– Нам доходило письмо, что двух местных съели в горах. Там редко что-то происходит, потому из нашего клана никто не откликнулся, прошение вернулось в Хэйан и в итоге попало в Бюро. Их оммёдзи был опытным воином, если вдруг кто-то решил, что отправили совсем юнца.
Тревожные вести заставили всех настороженно переглядываться и переговариваться с удвоенной силой. Только Ситиро – старейшина южной ветви – никак не отреагировал, продолжая распивать саке. Судя по замутненному взгляду, старик даже не понимал, в чем дело. Дряхлое тощее тело едва не заваливалось на бок, дрожало и, казалось, вот-вот рассыплется, но старейшина продолжал цепляться за жизнь с завидным упорством. Примерно таким же, с каким он сейчас ухватился за кувшин выпивки.
Четыре ветви клана отвечали за свою часть города, в соответствии с которой их и назвали. Западная ветвь, к которой принадлежала Аямэ, считалась главной, и лишь ее представители могли руководить кланом. Сакаи, город десятилетиями находящийся под защитой Сайто, с западной стороны выходил к морю, откуда однажды к ним и вышел Сусаноо-но-Микото и одарил своей благодатью клан. Первый благословенный стал главой, и именно к его роду относилась Аямэ. Остальные, кому бог даровал благословение, распределили между собой город, в котором поселились и о котором заботились.
В детстве, пока не началось обучение, Аямэ думала, что представители ветвей сильные, справедливые и стойкие люди. Реальность была более жестокой – почти все старики оказались лицемерными мерзавцами с завышенным самомнением и мешком недостатков, во главе которых стояло саке.
Поэтому, глядя, как старик Ситиро напивается, как Сузума пытается казаться более остроумным, как Исао заносчиво смотрит на всех присутствующих и как отец не предпринимает ничего, чтобы прекратить нарастающие крики, Аямэ могла только стискивать зубы от досады и пытаться сдержать злость. Она взяла чашу саке и покрутила ее в руках. Всматриваясь в размытое отражение, где виднелись только ее глаза, Аямэ постаралась успокоиться.
Пусть она и поступала безрассудно в большинстве случаев, но не могла высказаться против происходящего, как и в принципе не могла говорить все, что пожелала. Пока она не стала главой клана, ей приходилось следовать установленным правилам. И молчание входило в их число.
Если только ей не задавали прямой вопрос, как сейчас.
– В Бюро оммёдо что-то говорили о произошедшем? – спросил отец, переведя взгляд на Аямэ.
– Я выехала из Хэйана заранее, так что ничего не слышала, – поставив пустую чашу на стол, ответила Аямэ, глядя в глаза отцу. Дерзость, за которую ее могли бы наказать, не будь она наследницей.
– Занятно, что донесения добрались до Исао-сама быстрее, чем сестра приехала в Сакаи, хотя вы оба прибыли из столицы. И письмо ведь наверняка отправили позже, – гоготнул Рюити, надеясь задеть Аямэ, но она напала в ответ, как змея из мешка.
– Если бы мой дражайший братец чаще покидал город и избавлял окрестности от ёкаев, а не только сидел в додзё, наблюдая за чужими тренировками, – начала Аямэ с хищной улыбкой, – то, возможно, мне бы не пришлось выезжать в ночь, чтобы сделать за него всю работу.
Рюити покраснел от злости, готовый наброситься на нее, но заставил себя сидеть. Только багровое лицо продолжало пылать от унижения. Аямэ с трудом подавила ухмылку, вместо этого решив поесть. Саке грело изнутри, теплом распространяясь по желудку, а тот требовал еды. Слуги постарались: перед каждым гостем стояли цукэмоно[29] нескольких видов, намасу[30] и бобы эдамаме[31]. Поставили даже гюнабэ[32], который обычно ели только мужчины, но Аямэ радовалась такой оплошности – острая говядина хорошо подходила к выпивке, кувшин которой она намеревалась осушить до дна. Ей еще несколько дней предстояло находиться в клане, поэтому хотя бы первый она постарается забыть.
Пока Аямэ размышляла по поводу еды, старательно игнорируя присутствующих, в зале разгорелся настоящий спор. Воспоминания о сражениях бок о бок с богами были слишком свежи, и большинство противилось тому, чтобы вступать в новую битву. Даже если сами они все это время сидели на татами[33] здесь, в Сакаи, за стенами увешанных талисманами-офуда[34] домов.
– Необходимо отправлять оммёдзи на задания хотя бы по двое. – Громкий женский голос на мгновение перекрыл крики и споры, и Аямэ отвлеклась от цукэмоно, подняв взгляд на говорившую.
Женщина, в возрасте почти столь же почтенном, как и у большинства присутствующих, выглядела величественно и достойно. Она ровно держала спину, одна рука ее лежала на коленях, вторая же то и дело тянулась к лежащим рядом ножнам от катаны, а лицо сохранило остатки былой красоты: даже испещренное морщинами, оно привлекало внимание правильными чертами, удивительным внутренним сиянием и отсутствием шрамов, которых не мог избежать никто из действующих оммёдзи. Женщина казалась знакомой, но Аямэ никак не могла ее вспомнить.
– Йоко-сама права, – кивнули несколько старейшин, а Аямэ наконец поняла, кто перед ней: за прошедшие годы лицо Йоко-сама изменилось достаточно, чтобы Аямэ не сразу узнала ее.
Первая супруга Сайто Юти. За шестнадцать лет брака она так и не родила ни одного ребенка. Старейшины тогда настояли, чтобы супруги развелись – неслыханное прежде дело в клане – и Юти нашел себе новую, молодую и здоровую жену. Так родители Аямэ и поженились – семнадцатилетняя Кику из северной ветви Сайто и тридцативосьмилетний глава клана Юти. Разница в двадцать один год не смущала молодую жену. Кику, в достаточной степени амбициозная и тщеславная, видела в союзе не похороненное будущее в компании старика, а шанс возвыситься. А когда Кику в первый же год брака забеременела, пусть и родила в итоге дочь, ее уверенность в себе достигла того уровня, что уже никто и ни при каких обстоятельствах не смог бы ее пошатнуть.
Когда-то Аямэ желала называть матерью Йоко. Еще в юном возрасте Кику отказалась от работы оммёдзи, хотя была от природы талантлива – даже без тренировок она могла призвать трех сикигами. А вот Йоко выбрала путь борьбы с демонами. Всю замужнюю жизнь она сопровождала Юти в каждом сражении. Боролась на равных с мужчинами, призывала пять сикигами и всегда стойко переносила ранения. Ей уже перевалило за пятьдесят, но все знали, что Йоко до сих пор способна за себя постоять и дать отпор любому, кто станет на ее пути.
Такая жизнь была для Аямэ ближе, чем убеждения матери, которая предпочитала следить за тем, чтобы ее кожа оставалась белой и гладкой, а тело пребывало в комфорте, для поддержания которого сама она не сделала ровным счетом ничего.
Споры продолжились. Йоко больше ничего не говорила, Аямэ вернулась к еде и игнорированию едких замечаний Рюити, лишь изредка поднимая глаза, чтобы следить за происходящим.
Рёта с завидным спокойствием опустошал чашу за чашей. Хитоси не отводил взгляд от блюд, практически не трогал саке, но съел уже почти все, что стояло на чабудае. Отец делал вид, будто понимает и слушает каждого, хотя в нарастающем шуме это было невозможно. Мать же восседала позади отца подобно императрице, коей себя, без сомнения, и считала. С момента, как она заняла свое место, Кику не сдвинулась ни на сун[35], сэйдза ее оставалась идеальной, а руки были чинно сложены на коленях. Совершенство, а не женщина.
Аямэ тут же наполнила еще одну пиалу саке и сразу ее осушила.
Разговор тем временем продолжался. Весьма быстро решив, что своих соклановцев необходимо оберегать, а потому на задания отправлять их следует в парах, а то и по три-четыре человека, но никак не поодиночке, старейшины и гости сменили тему.
Начались споры о том, кто в этом месяце потратился больше и сильнее опустошил казну, кого из близнецов назначить преемником в какую-то побочную ветвь клана, чьи представители даже не прибыли на собрание, как поздравить внука одного из старейшин, которого здесь тоже не наблюдалось, со вторым призванным сикигами… Собрание больше походило на рыночные сплетни. Аямэ отметила, что и эту традицию в клане следует убрать. Собираться ежемесячно для обсуждения настолько незначительных вещей, при этом тратя из общей казны немалые суммы на еду и выпивку? Абсолютно бессмысленное дело.
Время тянулось медленно. Хитоси откровенно дремал – его голова то и дело падала на грудь и резко приподнималась в попытке прийти в себя и не уснуть окончательно. Чабудай перед ним давно опустел, а слуги, которым не позволяли присутствовать на собрании, не могли обновить закуски, так что у Хитоси даже не было возможности занять себя едой. Пусть он, как и Аямэ, являлся прямым наследником и, ко всеобщему почтению, мужчиной, говорить он тоже мог только в том случае, если ему задавали прямой вопрос. Наследники в первую очередь обязаны слушать и слышать и лишь потом говорить. И на подобных собраниях якобы обучались этому искусству.
А вот Рюити наоборот – болтал без умолку, оставив наконец Аямэ в покое. Не ограниченный рамками наследования, он высказывал свое мнение по любому вопросу, даже если был не прав. Особенно если был не прав. Его не слушали. Заглушенный десятком других, более весомых из-за своего статуса голосов, он тем не менее не сдавался и продолжал с упорством осла говорить и говорить. И только полученная с опытом способность игнорировать окружающий ее шум помогала Аямэ держаться и не реагировать на колкие фразы Рюити, которые он, отвлекаясь от разговоров, изредка бросал в нее, – большинство из них Аямэ попросту не слышала.
– Думаю, на сегодня мы закончим. – Голос отца вырвал ее из размышлений. Хитоси резко выпрямился, стараясь выглядеть так, будто не дремал мгновение назад. Рюити наконец прекратил ворчать над ухом. Рёта шумно поставил пиалу на стол, не рассчитав силу.