энергию из тела. Она даже не могла ни у кого спросить совета – слишком привыкла все делать сама. Единственной ее поддержкой стал Цубаса. Окажись в Бюро хотя бы Йосинори, Аямэ бы спросила его совета, даже к Генко обратилась бы, но…
Дыхание замерло в груди, когда одна из черных линий стремительно поползла вверх по ноге и замерла чуть выше колена. Аямэ же не придется отрубать ему ногу, чтобы спасти жизнь? Вдруг она не отрастет, как это было с крылом? Или не восстановится именно после того, как ее отсечет Аямэ, а пока что есть способ спасти Цубасу, не навредив ему?
Аямэ не могла назвать себя рьяной почитательницей богов. Она знала их, видела собственными глазами: самовлюбленные, упрямые, наглые, коварные. Они ничем не отличались от людей, кроме того, что владели силой, способной иссушить землю, стереть горы и уничтожить мир. Но сейчас не могла не молиться: «Аматэрасу-ками-сама, дай совет…»
Она ни на что не рассчитывала. Сказанные слова были не более чем порывом отчаяния, но богиня словно ждала этого. Подарок Цубасы – тот самый вакидзаси – вдруг вспыхнул золотом, привлекая к себе внимание. Аямэ закусила губу, нахмурилась, пальцы дернулись в сторону клинка, но нерешительно.
– Да пусть все поглотит Ёми!
Клинок быстро оказался в ее руке, тут же окрашиваясь в золото. Чужая ки вновь заколола ладонь, но теперь Аямэ знала, кому она принадлежит.
И снова Аматэрасу. Что именно она хотела от них, Аямэ не знала, но сейчас могла только поблагодарить богиню.
Острое лезвие вонзилось в кожу легко, словно само стремилось избавить Цубасу от яда. На миг свет вакидзаси ослепил Аямэ, а в следующий она услышала шипение. Черная как смоль кровь из небольшой раны на бедре стекала на пол, прожигала татами и пыталась растворить дерево, но освященное божественным пламенем оно заставляло зараженную кровь испаряться. Поднявшийся дым поражал смесью запахов: воняло сожженными телами, сыростью болот и гнилью фруктов. Хотелось распахнуть окна и впустить свежий воздух, но Аямэ оставалась на месте, упрямо держа вакидзаси в ране.
Прикрыв лицо рукавом хаори, она не моргая смотрела, как исчезают черные полосы проклятия. Энергия Ёми уходила медленно, неохотно, отчаянно цеплялась за тело Цубасы, но все же постепенно вытекала наружу. У Аямэ слезились глаза, горло от дыма нещадно царапало горькими когтями, из-за чего поднявшийся кашель не утихал, но она все равно не опускала вакидзаси.
Когда последняя капля яда покинула тело Цубасы, Аямэ откинула вакидзаси и бросилась раздвигать сёдзи. Кашель никак не прекращался, дым стелился по полу комнаты, как живой, – недовольно трещал от соприкосновения с благословенными предметами, искал выход сквозь закрытые перегородки, что вели в другую комнату, пытался вновь пробраться в тело Цубасы, но рана на ноге уже затянулась.
Талисман со священным пламенем оказался в руках Аямэ быстрее, чем дым попытался выскользнуть наружу. Короткая мысленная молитва Аматэрасу-сама – и талисман загорелся, огонь перекинулся на дым, и тот обратился туманом, в котором сияли искры пламени. Ворвавшийся в комнату холодный воздух принес с собой запах благовоний и забрал остатки проклятой энергии, и Аямэ могла поклясться, что ощутила чье-то прикосновение к своему лицу, когда порыв ветра пронесся мимо нее.
Торопливо закрыв сёдзи, Аямэ приблизилась к Цубасе. Дыхание его стало ровнее и легче, лицо больше не выглядело бледной посмертной маской, а мелкие раны затягивались на глазах благодаря внутренней энергии.
Аямэ перевела дыхание и устало опустилась на пол.
– Больше никакого безрассудства. Оставь его мне, – с облегчением произнесла Аямэ, вновь смачивая ткань и вытирая грязь, кровь и выступивший пот с тела Цубасы.
Тишина, поселившаяся в комнате, больше не давила на Аямэ неподъемным грузом, который она не замечала прежде. И, закончив с омыванием, позволила себе наибольшую дерзость – обессилено повалилась на татами рядом с Цубасой, осторожно подползла к нему под бок и почти мгновенно уснула.
Он не просыпался уже пятый день.
Аямэ не знала, нормально ли это для ёкая, и даже не могла ни у кого поинтересоваться, а потому терпеливо, насколько могла, ожидала пробуждения Цубасы. Выглядел он хорошо: лицо больше не напоминало покойника, дыхание всегда оставалось ровным и чистым, раны затянулись, даже перья на крыльях начали отрастать, хотя проплешины все равно еще оставались, и из-за этого Цубаса выглядел несколько болезненным.
В дом она позволяла войти служанкам, но при этом следила за каждым их шагом, и Ясуси. Он с интересом наблюдал за тем, как Аямэ ухаживала за Цубасой, нерешительно касался черных перьев, когда ему позволяли, и с радостью выполнял мелкие поручения.
– Тетя, вас приглашает к себе Нобуо-сенсей, – нерешительно произнес однажды днем Ясуси. Он неловко мялся перед комнатой, с любопытством посматривая на спящего Цубасу, словно ожидал, что тот проснется в любой момент.
Аямэ нахмурилась. Она одновременно и ожидала этого вызова, и нет. Нобуо-сенсей позволил бы ей проводить дома столько времени, сколько необходимо Аямэ, но вряд ли эта вольность пришлась по нраву руководству. Пусть главой Бюро и оставался Нобуо-сенсей, он же принимал все основные решения касательно учеников и их обязанностей, но влияние на жизнь оммёдзи со стороны советников было ощутимым.
«Совсем как в клане».
– Присмотришь за ним?
– Ох! – Ясуси покраснел и тут же поклонился, оставаясь в таком положении дольше необходимого. – Прошу прощения, тетя, Нобуо-сенсей приглашает вас к себе не сейчас, а когда вам будет удобно! Мне следовало лучше выражать свои мысли!
– Поднимись, – отмахнулась от его слов Аямэ, – тебе всего шесть, ты не обязан уже сейчас следить за всем, что говоришь и делаешь.
– Но Като-сенсей учил…
Аямэ нахмурилась, и Ясуси тут же замолчал, виновато потупившись. Раздраженно фыркнув, Аямэ вновь перевела взгляд на спящего Цубасу, хотя мысли ее сосредоточились на упомянутом Като. Она знала его, пожалуй, слишком хорошо. Ровесник Йосинори, Като всегда стремился занять если не первое место среди оммёдзи Бюро, то хотя бы стоять с ним на одной ступени, но так и не смог достичь желаемого. Сперва из-за Аямэ, которую невзлюбил с первой встречи, а после и потому, что собственных сил ему хватало на призыв шести сикигами – хороший результат, но далеко не идеальный. В пятнадцать он понял, что не сможет добиться большего, к Йосинори продолжал относиться с должным уважением и почитанием, а вот отношения между ним и Аямэ стали еще более напряженными. И видимо, эту неприязнь он решил перенести и на Ясуси.
– Я поговорю с Като-саном, чтобы он больше не учил вас подобной ерунде.
– Он хороший учитель… – слабо начал Ясуси, но Аямэ его прервала:
– Ты правда так считаешь или просто не смеешь оскорбить наставника?
Ясуси промолчал, вновь опустив взгляд в пол. Что ж, она так и полагала. Может, следовало пригласить Като на тренировку и выбить из него все, что мешало в целом умной голове принимать верные решения?
– Тетя, – тихо позвал ее Ясуси, отвлекая от рассуждений, и Аямэ вновь едва заметно вздрогнула. Даже если больше она не выражала своего недовольства открыто, слышать непривычное обращение все еще было странно.
– Что?
– Я могу называть Карасу-тэнгу-сама дядей? Он ведь вскоре станет вашим супругом?
Аямэ задохнулась от вопросов, заданных невинным детским голосом. В ужасе уставившись на Ясуси, который смотрел на нее открыто и явно ждал ответа, Аямэ не нашлась что сказать.
Откуда такие мысли в столь юной голове?
– Тетушки-прислужницы сказали, что мужчина в доме незамужней девушки может быть, только если они вскоре станут супругами, – послушно ответил Ясуси на случайно заданный вслух вопрос.
– Не слушай все, что слышишь!
Ясуси нахмурился, не понимая фразу Аямэ, но у нее не было никакого желания пояснять. Так вот какие слухи уже поползли по Бюро. А если они дойдут до Сайто… Ничего хорошего из этого не выйдет. Она предполагала, во что это может вылиться: либо десяток ударов плетью, либо лишение титула наследницы и изгнание из клана, либо и вовсе смертная казнь. Все могло подойти, точное наказание зависело от настроения старейшин.
Мысль потекла дальше, устремилась вперед полноводной рекой и вылилась в океан злости, который никогда не успокаивался в душе Аямэ. Почему она должна скрываться? Отчего ей нужно следовать каким-то глупым правилам, когда почти все старейшины Сайто их не выполняют? С каких пор связь с ёкаями, что подчиняются приказам богов, стала грехом, от которого невозможно избавиться?
– Ты пугаешь ребенка.
Осипший тихий голос отвлек ее, и Аямэ обернулась столь резко, что взметнувшиеся волосы застелили глаза. На нее смотрел Цубаса. Уставшее выражение бледного лица, менее яркий взгляд – золото в левом глазу заметно потускнело – и едва заметная ухмылка в уголках губ.
– Карасу-тэнгу-сама! – Восхищение в голосе Ясуси казалось ощутимым. – Приветствую! Пусть Аматэрасу-сама осветит ваши дни и подарит благополучие!
– Как и тебе, дитя.
Цубаса попытался сесть, но ослабшее тело не позволило сделать это сразу, а потому Аямэ бросилась к нему. Руки оказались на его талии быстрее, чем она успела себя остановить, а Цубаса с легкостью принял помощь. Непозволительная близость. Опасная.
– Ступай и скажи Нобуо-сенсею, что я скоро навещу его, – обернулась Аямэ, но не отстранилась от Цубасы.
– Хорошо, тетя. – Ясуси бросил еще один заинтересованный взгляд на Цубасу.
– Позже поговорите, – уставшим голосом добавила она, из-за чего Ясуси широко улыбнулся.
– Благодарю!
Он едва не дрожал от восторга, когда торопливо кланялся и так же поспешно покидал их. Аямэ чуть нахмурилась – интерес Ясуси к ёкаям был слишком сильным, наверняка навеянным матерью-кицунэ и полукровкой-отцом.
– Я в порядке.
Ей стоило ожидать этих слов, но она все равно окинула Цубасу недовольным взглядом, прекрасно зная, что он еще недостаточно выздоровел, чтобы говорить столь уверенно. Вот только окажись она в подобной ситуации, и сама бы в первую очередь уверяла всех в своем благополучии.