– Средняя дверь. Рядом со столом, на котором стоят цветы.
– Спасибо, – бормочу и направляюсь к комнате.
Аарон чересчур приветлив, чересчур спокоен, и мне становится не по себе. Подозреваю, что причина его хорошего настроения не придется мне по душе.
Я негромко стучу в дверь, но ответа не получаю. Стучу еще, и на этот раз слышу всхлип.
– Пошел прочь, Аарон!
Воспользовавшись шансом, я толкаю дверь и сразу вижу, почему этот козел был так счастлив, впуская меня. На кровати, прислонившись к спинке, сидит Райан, одной рукой обнимая Стейси, а другой поглаживая по спине, а она устроилась между его ног и рыдает, уткнувшись в его грудь. Так вот что хотел показать мне Аарон! Но сердце болит только потому, что моя девочка в таком ужасном состоянии.
Оба одновременно поворачивают ко мне головы и смотрят с совершенно разными выражениями, но эмоции Анастасии читаются безошибочно.
Она считает себя преданной.
– Убирайся, – говорит надтреснутым голосом и поворачивается в объятиях Райана, вытирая слезы. – Ты опять солгал! Нейтан, ты же обещал, что не будешь ничего делать!
– Стейси, пожалуйста. Давай поговорим. Клянусь, я ничего не делал.
– Прекрати клясться! – кричит она, сотрясаясь от рыданий.
Райан зарывается лицом в ее волосы и что-то шепчет. Я не слышу, но Стейси не сводит с меня глаз.
– Нейт, декан все рассказал родителям Аарона! Я знаю, что тебя исключили из команды! Знаю, что это был ты!
Мне кажется, что я не могу дышать. Голова дьявольски болит, хочется рассказать обо всем, что сегодня произошло, но я могу концентрироваться только на колющей боли в голове и жжении за глазами.
Райан поднимает Стейси и усаживает рядом на кровать, а сам встает и спрашивает:
– Хокинс, ты в порядке? Выглядишь неважно, приятель. Может, сядешь? Дать тебе воды?
Он берет меня за плечи и ведет задом. У меня начинает кружиться голова. Мои ноги натыкаются на стул, и я сажусь.
– Что с ним? – с паникой спрашивает Стейси.
Закрываю глаза ладонями и опускаю голову, делая глубокие вдохи. Болеутоляющие больше принимать нельзя, поэтому я их и не прошу.
Из-за разговора с тренером получился слишком большой перерыв между предыдущей дозой и новой, и теперь я за это расплачиваюсь, попутно ставя себя в неловкое положение.
Великолепно.
Ее мягкие руки прижимаются к моему лбу, и я невольно наклоняюсь к ней. Стейси больше никогда не позволит мне быть рядом с ней, и я бы хотел, чтобы этот последний момент не был испорчен жестокой болью, сверлящей мозг, и ощущением, будто тело крошится на куски.
– Мигрень. Я поеду домой. Вернемся к разговору, когда сможем, – удается прошептать мне.
– Он не может вести машину.
Это последнее, что я слышу.
Глава 21
Анастасия
Я уже десять раз перекладывала айпад, но ничего не могу с собой поделать и еще раз слегка передвигаю его вправо.
Передо мной лежит все, что нужно, в порядке значимости.
Ежедневник, вода и бумажные платочки – самая большая коробка, какая нашлась.
У меня были сотни сеансов с психологом, даже не знаю, почему так нервничаю сейчас, но я как на иголках. Лола и Аарон ушли в «Кенни» за крылышками, так что я одна, и тишина в квартире только добавляет тревоги.
Айпад звонит, и на экране появляется имя доктора Эндрюса.
Я принимаю вызов, и сердце падает, когда на экране возникает его кабинет с отделкой в приглушенных тонах и знакомый вид Сиэтла в окне. Доктор сидит за столом, перекинув ногу на ногу, на коленях лежит журнал для записей, в пальцах ручка.
– Добрый день, Анастасия. Как ты себя сегодня чувствуешь?
Слова «скучаю по дому» так и рвутся с языка. Впервые после отъезда в колледж мне хочется вернуться в штат Вашингтон.
Я сто раз видела Сиэтл в фильмах и сериалах, но всегда воспринимала его совершенно равнодушно. А вид из окна, в которое я смотрела почти десять лет, действует на меня так, что хочется вскочить на ближайший же рейс из Лос-Анджелеса в Сиэтл.
Я вытираю потные ладони о брюки и улыбаюсь в камеру.
– Все хорошо, спасибо.
– Ты уверена, что я должен записать именно этот ответ?
Сейчас доктору Эндрюсу слегка за сорок. Когда я стала его пациенткой, он только что получил докторскую степень. Годы над ним не властны: те же легкие морщинки вокруг глаз, те же светло-каштановые с небольшой проседью волосы.
«Докторская седина», как он назвал их, когда я лет в девять поинтересовалась, возможно, бестактно, почему у него такие волосы. Меня успокаивает то, что мой психолог неподвластен времени. Надо будет ему об этом сказать при случае.
Он молчит, пока я раздумываю, что говорить дальше. Не то чтобы я хочу что-то скрыть от своего психолога. Просто именно сейчас не знаю, как облечь в слова чувства, вот почему снова обратилась к нему за помощью.
– Мне становится грустно от вида из вашего окна.
– Можешь уточнить, чем именно тебя расстраивает этот вид?
Слышу, как ручка начинает шуршать по бумаге – к этому звуку я привыкла с детства.
– Я почти год не была дома. Скучаю по Сиэтлу.
Доктор Эндрюс выпрямляется на стуле и слегка поворачивается, вольно или невольно, но заслоняя от меня окно. Я разжимаю кулаки – даже не сознавала, что стиснула их, пока ладони не заболели от вонзившихся в них ногтей.
– Родители навещают тебя в Лос-Анджелесе?
– Никогда. Они просят встречи, но я всегда занята, а они не любят летать, поэтому я не хочу заставлять их путешествовать. А мне самой некогда навещать их.
– Мы много говорили о твоих родителях, Анастасия. Ты рассказывала, что на тебя давит потребность добиться успеха именно ради них, а не ради себя. – Он поправляет очки на переносице и смотрит в камеру. – Уменьшается ли ощущение этого давления, когда ты долго с ними не видишься?
– Оно никогда не пропадает полностью. Когда они звонят, в первую очередь спрашивают о фигурном катании. – К горлу подкатывает ком, и я стараюсь его сглотнуть. – Когда долго не слышу их, то… чувствую облегчение.
Он кивает, продолжая записывать.
– Ты чувствуешь себя виноватой из-за этого облегчения?
О господи! Почему на глаза набегают слезы?
– Да.
– Анастасия, у тебя есть интересы помимо фигурного катания?
Я пытаюсь сразу ответить, но когда открываю рот, понимаю, что мне нечего сказать. В фигурном катании вся моя жизнь.
– Нет, никаких.
– А если ты проиграешь соревнование или решишь, что больше не хочешь кататься, как ты думаешь, твои родители рассердятся? Не отвечай сразу, подумай.
Мне не нужно думать. Как только он задал вопрос, в голове сразу возник ответ.
– Нет, я думаю, сначала они будут обескуражены, но на самом деле они хотят, чтобы я была счастлива.
– Судя по совместным сеансам, которые мы проводили с твоими родителями, и по нашим сеансам вдвоем, я знаю, какого высокого ты о них мнения. Буду ли я прав, если скажу, что они всегда тебя поддержат, будь то занятия с психологом, учеба или спорт?
– Абсолютно. Они чудесные.
– Родители, точнее, такие родители, как у тебя, у которых дети достигли высоких результатов в очень специфических областях, иногда не знают, о чем с ними говорить помимо этих интересов.
Он сцепляет руки на животе и откидывается на спинку стула.
– На наших совместных занятиях твои родители говорили, что считают фигурное катание твоим главным приоритетом. Поэтому когда они спрашивают тебя об этом в каждом разговоре, может, тем самым дают понять, что по-прежнему поддерживают тебя, хотя вы редко видитесь.
Мою грудь сжимает чувство вины. Я ведь знаю, что родители поддерживают меня. Это я виновата, что редко вижусь с ним, что не ценю их.
Я не отрываюсь от экрана айпада, уставившись на зажим галстука доктора. Если посмотрю ему в лицо, то расплачусь.
– Они хотят для меня лучшего.
– Это нормально, когда логически что-то понимаешь, но эмоционально чувствуешь совсем другое. Когда любишь человека, но чувствуешь облегчение от того, что с ним не разговариваешь, – это серьезный конфликт для ума, но никоим образом не делает тебя плохой. Это делает тебя человеком.
Да, все сложно.
– Возвращаемся к виду из окна, Анастасия. Как ты думаешь, не расстраивает ли тебя этот вид, потому что ты скучаешь по родителям, а не по Сиэтлу?
Я киваю, по-прежнему не отводя глаза от зажима, хотя они наполняются слезами.
– Возможно.
– Взрослые, как и дети, нуждаются в границах. Могу посоветовать сказать родителям, что ты не хочешь обсуждать фигурное катание. Хотя бы в одном телефонном разговоре или во время одной встречи, и ты посмотришь, как будешь себя чувствовать, зная, что эту тему никто не поднимет. Это выполнимо?
Смахивая слезы, я перевожу взгляд на его лицо и выдавливаю улыбку.
– Конечно.
Я прекратила регулярные сеансы с психологом два года назад, когда переехала в Лос-Анджелес. Жизнь в колледже настолько захватила меня, что необходимость в них отпала. Но если что-то случалось, просила о внеочередном сеансе и обещала себе снова устраивать их регулярно, однако эти планы быстро забывались.
Занятия с психологом даются непросто. Однако, когда поддерживаешь трудный разговор, оно того стоит: твои чувства становятся более управляемыми. Прошла только половина сеанса, а я уже могу дышать, хотя по опыту знаю, что все может измениться в любой момент.
– На прошлой неделе ты объяснила, что тебя сильно тревожит неопределенность относительно соревнований. Расскажи, как ты себя чувствуешь на этой неделе.
– Хорошо, – честно отвечаю я. Наконец-то можно сказать хоть что-то позитивное. – Аарон вчера получил допуск от врача, так что завтра мы можем ехать на соревнования.
– Рад это слышать. Должно быть, у тебя гора с плеч свалилась.
Мы пропустили занятия ради тренировки, и, слава богу, все прошло гладко.
– А как твои отношения с Аароном? На прошлой неделе ты говорила, что чувствуешь себя подавленной.