– В окрестностях столицы уже несколько человек погибли из-за мононоке. – Тосиюки-сан не смотрел на Сина, когда говорил. Вместо этого его внимание сосредоточилось на партии в сёги[118], которую он вел с Ситиро-саном, главой южной ветви клана.
– Разве в столице нет своих оммёдзи?
Ситиро бросил недовольный, упрекающий взгляд на Сина, но ничего не сказал, вновь вернувшись к саке и игре. Тосиюки же тяжело вздохнул и покачал головой, недовольный ответом.
– Столичные оммёдзи слишком заняты защитой императора, ведь скоро Парад сотни демонов[119]. Им следует сосредоточиться на людях, а не только на правителе, но ты ведь понимаешь, что этого не произойдет.
Тосиюки говорил с Сином как с неразумным ребенком. В его голосе отчетливо звучали снисхождение и усталость, которые раздражали и без того недовольного Сина. Он знал, что в клане его не любят из-за своеволия и нежелания быть оммёдзи, а потому поручают в разы больше заданий, желая наказать за непослушание и исправить. Сказанные Тосиюки слова звучали глупо – все знали, что Бюро оммёдо никогда не выбирали, кого защищать, а кого нет, всегда распределяя силы так, чтобы уберечь от опасности всех.
– Помоги Бюро. – Тосиюки впервые взглянул на Сина, растягивая губы в пустой улыбке. – Разберись с мононоке. Докажи, что именно Сайто достойны носить звание оммёдзи.
– Я только вернулся из Эдо[120], где почти месяц ловил сперва ва-нюдо, а после катава-гурума…[121]
– Разве защита людей не важнее отдыха? – Ситиро наконец заговорил, и каждое его слово сочилось неприкрытым ядом.
Син ничего не ответил. Он крепче сжал ножны катаны, сдерживая рвущееся наружу ругательство, и ждал, но ни Тосиюки, ни Ситиро больше ничего не сказали, сосредоточившись на партии сёги, а Син перестал для них существовать.
Мысленно пожелав старейшинам оказаться в Ёми, Син развернулся и ушел. Уже стоя в энгаве, он услышал негромкий возмущенный голос Ситиро, упрекающий Сина в отсутствии манер, но не обратил на это внимания. Почти никто в клане не заслуживал его поклонов.
Дорога в Хэйан измотала его. Уставший, голодный, раздраженный, потому что так и не смог встретиться с сыном, Син прибыл в Бюро, где его встретили с большим теплом, чем он получал от Сайто за последние годы.
– Людей сейчас не хватает, и мы благодарны, что вы прибыли. – Глава Бюро Нобуо-сенсей низко поклонился, мягко надавливая на затылок младшего ученика, который не отводил от Сина ясных глаз. – Йосинори-кун, приличия.
Мальчишка тут же склонился. В этом возрасте он должен был знать, как вести себя, но больше походил на дикого зверька, которого смогли приручить. Энергия из него рвалась наружу с мощью, способной уничтожать города, и Сину на мгновение стало интересно, каким же мужчиной вырастет Йосинори.
«Было бы хорошо, стань он другом моему Хитоси», – глядя в спину убегающего мальчика, подумал Син и повернулся к Нобуо-сенсею.
– Есть в нем что-то…
– Неправильное? – Нобуо-сенсей улыбнулся и кивнул. – Да, но не будем об этом сейчас. Вы прибыли в Хэйан помочь с чем-то конкретным или же можете остаться у нас, пока не закончится Парад демонов?
– Прошу меня извинить, – поклонился Син, – но я здесь только для того, чтобы помочь вам с мононоке.
– Ах, понимаю. – Нобуо-сенсей не выглядел расстроенным, когда согласно кивал в ответ. – Он извел уже четверых людей, среди которых оказалась молодая мико. Стоит кому-то из оммёдзи оказаться достаточно близко, как он тут же убивает человека, чьим телом завладел, и перемещается в другого. Мононоке хорошо прячется – его ки почти невозможно уловить.
– Я справлюсь с ним.
Нобуо-сенсей улыбнулся и поклонился по-настоящему уважительно, без намека на издевку, как делали Сайто. Возможно, Сину следовало сбежать с сыном сюда, в Бюро. Пусть он останется оммёдзи, чего никогда не хотел, но избавится от пренебрежения и непонимания, которые преследовали его в клане.
Син с благодарностью принял предложение отдохнуть перед поисками ёкая и на следующий день, полный сил и уверенности в том, что справится с мононоке, направился в окрестности столицы.
Небольшие покосившиеся домики и испуганные, сломленные люди, которых он встречал, выглядели неуместно на фоне яркой жизни жителей столицы. Тонкие одежды, злые взгляды, ругань на каждом шагу, проклятия, сыплющиеся в спину. Чем больше Син находился здесь, тем сильнее его все угнетало.
Столица? Сакаи и ближайшие к городу деревни выглядели лучше, чем Хэйан. Все кричало о бедности и лишениях, и Син слишком остро воспринимал увиденное. Как могли император и его люди допустить это? Как могли оммёдзи позволить такому количеству чудовищ обосноваться на границах города, ведь, куда Син ни смотрел, везде видел ёкаев. Маленькие и крупные, безобидные и опасные – они окружали людей и рвались за ними в глубь города, надеясь обосноваться там.
Поиски длились несколько дней, и Син уже не верил, что сможет найти в переплетении мрачных улиц мононоке. Он настолько сосредоточился на собственных мыслях, что едва не упустил его след. Ощущение гнилости во рту и запах смерти, которые всегда указывали на этого мононоке, повели Сина за собой, глубоко в беспросветный лес, где даже солнце Аматэрасу-омиками не могло пробиться сквозь густые листья. И в этой тьме Син нашел свой конец.
Он никогда не хотел быть оммёдзи. Но ни разу это желание не отзывалось в нем с такой силой, что в груди не хватало воздуха, а душа разрывалась на части.
Мононоке нашел новое тело. Молодое, сильное, крепкое. Тело беременной Аки, и мононоке не намеревался его покидать. Он впился в Аки, слился с костями и растворился в мышцах, радуясь, что смог заполучить женщину, в чьих жилах текла благословенная богами кровь – не слишком сильная, чтобы изгнать мононоке, но достаточно, чтобы он стал могущественнее.
Как Син ни старался, изгнать мононоке не выходило. Там, где ёкай атаковал в полную силу, Сину приходилось сдерживаться, чтобы не навредить Аки. Когда же он пытался связать мононоке и очистить тело, ёкай уворачивался, угрем уходя от сикигами и талисманов, смеялся во весь голос и говорил, говорил, говорил…
– Она все еще здесь, в этом теле! Ждет мужа, которого отправили на другой конец страны, потому что видит, какой ты бесполезный. Ты не защитил ее сестру, так как же спасешь ее?
Каждое слово впивалось в Сина стрелой, от которой невозможно увернуться. Он не знал, правда ли мононоке высказывал мысли Аки или же извращал ее рассуждения, но чем больше говорил ёкай женскими устами, тем больнее становилось Сину.
Пока Аки не вырвалась наружу, надломленным шепотом произнеся лишь два слова:
– Убей меня…
Она исчезла так же быстро, как и появилась, уступив тело демону, что хмурился и презрительно кривил губы. Но Син запомнил то мгновение, когда Аки просила его, как мольба отразилась на ее бледном изнуренном лице, как смотрела на него – отчаянно и требовательно.
Он не позволил себе думать и медлить. Несколько шагов навстречу, пара сикигами и несколько точных ударов, когда мононоке замер, явно не по своей воле, а из-за боровшейся внутри собственного тела Аки. Ее смерть была безболезненной, но мононоке кричал не прекращая:
– Убил ее! Совсем как Акане – не спас, не защитил, не уберег. Слабак, а не мужчина! Посмешище, а не оммёдзи! Мы встретимся с тобой в Ёми, и Эмма[122] рассудит нас, но вряд ли ты избежишь его наказания.
Даже умирая, ёкай не оставлял попыток задеть Сина, который не реагировал внешне, но истекал кровью внутри. И, сжигая тело Аки, он думал и думал о произошедшем, убеждаясь в правдивости упреков мононоке. Он мог навестить Аки. Мог убедиться, что она в порядке. Мог лучше заботиться об Акане. Мог противостоять Сайто. Мог сбежать от них…
И ничего не сделал.
Сожаления накрыли его неудержимой волной, погрузив в глубины отчаяния. Син не помнил, как вернулся в Бюро. Не помнил, что у него спрашивал Нобуо-сенсей и что он отвечал. Не помнил, как добрался до Сакаи. Син очнулся лишь в собственном пустом доме, крепко сжимая в руке веревку, стоя под раскидистыми ветвями отцветшей глицинии.
Его нашел Хитоси, вернувшийся из додзё, хотя обычно оставался в главном доме под опекой Юти. Он провел весь день и всю ночь под деревом, умоляя отца очнуться, но тот молчал.
О произошедшем узнали лишь на следующий день. Прислуга, присматривающая за домом в отсутствие хозяина, устроила переполох, крича так громко, что на ее голос прибежали несколько мужчин.
Старейшины и Юти прибыли сразу, как их оповестили о том, что случилось. Никто не обращал внимания на тихого, бледного Хитоси, но он видел и запоминал все. Юти отводил взгляд, не в силах смотреть на тело Сина. Старейшины перешептывались, рассуждая, что послужило причиной, пока гонец из Хэйана не принес письмо, в котором глава Бюро поведал о происшествии.
Хитоси слышал все, и каждое услышанное слово отпечаталось в его памяти клеймом.
Позже ему пытались рассказать, что случилось. Не правду, а ту версию, которая распространилась по клану, ведь истина выглядела слишком мрачно и скандально. Хитоси сказали, что его отец мужественно боролся с мононоке, позволил тому завладеть своим телом и покончил с собой, чтобы на священной земле и под деревом, защищавшим от ёкаев, мононоке окончательно сгинул.
Хитоси потребовалось несколько лет, чтобы собрать воедино картину произошедшего. И мгновение, чтобы возненавидеть клан и пожелать ему исчезнуть в мучениях, подобных тем, что пережила его семья. Поэтому, когда он встретился со сбежавшим из Ёми ёкаем, Хитоси не размышлял ни мгновения, предлагая сделку: он не тронет ёкаев, а те уничтожат Сайто, всех, за исключением людей, на которых он укажет. Ёкаи согласились, и с тех пор оммёдзи начали погибать, а проклятые боги – вырываться из своих темниц.