землю, привлекая внимание остальных.
Его близнец заревел, откидывая оленя в сторону, и бросился на Цубасу, но тот лишь вновь взмыл в воздух, легко избегая столкновения. Они, не растерявшись, ринулся на Аямэ. Маленькие глазки горели, превратившись в пылающие угли. На бегу сняв с пояса укороченную тэцубо, они замахнулся ею, намереваясь одним ударом убрать сикигами, а после убить Аямэ, но взметнувшиеся перед ним крылья отсекли сперва руку, а после Цубаса отрубил ему и голову.
– Я вспомнил тебя!
Аямэ охнула, схватившись за грудь, – однорогий они, спокойно наблюдавший, как умирают его собратья, повалил медведя, и сикигами лишь чудом не исчез окончательно. Проклятая энергия так плотно оплела духа, что начала проникать и в Аямэ, которой пришлось резко отозвать медведя обратно. Прежде она не задумывалась, что ки может идти не только от нее к сикигами, но и от сикигами к ней.
– Ёмоцу-сикомэ[92] рассказывала о тебе достаточно часто, чтобы ты запомнился, сын бога-посланника Ятагарасу[93].
Цубаса застыл. Не просто замер, а словно обратился в камень. Ветер трепал его волосы и одежды, но грудь не вздымалась от дыхания, ни один мускул не дрогнул, когда они произнес эти слова. Аямэ боялась пошевелиться, глядя на такого Цубасу. Он не пугал ее, но настораживал, и она не представляла, что делать.
– Еще не сдохла? – наконец произнес Цубаса пустым, мертвым голосом и крепче сжал танто. Аямэ видела, как побелели костяшки пальцев, а удлинившиеся когти вновь ранили ладони.
– Она-то? – хохотнул они. – Старуха переживет всех, тебе ли не знать?
Он отвечал так, словно они с Цубасой были старыми приятелями, которые встретились после долгой разлуки и теперь пытались заместить утраченные годы разговорами. Вот только их энергии, схлестнувшиеся между собой, ясно давали понять – ни о каком мире не может быть и речи.
Цубаса рванул на они так стремительно, что Аямэ не заметила его движения. Танто столкнулись с тэцубо, металл высек искры, и противники замерли на мгновение, глядя друг другу в глаза.
Они больше не смеялся, не выглядел расслабленным и уверенным в собственных силах. Мышцы его напряглись, вздулись, он всем телом навалился на куда меньшего Цубасу, но не смог сдвинуть его ни на сун. Цубаса, упершись пятками в землю, давил на они в ответ, но, к его удивлению, силы оказались равны.
Ястреб набросился на они с высоты, заставив того попятиться и толчком отбросить Цубасу назад, чтобы уйти от удара. Тэцубо почти сразу достала сикигами, ломая ему крыло, и Аямэ поморщилась – удар отозвался внутри нее сдавленной болью.
– Когда мне говорили держаться от вас подальше, я не ожидал, что причиной будет сила, а не необходимость оставить вас в живых, – поигрывая тэцубо, перебрасывая ее из руки в руку, недовольно произнес они, переводя взгляд с Цубасы на Аямэ. Пусть ей не дали поучаствовать в битве напрямую, она не могла остаться в стороне и тихо наблюдать за тем, как сражается Цубаса. Если она в состоянии помочь, то намеревалась это сделать.
Сикигами зайца Аямэ призывала редко – в сражениях он почти ничем не мог помочь, только путался под ногами, и именно этим Аямэ намеревалась воспользоваться сейчас. Как только