Я киваю. Она даже понятия не имеет о том, насколько хорошо я понимаю ее в этот момент.
— Наверное, это было не круто с моей стороны, по отношению к Мише, ведь изначально он взял меня только лишь потому, что считал своим доверенным лицом. Гори он в аду! — продолжает она после короткой паузы. — Тогда, я помню, он сказал, что ему плевать, что Рита все равно не жилец в компании, и он просто найдет другого человека на ее место, не истеричную девочку, как я. Тогда я так хотела сказать обо всем Рите, но не могла. Она была так счастлива на конфе, я давно не видела ее такой счастливой, беззаботной, полной надежд. Если бы я только знала, Серж, если бы я знала, я бы никогда не поехала в Барселону.
Лиза всхлипнула и, сорвавшись с моих колен, встала у окна, прислонившись щекой к стеклу.
— Что случилось в Барселоне?
— Ничего! Все было отлично, здорово, пока она не привела домой этого урода, и он не… сделал то, что сделал, — она вытерла слезы гнева рукавом. — Ты мне веришь?
— Послушай, мне важно, что случилось там, в Барселоне, — говорю я, стараясь не думать о всплывшей из памяти картине. Отражение ее лица в стекле, мерцание телевизора, голос Олли. — Мы никогда не вернемся туда.
— Никогда-никогда?
— Никогда.
Она прижимается ко мне так крепко, что делает мне больно. Тем временем все, что она сказала, занимает свое место у меня в голове, как картина, наконец, становится ясной и полной. Никаких больше секретов. Мне не важно, что она сделала. Мне плевать, что случилось там, в Барсе. Теперь круг замкнулся, я нашел ее, а она — меня. Это — лучшая из концовок.
Она идет на кухню, я остаюсь сидеть на кровати, смотреть на дождь и слушать грохот чашек и рокот кофемашины. Наверное, нам стоит замедлить скорость, не бежать так быстро, остановиться и подумать, куда ведет нас это мокрое от дождя шоссе, но мне слишком хорошо, чтобы останавливаться. Если нас никто не ищет, мы можем просто сесть на «Евростар» и уехать в Лондон, туда, где, если верить письмам Бекки, меня все еще ждет работа. Наверняка я знаю одно: я не могу дать ей догадаться, что мы идем наугад.
После того как Карлос сделал краденые данные «Лавера» достоянием общественности, я сомневаюсь, что кто-то продолжил идти по моим следам. Если им и было о чем беспокоиться сейчас, так это о сохранности своих собственных задниц и расследовании, которое было заведено против них самих. Возможно, они придут к Карлосу, но я сомневаюсь, что он раскроет свой источник, ведь он преступник, даже в большей степени, чем я сам. Он мерзавец и предатель, но я благодарен ему за то, что он освободил меня от мишени на моей спине. А может, он был прав с самого начала, и все эти люди, пользователи сайта, просто получили по заслугам за свое безрассудное доверие.
Я бросил Лизин телефон в залив еще в Барселоне, я запретил ей выходить в сеть и проверять входящие сообщения. Я думал, она будет страдать, но она, похоже, счастлива. Она больше не пьет и почти не курит, правда, все еще иногда плачет. А еще она попросила меня купить ей камеру, вроде «Полароида», и несколько кассет пленки, на которой она снимает дождь, дорогу, города, иногда — пальцы наших ног, торчащие из-под белых гостиничных одеял, мои татуированные руки поверх ее белой покрытой мурашками кожи.
Карлос обещал дать мне знать, если полиция найдет ее след. Пока он прислал мне только пару строчек о том, что она была не тем, за кого себя выдавала.
«А разве кто-то из нас тот, за кого себя выдает, оказавшись рядом с человеком, от которого зависит твоя жизнь», — думал я, читая его письмо тем утром.
Меня вполне устраивает Лизино объяснение. Может, потому, что я хочу ей верить, а может, потому, что по правде мне все равно. Пока я чувствую в себе силы двигаться дальше, я буду двигаться. Мы вернемся в Лондон. Она посадит новые растения на окне. Повесит в шкаф свои вещи. Я буду ходить на работу.
— У нас совсем ничего нет, — раздается ее голос. — В смысле никакой еды, Сережа.
Она стоит в дверях с двумя кружками кофе, над которыми клубился сероватый дымок.
— Я даже кофе, можно сказать, украла. Он был так надежно спрятан, в коробку и в пакет, в самом верхнем ящике. Думаю, это хозяйский.
— Ничего, никто не заметит.
— Пойдем поедим. — Лиза плюхается рядом на кровать и протягивает мне кружку. — Я жутко голодная.
Мы бросаем вещи в рюкзаки, споласкиваем грязные кружки ледяной водой из-под крана и выходим под дождь. На часах восемь тридцать утра, единственным местом, где кроме кофе и булок подавали горячую еду на тарелках, оказывается пустое, пропахшее беконом и корицей заведение в американском стиле на одной из боковых улочек по пути к вокзалу. Мы заказываем еду: яичницу с кофе для меня, омлет с тостами для нее. Она отправляется в туалет, посушить феном волосы после дождя. Официантка включает телевизор над баром. Международные новости BBC, как всегда, муссируют тему предвыборной гонки и бомбежек на Ближнем Востоке.
Потом картинка меняется. Какая-то женщина плачет, красное сопливое лицо на весь экран и бегущая строка: пастор в штате Юта совершил самоубийство после того, как жена нашла его данные в списках пользователей скандального дейтинг-сервиса «Лавер».
— Что случилось? — спрашивает она, вернувшись из дамской комнаты. — Что там?
Я жестом показываю официантке сделать погромче звук.
— О, черт!
— Пастор Беттани оставил без отца четырех детей, — говорит диктор. — И он не единственный из тех, чьи проблемы начались после утечки данных сайта знакомств.
— Черт, как же так?
— Блогер, впервые опубликовавший ссылку на базу данных сервиса знакомств, создал интерактивный сайт с поисковой системой, которая по электронному адресу или имени пользователя может найти среди всего огромного множества аккаунтов совпадение. К настоящему моменту среди пользователей сайта обнаружены люди с электронными адресами на доменах правительства США и Канады, учителя, священнослужители, общественные деятели и даже несколько знаменитостей. Сегодня вечером блогер, создавший этот сайт, нацеленный, по его словам, прежде всего на отслеживание того, не стали ли ваши данные частью утечки, будет давать интервью в прямом эфире каналу Блумберг.
Диктор новостей продолжает говорить, с невозмутимой улыбкой глядя в камеру, но я не слушаю.
— Ты не виноват, — говорит Лиза, накрыв мою ладонь своей. — Ты ни в чем не виноват. Это Карлос, он хотел этого — славы, сенсаций, разоблачений.
Картинка снова меняется. Я сжимаю ее руку, и она вскрикивает от боли, на нас таращится официантка, но наши глаза устремлены в экран.
— Полиция Барселоны совместно со Скотленд-Ярдом продолжает расследование обстоятельств смерти скоропостижно скончавшегося в одном из отелей каталонской столицы гражданина Великобритании известного айти-специалиста Оливера Ингланда. Согласно некоторым данным, его смерть имеет отношение к деятельности группы, ответственной за утечку данных дейтинг-сайта «Лавер». Согласно источнику, близкому к полиции, Ингланд может стоять за взломом сайта знакомств. В выпущенном час назад пресс-релизе полиция Каталонии объявила о розыске гражданки России Елизаветы Мироненко, бывшей сотрудницы «Лавера» и вероятной соучастницы Ингланда.
В правом верхнем углу экрана мелькает фотография Олли, потом ее сменяет другое лицо, снимок из инстаграма на террасе его номера в «W», на том самом месте, где он умер.
Лиза издает короткий вздох. Официантка, подоспевшая с тарелками, бросает на нас долгий пристальный взгляд, потом переводит глаза на экран.
— Простите, — бросаю я, пытаясь улыбнуться.
— Пойдем отсюда, — шепчет Лиза, когда официантка поворачивается к нам спиной. — Она узнала меня.
— Нельзя. Надо сидеть спокойно и есть свой завтрак.
Ее лицо становится белым.
— Они меня ищут, Сереженька, — она издает короткий истеричный смешок.
— Тихо, ешь завтрак, — сказал я, проводя рукой по ее щеке. — Мы — туристы, мы путешествуем. Все хорошо. Ты только ешь, ешь, пожалуйста. На нас смотрят.
Она склоняет голову над тарелкой и, захватив вилкой большой кусок омлета, принимается жевать, прикрывая рот рукой. Две слезинки, большая и немного поменьше, срываются вниз и впитываются в еще теплый пшеничный тост.
Я расплачиваюсь наличными, оставив чаевые, не большие и не маленькие, чтоб не давать официантке лишних поводов запоминать нас. Держа ее маленькую холодную руку в своей, я шагаю вдоль по улице, уклоняясь от косых брызг дождя. Я улыбаюсь, шучу и смеюсь над прохожими — женщиной в дождевике поверх песцовой шубы и велосипедистом, коленки которого поднимаются выше руля. Я не знаю, что сделать, чтоб она перестала плакать.
Самолеты и поезда отпадают. Нам остаются только попутки, и я нахожу одну, подходящую, которая отъезжает всего через полчаса. Забираясь на заднее сиденье древнего трехдверного «Ауди», она даже не спрашивает меня, куда мы едем.
— Вы слышали, из-за проклятых террористов снова хотят выставить полицейские кордоны на границах? — произносит водитель, мужчина средних лет с большими седыми усами, по-шведски, когда мы выворачиваем на трассу A20, ведущую на северо-восток.
— Что он сказал? — шепчет Лиза, просунув голову между подголовником и стеклом и впившись ногтями в мякоть моего предплечья.
— Да так, о погоде.
— Сережа, не ври мне, пожалуйста. Я слышала, он сказал: террористы, полиция. Это про нас? — ее голос срывается.
— Тише, тише. Не про нас. Просто я не хотел тебя тревожить.
Я накрываю ее ладонь своей. За окном проносятся, сливаясь в одну линию, влажные огни встречки. Водитель смеряет нас долгим настороженным взглядом из-под очков.
— Она вдруг вспомнила, что забыла положить зубные щетки, — с улыбкой обращаюсь я к мужчине. — Женщины…
Он переводит взгляд в зеркало заднего вида, рассматривая отражающееся в мутном стекле лицо моей спутницы, потом снова пялится на меня.
— Нам надо бы заправиться, — говорит он, наконец, когда мы минуем знак, извещаю