Справа, в углу двое мужчин в черном пинают ногами что-то большое и упругое. Карлос. Одним прыжком я оказываюсь возле них, хватаю одного за воротник, но он отбрасывает меня, прежде чем я успеваю причинить ему урон. Тем не менее этой секунды Карлосу хватает на то, чтобы вскочить на ноги и толкнуть второго. Мы бросаемся бежать к дому, вверх по лестнице, и, только повернув защелку на три оборота, падаем на пол и, наконец, можем перевести дыхание.
Я гляжу на Карлоса. Из рассеченной брови сочится тонкая струйка крови. Он пытается встать, хватается за бок и, пошатнувшись, облокачивается о стену. Отчего-то я чувствую странное облегчение, почти радость. Не потому, что избили его, а не меня, нет. Тут что-то еще. У меня уходит секунд тридцать на то, чтобы понять — Карлосу можно доверять. Если бы он был одним из них, Вилин не послал бы своих псов разбираться с пареньком-блогером таким жестоким способом.
— Больно дышать?
— Да, похоже, ребро треснуло.
— Что они хотели?
— Я понятия не имею. Не объясняли, просто в поддых и давай пинать.
— А где рюкзак?
— Забрали.
Пару минут спустя Карлос сидит на диване, все еще тяжело дыша, пока я мою под краном стакан, чтобы дать ему пить.
— Я думаю, это Вилин, — говорит он, когда я протягиваю ему воду. — Я знаю, что это он.
— Откуда?
— По лицам понял. Они — славяне.
— Почему ты так решил?
— У славян однотипные лица: носы картошкой, скулы, бесцветные глаза. Видел одного — видел всех, я их легко узнаю.
Я только хмыкаю и невольно щупаю свой нос.
— А зачем ты пошел в подворотню?
— Купить травы. А ты где был вообще? Ты не видел, как они зашли вслед за мной?
— Отошел денег на телефон положить.
— Хмм, понятно. — Карлос косо улыбается, видно, что ему больно, но он не хочет это показывать. — И как, успешно?
— Ага.
— Ну хоть это хорошо.
— Может, к врачу?
— Да ну, на фиг врачей. Надо подумать, как быть. Как-то мне не по себе от этого. Кого еще они решат припугнуть в следующий раз?
Я вспоминаю о Лизе, о ссадинах на ее коленках и о ее рваных колготках.
— Будешь кофе? А то тебе спать нельзя.
— Почему?
— Если сотрясение мозга, то нельзя вырубаться, а то потом плохо будет.
— Откуда такие познания?
Перед моими глазами встает лицо врача, луч фонарика, пробивающийся сквозь тьму на дне моего зрачка.
«Вы меня слышите? Сколько пальцев я показываю?»
Та ночь, как демон, такая программа, бегущая в фоне, она всегда со мной.
На автопилоте я завариваю две чашки кофе и несу их в гостиную. Карлос лежит на диване, прикрыв глаза, его лицо с каждой минутой все больше походит на мятую помидорину.
— Карлос? — тихонько зову я. — Не спи. Вот твой кофе.
— Спасибо.
Каталонец открывает рот, чтобы еще что-то сказать, как вдруг под окнами раздается крик, кто-то вопит мое имя:
— Се-е-е-ерж-ж! Эй, Серж!
Карлос со стоном приподнимается с дивана и выглядывает на улицу в окно.
— Там девушка какая-то. Тебя зовет.
Я подхожу к окну, на мостовой стоит и машет руками Лиза.
— Серж, открой дверь!
— Погоди, — Карлос достает из кармана связку ключей. — Посторонись. Третий этаж.
Ключи брякают об асфальт. Через две минуты девушка уже на пороге.
— У тебя телефон выключен! Уже два часа! Я беспокоюсь, знаешь ли!
— Как ты меня нашла?
— Ты говорил, что живешь в доме маньячки, я погуглила.
— Умно.
— А то. Я тебе должна кое-что рассказать.
Я провожаю ее в гостиную. Она косится на чинно покоящегося на диване Карлоса.
— Все в порядке, Карлос в курсе.
— Только Карлос не в курсе, с кем имеет честь. — Каталонец с наглой ухмылкой чешет затылок.
— Это Лиза, — бормочу я.
— Очень приятно. Я подруга Сержа. А что у тебя с лицом? — спрашивает она.
— Такова цена дружбы с Сержем, — невесело смеется он. — Я уверен, ты еще испытаешь все ее прелести.
— О, я уже, — Лиза смеется и показывает ему ссадину на ладони и синяк на лице.
— Ничего себе. И кто тебя так?
— Не знаю. Вчера возвращалась домой, и ко мне пристали двое каких-то упырей.
— Звучит знакомо. — Карлос бросает на меня косой взгляд. — Славянский типаж?
— Карлос, можешь показать ей видео? — говорю, наконец, я. — Лиза знала Риту Петрову.
— Видео? Что за видео? — Она сверлит меня напряженным взглядом.
— Садись, — я указываю на диван рядом с Карлосом.
— Господи, — шепчут ее губы, когда он нажимает на кнопку воспроизведения, и крошечный дисплей приходит в движение. — Это она. Это Рита, моя Рита.
— А кто с ней? — спрашивает каталонец.
— Понятия не имею. Я должна его знать?
Она переводит глаза с меня на моего квартирного хозяина и обратно.
— Ну, ты ж ее лучшая подруга.
— Мы думаем, это Майкл Вилин.
— Майкл? — Меж ее бровями сворачивается хищная «Z». — Миша шире в плечах и ниже. А здесь такой высокий парень, вроде тебя, Серж. Откуда это?
— Из полиции, — поясняет Карлос.
— Они знают, кто это?
— Нет.
— Ясно, — протягивает она со вздохом.
— А что ты узнала?
Она бросает на меня вопросительный взгляд.
— Ну, когда ты орала под окном, ты сказала, что узнала что-то.
— А, это! — Она перемещается на подлокотник кресла и делает глоток из моей кружки кофе. — У Риты был роман с Вилиным. И это Миша бросил Риту. Он познакомился с другой девушкой через «Лавера».
— Вот что значит быть стартапером по призванию, — ржет Карлос. — Когда сам пользуешься собственным продуктом, смело можешь рекомендовать его всем и всюду.
— Значит, ревность точно не могла быть его мотивом. Это точно деньги.
— Выходит, так. — Лиза поднимается с дивана. — Ладно, парни, мне пора. Вечером мне нужно идти на одно мероприятие.
— Проводить тебя?
— Если хочешь.
Мы спускаемся вниз по лестнице и выходим на улицу.
— Ты чего такой мрачный?
— Ничего, просто вся жизнь летит к чертям собачьим. Не то чтоб в ней было что-то ценное. Просто это обескураживает.
— Послушай. — Она проводит рукой по моей щеке. — Моя жизнь летит к чертям собачьим уже какое-то время. Довольно долгое время, если говорить честно. Так, что я успела привыкнуть к этому чувству невесомости. Скажу больше, сейчас это начало обретать какой-то смысл… и я даже рада этому, немножечко. Это заставляет чувствовать себя живым, разве нет?
— Что заставляет?
— Когда есть враг, когда есть кого наказать и кого… винить.
Я на секунду задумываюсь над ее словами. Может, она права, ведь я тоже ощущаю прилив сил с тех пор, как закрутилась вся эта история.
— Расскажи мне свою историю.
— Нечего рассказывать, — пожимаю плечами я.
— Да ладно, откуда-то же у тебя есть это странное имя и эта тоска в глазах.
— Это очень скучная история.
— Не верю.
— Зря.
— Однажды ты расскажешь мне ее. — Она зловеще хохочет. — Давай пройдемся немного. У меня есть еще пара часов.
— А потом?
Она загадочно улыбается.
— Мне надо новый телефон купить, вместо разбитого.
Плечом к плечу мы вступаем в лабиринт косых улочек, стараясь ступать подальше от влажных дорожек, оставленных сохнущим на веревках бельем. Через тянущиеся от дома к дому провода перекинуты и покачиваются на ветру пара побитых дождями и ветрами кед. В сантиметрах над нашими головами пикирует на мусорный бак голубь. Кругом витает дух гетто, но не такого, как в Лондоне, с высотками и парнями с кастетами и складными ножами, а какой-то другой, будто бы средневековый.
«Здесь даже лица у людей будто со старых гравюр», — думаю я, поймав взгляд раскрашенного деревянного Иисуса, когда мы проходим мимо распахнутых дверей какой-то базилики.
— У меня однажды был парень с таким лицом, — будто подслушала мои мысли Лиза. — Как у средневекового распятого Христа.
— Это как?
— Такие тонкие узкие черты и выражение лица… надменное страдание, что ли.
— И как?
— Что как?
— Все закончилось? Ты сказала «был»?
— Разве важно, как все заканчивается? В смысле, в любви. По-моему, только начало имеет значение, — фыркает она, сдувая волосы с лица.
— Мы пришли.
Я прохожу вслед за ней в узенький зальчик, где вдоль выкрашенных синей краской стен ютятся витрины, уставленные подержанными мобильными телефонами. Продавец поднимает взгляд от газеты и следит за нами уголком своих темно-коричневых глаз.
— Ты ведь понимаешь, что большинство этих телефонов — ворованные? — шепчу я ей на ухо, вертя в руках запрещенную к провозу в самолете модель «Самсунга».
— Ну и что, тут дешево. Все равно мне этот телефон на один раз.
— Но, покупая ворованное, ты поддерживаешь преступность, — говорю я, аккуратно возвращая аппарат на место.
— Сказал человек, который сегодня пытался хакнуть чужой телефон и установить на него шпионскую программу.
Я цокаю языком.
— С твоего согласия и участия, между прочим.
— Хватит уже, а то я заподозрю тебя в наличии двойных стандартов. — Лиза косо улыбается и поднимает с полки один из аппаратов.
Расплатившись, мы выходим из магазина.
— Теперь надо взять каких-нибудь бутербродов и пойти посидеть на площади возле Центра современного искусства. Там собачий парк. Любишь собак?
— Да.
— У меня всю жизнь собаки. А у тебя?
— Была, в детстве.
Я вспоминаю Брута, его большую слюнявую морду у себя на коленях и, впервые за много лет, испытываю при этом нежность, вместо бессильной ярости.
Лиза заходит в булочную, берет какие-то багеты и пару банок кока-колы и теперь несет еду в бумажном пакете, прижав к груди, как бесценное сокровище. Мы все идем и идем, мимо опущенных ставен, закрытых до вечера баров, разрисованных политическими призывами и признаниями в любви из баллончика, мимо попрошаек, растянувшихся возле банкоматов в преддверии ночного улова, сквозь музыку и свет из окон, потом сворачиваем в узкий проход между домами. За нами сворачивает какой-то мужчина в очках и с залысинами, он несет под мышкой потрепанный кожаный портфель и насвистывает какой-то смутно знакомый мотив. Звук эхом отдается от стен проулка и улетает ввысь, растворяясь в воздухе вместе с дымом Лизиных сигарет. Она провожает его долгим взглядом.