— Там адские фотки. Не открывай их в публичных местах.
— О’кей.
— На связи.
Через пару минут мой телефон вибрирует вновь — Карлос скидывает мне фотографии, двенадцать штук, через мессенджер с шифрованием.
Не знаю, он нарочно отправляет мне такие фото самыми первыми или так вышло случайно, но, когда я перекидываю картинки на ноутбук и кликаю на первую из них, первое, что я вижу — мертвое лицо Риты Петровой.
Ванна полна мутноватой воды по самые бортики. Рита лежит лицом вверх. Ее кожа почти такого же цвета, что и эмаль на дне, — бледно-голубая, ровная, без единого изъяна. Рот приоткрыт, цвет губ такой, будто она всю ночь пила красное вино. Глаза смотрят как будто сквозь сон, куда-то вперед и вниз, словно она рассматривает свои пальцы ног, покачиваясь в теплой мыльной воде. С одного века отклеился уголок накладных ресниц. Ее большие белые груди с выпуклыми сиреневыми сосками свисают по бокам, косясь, как два глаза. Руки ладонями вверх, она словно левитирует. Она была красивой, лучше, чем на тех фотографиях, что я видел в сети. Наверное, будь она живой, вид ее голой груди, острых ключиц и впадинки над диафрагмой вызвал бы у меня возбуждение. Но она мертва. Во всем безошибочно читается эта неловкость смерти, неправильные углы и неудобные изгибы, как у брошенного на полу в спальне платья, все еще хранящего форму носившего его тела.
Я читаю следующее за фотографией медицинское заключение с помощью переводчика в браузере.
«Тупая закрытая черепно-мозговая травма… удар правой височной частью о бортик ванной… легкие заполнены водой… концентрация алкоголя в крови погибшей более 2,2 %… анализ выявил наличие химических препаратов, в том числе алкалоидов тропанового ряда, в крови и волосяном покрове погибшей, что свидетельствует о систематическом приеме веществ… состояние печени подтверждает регулярный прием алкоголесодержащих напитков… смерть наступила в результате утопления… Черепно-мозговая травма и наличие токсичных веществ в организме Петровой способствовали наступлению смерти».
Эта девушка была бомбой замедленного действия.
В квартире она была одна, ее обнаружила аварийная служба, приехавшая по жалобе соседей снизу, у которых все утро с потолка капала вода. Заключение: несчастный случай, время смерти — около 6 часов утра 25 февраля. Из вещей не пропало ничего. У Петровой не было семьи, ее тело забрали ее работодатели Алекс Руденко и Майкл Вилин спустя шесть недель после наступления смерти.
Снова они, Алекс и Майкл… Саша и Миша, как называет их Лиза. И почему им так долго не отдавали ее тело, если все было так очевидно? Я набираю номер Карлоса.
— Привет.
— Я хотел уточнить: а это все, что прислал твой дядя?
— В смысле? А тебе что, мало? Там же все так подробно описано. — Он понижает голос. — Чувак, ты думаешь, Риту Петрову убили? А кто? Эти ублюдки, владельцы «Лавера»? Если так, то это просто бомба. Ты даже представить себе не можешь, с какой радостью я размажу по стенке этих засранцев. Кстати, насколько я знаю, они продались какой-то корпорации как раз после ее смерти, десять месяцев назад. Очевидно, все переговоры они проводили именно здесь, в Барсе.
— Что? Они продали компанию?
— Не компанию, часть акций.
— А кому?
— Они это не разглашали.
Мои мысли вращаются как в центрифуге — им надо было избавиться от неугодного сотрудника, который имел свое мнение по поводу их бизнес-решений. Все сходится. Но как с этим связан Илай и его файлы на сервере в Южной Америке?
— Ты еще там?
— Ты не мог бы попросить своего дядю проверить, почему ее тело так долго держали здесь, в Барселоне? — Я записываю и выделяю жирным шрифтом слово «переговоры».
Майкл Вилин является на встречу первым. Я жду, что он будет одет во все черное, как киношный злодей, но вместо этого на нем блестящий сиреневый пиджак и кожаные туфли с заостренными, как акульи плавники, носами. Судя по выражению его лица и манерам, Майкл — один из тех людей, кто привык отдавать команды. Это очевидно по тому, как он говорит с официанткой, не сводя глаз с ее груди, небрежно держа в левой руке свой блестящий новеньким алюминиевым корпусом смартфон без чехла.
Я успеваю отвести от него взгляд как раз вовремя, когда официантка подводит его к столику слева от меня с табличкой «зарезервировано». Майкл расстегивает нижнюю пуговицу пиджака, вальяжно разваливается на стуле спиной ко мне и кладет телефон слева от себя. Теперь дело за малым — он должен подключиться к вайфаю, причем не слабенькому выставочному, а хорошему и быстрому, который я транслировал радиусом десять метров вокруг своего рюкзака с помощью пары приспособлений, купленных в магазине радиотехники ранее этим утром. В наше время к вайфаю люди подключаются даже раньше, чем открывают меню в ресторане. Сейчас все мои надежды и упования на то, что жизнь еще не научила Майкла Вилина с осторожностью относиться к незапароленным сеткам. Я жду.
То, что я собираюсь сделать, на сленге айтишников называется «злой двойник». По сути, нужно создать вайфай-точку, которая имитирует легитимную безопасную сеть, которой пользователь полностью доверяет. Далее, после подключения, с устройством можно делать все, что угодно — читать письма, устанавливать программы, блокировать доступ. Я никогда не делал этого раньше, но я знаю одного парня, который поймал свою девушку на измене с помощью этого приема — просто прочел ее переписки в телефоне, узнал, где они встречались, и пошел туда сам.
Сердце стучит в висках — бух-бух-бух, я начинаю ощущать покалывание от капелек пота, медленно скатывающихся сзади под воротник моей толстовки. Наконец, Вилин берет в руки телефон. Мне отлично видно через его плечо — он залезает в меню настроек и просматривает список доступных сетей. Номером первым выскакивает моя сетка — «Публичный вайфай Конгресс-Центра», пять полосочек силы сигнала. Майкл без раздумий кликает коротким волосатым пальцем по первой строчке в списке доступных сетей. На экране закручивается цветик-семицветик, сигнализирующий о начале процесса подключения. Пару секунд спустя Майкл уже ковыряет в своем почтовом ящике, фыркая и недовольно пожимая плечами. Я жду, пока придет человек, которого он ждет, и он будет вынужден отложить телефон в сторону, если мне повезет, дисплеем вниз, но человека все нет и нет. Тем временем к моему столику подходит официантка, я показываю ей жестом повторить мой заказ — большой американо. Затем она приближается к столику Майкла и, немного наклонившись над ним, спрашивает, готов ли он сделать заказ.
— Нет, я жду человека, — отвечает он на корявом, но уверенном английском, не сводя глаз с контуров груди в вырезе ее футболки. — Мы закажем вместе. Я о вас не забуду, — добавляет он, скользнув глазами по бейджу с именем. — Мария.
Она кивает и удаляется. Майкл возвращается к своей почте. Наконец, минут семь спустя в дверях ресторана показывается высокий мужчина чуть за сорок в тесной пестрой рубашке, с белесыми волосами и поломанной переносицей — явно русский. По движению плеч Майкла я понимаю, что это — тот самый человек, с которым он собирается разделить трапезу. Вилин поднимается с места, откладывает телефон в сторону, экраном вниз, и приветствует вошедшего крепкими объятиями, однако.
— Сашка, рад видеть, — добродушно изрекает Вилин на русском языке. — Садись скорее, а то я же жду, не заказываю.
— Миш, да меня выловили наши же девчата на входе, телефон мой просили, проказницы, — отвечает блондин, занимая место напротив Майкла. — Это вы отлично придумали с маркетологами — рекламироваться здесь на мероприятии.
— Ты ж помнишь, это Риткина идея была, в прошлом году не успели организовать, а в этом как раз в тему нам пришлось, — отзывается Вилин, рассматривая листок с обеденными предложениями.
— Талантливая девка она была все-таки. — Алекс вздыхает. — Но так пить, как она, для бабы это, конечно, приговор.
— Если бы дело было только в этом, Сань. Ты ли не помнишь, что она устраивала, какую цыганочку с выходом, чего мне стоил этот… креатив ее… но, как говорится, о мертвых или хорошо, или ничего.
Я уже почти успеваю запустить подключение, когда у Майкла пиликает телефон. Он подносит его к глазам.
— Миш, отключи звонилку свою, а то нас задергают, а у меня всего час времени, — ворчит Алекс, глядя на наручные часы. — Улетаю в ночь сегодня.
— Вот как? А я думал, останешься на вечеринку послезавтра. Мы ж вроде тебя там даже анонсировали.
— Ну я еще подумаю. Достала меня эта Барса. Сплошное дежавю.
Мне видно через плечо, как Майкл поворачивает боковой рычажок — отключение звука, потом он взмахивает рукой, подзывая официантку. Это — мой шанс. Я открываю нужную программу в ноутбуке и нахожу в сети устройство — телефон Майкла. Процедура должна занять не более десяти минут, если ничего не помешает загрузке.
— Да кому интересен я, занудный партнер, который считает бабки и пишет код. Никакого скандала, никакого ажиотажа. То ли дело ты, Мишаня, — Алекс ухмыляется. — Ты только палку там не перегибай, а то наши американские друзья нервничают из-за твоих выкрутасов.
— Обижаешь.
— Конечно, очень эффективная эта придумка с баннерами и с девочками в розовом, — продолжает Алекс, после того как официантка приняла у них заказ. — Блестяще, чувствуется… ее рука. Только вот американцам нашим это не нравится, сейчас вот посадил в такси их, и они увидели этих девок снаружи, ну топлес, протестующих, и тут же заверещали про наш публичный имидж, и что надо быть поскромнее.
— Да, вашу мать! — Майкл ударяет кулаком по столу, дребезжит посуда.
— Миша, ну тихо-тихо. — Алекс похлопывает его по плечу.
— Честное слово, они что, не понимают, что у нас за бизнес?
— И не надо им понимать, Миш. Просто давай не раздражать их.
— Саш, как мы дожили до такого? Что какие-то забугорные пенсионеры нам говорят, как нам вести наш бизнес, который мы с тобой начали из ничего, вдвоем, когда ты попросил найти тебе бабу, и я сказал, что для того, чтоб тебя, зануду, осчастливить, нам нужен будет научный алгоритм. Как дошли мы до жизни такой, Сань?