Глава 4
Много лет назад жила одна начитанная и образованная женщина по имени Дьеу. Она усердно училась восемнадцать лет, и наконец ее наставник счел, что она готова сдавать имперские экзамены в Аньфи.
В те времена Аньфи был величайшим городом всего мира — от берегов Матери-Моря до сухих пустошей, где среди дюн из черного песка рыщут драконы-полукровки. Для того чтобы добиться хоть сколько-нибудь заметного успеха, следовало родиться в столице, в одной из шести прославленных семей, предпочтительно физически крепким старшим сыном, лучше всего без единой отметины на коже и без пристрастия к тайным магическим искусствам и крайним политическим течениям. И поскольку большинство жителей столицы даже на такую малость не были способны, им оставалось лишь преуспеть на имперских экзаменах, которые проводились каждые четыре года в Зале жестокого нефрита.
В отличие от экзаменов на уровне провинций и округов, проходивших раз в два года, сложность имперских экзаменов была зубодробительной, соперничество на них — обостренным и опасным, и Зал жестокого нефрита, где на протяжении восьми поколений случались загадочные смерти, населяло немало призраков. Соискатели съезжались со всей империи, и престиж, богатство и власть имперских постов означали, что никто из зашедших так далеко не собирался довольствоваться ничем, кроме высших оценок.
Прадед Дьеу нечестным путем добился пропуска на имперские экзамены, но был убит прежде, чем успел им воспользоваться. Ее бабушка попала бы на экзамены, но отвлеклась, ведя преступный образ жизни на высокогорных перевалах. Из отца Дьеу вышел бы прекрасный ученый, вот только он умер молодым вместе со своей женой одной страшной осенней ночью, когда оба перебирались через реку вброд, спасаясь бегством от врагов.
Так что из всей семьи осталась одна Дьеу, живущая в крохотном домишке в округе Хюэ и воспитанная чередой добросовестных наставников и добросердечных служанок. Перед домом рос боярышник, за домом был разбит маленький садик, и ветер с севера приносил столько же вреда, сколько и блага. Дом Дьеу снимала, так что, в сущности, ей принадлежали лишь несколько драгоценных книг, длинное и овальное, словно зернышко риса, личико, слишком редко улыбавшиеся губы да маленькая нефритовая табличка, дававшая право попасть на имперские экзамены.
Девушкой Дьеу была даже слишком серьезной, годы учебы допоздна долгими хюэсскими ночами оставили о себе память в виде легкой сутулости. Если бы не она, Дьеу была бы рослой, а если бы не привычка щуриться, приобретенная по той же причине, могла бы считаться миловидной.
Зато Дьеу поражала начитанностью, умением переводить и писать сочинения и была сведущей в многочисленных законах страны. Когда ей исполнилось двадцать восемь лет, ее наставник кивнул и собрал денег на добротную дорожную одежду, изрядную карту, несколько бумажных оберегов и вышитый мешочек на плетеном шнурке, чтобы носить в нем на шее нефритовую табличку.
— Что ж, я научил тебя всему, чему только мог, — сказал он Дьеу однажды прохладным осенним утром. — Ты готова, как любой другой человек, способный войти в Зал жестокого нефрита и выйти оттуда высокопоставленным чиновником, а не в виде пучка костей, перевязанных твоими собственными кишками…
— О! — воскликнула Синь Кам и в удивлении выпрямилась. — Именно! «Пучок костей, перевязанный кишками их обладателя» — это мы так говорим.
— Это тигриное выражение? — уточнили Тии. — Мне казалось, так расправляются призраки зала экзаменов с теми соискателями, которые нарушили правила обряда жертвоприношения…
— Нет, это наше, — любезно ответила Синь Лоан. — Так мы называем тех, кто обманул ожидания. Потому что именно в такой пучок костей мы их и превращаем. Прошу, продолжай.
— Разумеется.
— Сомневаюсь, что я уже готова, — возразила Дьеу. — Мне надо еще заучить наизусть малые хрестоматии, и, пожалуй, предстоит еще много работы со списком замеченных неточностей в больших. К тому же мой виньский все еще…
— Знание малых хрестоматий больше не проверяют, — с уверенностью заявил ее наставник, — и вообще, кто в наше время говорит на виньском?
— К примеру, виньцы…
— Я ничуть не сомневаюсь, что ты добьешься таких же успехов, каких ждали от твоего прадеда. Ты из хорошей семьи, ты упорна, обожаешь хитросплетения классических трудов и то, как они сводят весь мир к собранию законов, и в любом случае деньги кончились, вот и твоей учебе пришел конец.
По крайней мере это Дьеу поняла и удрученно кивнула, но не забыла выразить надлежащее уважение наставнику и поблагодарить его, прежде чем он отбыл в неизвестном направлении.
Затем она вернула ключи от домишки с боярышником в округе Хюэ потерявшему терпение домовладельцу, бросила последний продолжительный взгляд на город, который не покидала ни разу за всю свою жизнь, и пустилась в долгий путь на восток.
— О, а мы ничего этого о Дьеу не знали, — пробормотала Синь Кам, а Синь Лоан задумчиво кивнула. На их лицах отразилось схожее любопытство, которое странно было видеть и у женщины, и у тигрицы. Синь Хоа положила голову на огромные лапы и сонно моргала, глядя на огонь.
— Нет ничего удивительного в том, что им больше известно о книжнице Дьеу, — наконец заключила Синь Лоан, разглядывая свои аккуратно подпиленные ногти. — Ведь при всех ее достоинствах и красоте Дьеу была не кем иным, как человеком. А теперь говори о Хо Тхи Тхао.
Синь Лоан села прямо, напомнив своей позой кошку в тот момент, когда она аккуратно укладывает хвост вокруг лапок.
— Прошу, продолжай.
Тии сглотнули, напоминая себе, что улыбаться нельзя, и подчинились.
Глава 5
В те времена Ань был не великой империей, в какую превратился в дальнейшем, а одним из шестнадцати воюющих государств, каждое из которых объявило себя наследником могущественной и обреченной династии Гу. У одних имелись справедливые притязания, у других — многочисленное войско, и истинный наследник Гу стал известен лишь следующему поколению.
Через эти разоренные войной и оспариваемые территории и шла Дьеу и порой начинала утро на землях, которыми владел Ин, днем обходила стороной поле битвы между войсками Ин и Фулань, а вечером пила чай на берегу реки, принадлежавшей Винь.
Странствия давались ей легче, чем она думала, — по крайней мере ее не сожрали голодные призраки и ее череп не утащили лисы-оборотни. Шагая в гору, она часто останавливалась перевести дух, но еще в самом начале пути твердо усвоила, что нельзя проходить мимо жрицы или придорожного святилища, не оставив подношения, пусть даже всего лишь мелкой монеты, булочки или молитвы.
Вскоре после того, как Дьеу сделала крюк, огибая поле битвы при Киршане — то самое, где генерал Пэйжун был убит разъяренным быком, впоследствии оказавшимся правителем Киршаня, — за поворотом дороги она увидела маленькое святилище богини Сань-хуэй. Стоячий шкаф за железной решеткой содержал атрибуты богини — жезл и закупоренный горшочек с целебной мазью, а перед святилищем спала особа, меньше всего похожая на когда-либо виденных Дьеу жриц.
Это была коренастая и приземистая женщина, одетая в тунику-безрукавку, несмотря на поздний весенний снегопад, босая и вместо штанов облаченная в юбку из синевато-серой дубленой шкуры теленка. Ее распущенные волосы спутались, жрицу в ней выдавало лишь ожерелье из необработанного янтаря на шее, с которого свисала сама богиня Сань-хуэй, вырезанная из дерева.
— О! — воскликнула Синь Кам. — Это же Хо Тхи Тхао!
— Знаем, — терпеливо откликнулась Синь Лоан.
— А юбку из телячьей шкуры она носила потому, что украла у солнца одного из священных телят.
— Знаем, — повторила Синь Лоан, и Тии слегка выпрямились.
— Вообще-то это обстоятельство мне не было известно, — с намеком признались они.
— Зато теперь известно, — подхватила довольная Синь Кам.
Синь Лоан вздохнула, протянула руку и потрепала младшую сестру по ушам.
— Да, так она и сделала, — сказала царица. — Когда Хо Тхи Тхао была совсем маленькой, мать сказала, что ей суждено всю жизнь питаться объедками. И что Хо Тхи Тхао так мала, что не идет ни в какое сравнение даже с соснами, которые равнодушны ко всему, что приятно на вкус или быстро бегает.
— Какая жестокость со стороны матери, — не удержалась Сыюй, и вместо того, чтобы рассердиться, Синь Лоан наклонила гордую голову.
— Верно. И в доказательство, что ее почтенная мать ошибается, Тхи Тхао пробралась в поместье солнца, убила и съела двух спящих пастухов, а потом задрала и поглотила одного из самых любимых телят солнца. Потом она вернулась домой, съела все сосны в долине Чжо, всех людей, своих сестер и наконец свою мать.
— Ой… — тихонько выговорила Сыюй, а Синь Лоан, коротко улыбнувшись ей, перевела взгляд на Тии.
— Вот и пополнение для твоих книг, служитель. Запиши, чтобы его нашли после того, как мы тебя съедим. Прошу, продолжай.
Дьеу подошла, чтобы положить монету в миску, стоявшую у ног жрицы, та с ворчанием пробудилась и схватила Дьеу за руку, не дав закончить поклон.
— Что это ты делаешь, скажи на милость? — потребовала ответа жрица.
— Подношение, — ответила Дьеу и только теперь заметила то, что ускользало от ее взгляда раньше. Она увидела пятна засохшей крови на тунике жрицы и ее ногти — толстые и белые. Обычно от жриц пахло воздержанием и дешевыми благовониями, а не сырой землей и полным брюхом, и Дьеу стоило немалых усилий не пытаться высвободить руку из ее пальцев.
— Посмотрим, что у тебя за подношение, — сказала женщина и скривилась, увидев монетку. — А, так у него нет никаких достоинств.
— Это монетка… достоинством в один сэн, или четыре фи, — указала Дьеу, но ее собеседница покачала головой.
— Ничего она не стоит, — объявила она и шлепнула Дьеу по руке так, что монетка упала на землю и покатилась прочь. — Что ты мне дашь вместо нее?
— Эм-м… могу прочитать молитву о скорбящих и страждущих мира…