Глава 5
Ночью усилился мороз и опять выли волки. Поначалу жутко, но ко всему привыкаешь. А под утро приснилась она. Она смеялась и куда-то бежала, но лица было не видно. Золотистые волосы рассыпаны по плечам. Он пытается ее догнать, но никак не получается. Так и проснулся с ощущением чего-то очень важного, но ускользающего.
Алекс задумчиво пил черный кофе и хмурился. И даже не заметил, как стал снова покусывать нижнюю губу, словно когда-то очень давно в детстве. Допив кофе до самой гущи, он поставил чашку и полез в недавно сбитый шкафчик, вытащил оттуда мольберт, несколько раз переставлял его с места на место в центре крошечной комнаты, пытаясь найти самое освещенное место и поймать лучи солнца из единственного окна.
Кисти, краски, холст, бумагу и все остальное он привез сюда, даже не зная, захочется ли ему когда-нибудь притронуться к ним. И хотя он много лет не брался за кисть, руки точно помнили, что делать. Он рисовал так, словно накопленная и нереализованная за эти годы энергия выливалась из него на холст, иногда захлебываясь от чрезмерности, а иногда струясь тонким ручейком.
Он забыл, что ничего не ел, и опомнился только тогда, когда стало не хватать света, а в доме начал чувствоваться холод, намекавший, что он забыл протопить печь. Зато на холсте он видел смеющуюся, не оборачиваясь к нему, Леру. Для того чтобы понять, что она смеется, совсем не обязательно было видеть ее лицо.
И он стал рисовать ее каждый день. В его видениях она всегда была разной. Иногда он чувствовал ее радость, и тогда с картины искрилось счастье в лучах света. Бывали дни, когда он переносил на холст ее грусть, и эти картины давались ему гораздо тяжелее. Но даже в этом случае каждый взмах кисти исцелял. Каждый глоток сибирского воздуха наполнял энергией.
Живя простой жизнью в затерянном уголке мира, Алекс учился слышать себя. Он впервые в своей жизни сделал то, что считал правильным, не оглядываясь на мнение общества и не убегая от себя. Все годы взрослой жизни Алекс думал, что его задача сделать этот мир лучше, помогать людям вокруг, не задумываясь о себе, а оказалось, что это ему самому нужна была помощь.
Никогда раньше к нему не приходило ощущение такого умиротворения и целостности, как здесь. Даже это странное чувство любви, почти наваждение, перестало мучить, превратившись в источник вдохновения и став чем-то очень простым и понятным.
Она по-прежнему часто снилась. Алекс любил такие ночи. Но сегодня сон был тревожный, и он волновался, хотя и знал, что спит. Она звала его, он точно читал по губам, но расслышать ничего не мог. Все перекрывал рев реактивного самолета, который нарастал с каждой минутой, а она все отдалялась. Он пытался дотянуться до нее и помочь, но не мог. Рев усиливался и теперь уже смешивался со скрежетом и стуком. Стук нарастал. Алекс вскочил и протер глаза. Стук не исчез. Колотили, что есть мочи в его дверь. В доме было ружье, машинально Алекс схватился за него и пожалел, что из единственного окна не разглядеть незваного гостя, но оценить обстановку во дворе все-равно стоит. Пробираясь к окну, он задел кастрюлю, и она с грохотом полетела на пол. Стук в дверь прекратился. И Алекс явственно расслышал раздраженный голос брата. Влетев в хижину, он внимательно оглядел Алекса и, увидев заспанные глаза, вздохнул с облегчением.
– Чего я себе только не представил за эти десять минут.
– Что со мной могло случиться?
– Ну ты никогда не жил вне цивилизации. А здесь, знаешь ли, не «все включено».
Обведя хижину взглядом, брат сел на единственный свободный стул.
– Они прекрасны, – он кивнул на расставленные и разложенные повсюду картины. – Я рад, что ты снова взялся за кисти.
– Даже не начинай. Я не повторю своей ошибки. Выставок больше не будет. Эти картины останутся здесь.
– Красивая. Кто она?
– Мечта, она – просто мечта.
– А у этой мечты есть имя?
– Мечте имя не нужно.
– А лицо? У мечты есть лицо? Почему на всех твоих картинах эта девушка без лица?
– Разве важно лицо, когда ты рисуешь душу?
Глава 6
Алекс был рад брату. Они ходили по лесу, пару часов порыбачили, потом поужинали омулем, что поймали в проруби и запекли на костре. И допоздна пили виски вперемешку с душистым чаем, разговаривая о жизни в целом, но все еще боясь касаться каких-то слишком личных тем. А потом словно прорвало долго сдерживаемую боль.
– Я, как и ты, долго не мог принять смерть родителей. Но я был старший, и у меня не было много времени задумываться над своими обидами. Конкуренты бати наступали на пятки и не просто ждали промаха мальчишки, они расставляли ловушки такие, что нормальному человеку не догадаться до такой извращенности злого ума. И я понимаю, зачем отец купил этот дом. Это было его убежище, где он думал зализывать раны и готовиться с новыми силами к борьбе. В те годы в бизнесе было круче, чем на войне. Только на войне всегда понятно, где противник, а где союзник, а в нашем деле грани размыты, и ты не всегда понимаешь, кто из твоих игроков на самом деле играет против тебя. Я приезжаю сюда раз в год, иногда два. Это место дает мне силы. Маша тоже любит бывать здесь летом. Представляешь, она притащила сюда тюльпаны, и сама посадила целую поляну. Я до сих пор иногда не понимаю, но всегда восхищаюсь ей, хоть мы и женаты уже девять лет. Сказала, что это ее дар Байкалу. Теперь каждый год здесь, на поляне за кедрами, расцветают тюльпаны. А мы стараемся в это время вырваться сюда хоть на пару дней. Правда, никогда не получалось оставаться в тайге больше недели. А ты уже сидишь здесь полгода. Может, пора назад к цивилизации и миру?
– Мой мир здесь. Я никогда еще не чувствовал себя таким цельным. Понимаешь, эта простая жизнь, без иллюзий и наносного, меня лечит. Я думал, что никогда больше не возьмусь за кисть. Даже когда покупал краски, кисти и холсты, не был уверен, что они мне понадобятся. Первый раз даже вышел из магазина, так и не купив ничего. Потом вернулся и решил, раз уж в русских лесах не встречаются магазины с красками и холстами, лучше все же взять их с собой. А там видно будет, понадобятся или нет. А теперь не могу остановиться и сдержать себя, словно это моя терапия. Я никогда не читал так много, как сейчас. И наверное, никогда не размышлял столько, сколько в этой тишине. Многое из того, что было таким важным там, оказалось совершенно бессмысленным здесь. Тайга проверяет на прочность. Сегодня мне неважно, что скажут о моих картинах другие. Я сам знаю, что они хороши. Когда я рисовал, часто забывал есть. И если бы на лес не опускалась тьма, я продолжал бы и ночью. Но при свете одной лампочки особо не поработаешь. Поэтому я начинал читать… А ты знаешь, какое удовольствие смотреть на озеро, глядя, как из-за линии горизонта медленно появляются лучи и заполняют светом весь мир вокруг. Люди сами не понимают, чего лишили себя, перебравшись жить в города. Хотя иногда я думал, что не справлюсь. Когда я сюда только приехал, от каждого шороха вскакивал. А потом осмелел немного. Как-то решил баню протопить. И на этот раз дом закрывать не стал. Так, прикрыл дверь. Ну, ты сам подумай, кто сюда придет?
– Вообще-то, Михалыч говорит, что гостей целый список на выбор может быть.
– Михалыч – паникер, думал я. Так вот, выхожу из бани, в чем мать родила, людей-то все равно нет, чувствую воздух каждой клеточкой тела. Берусь за ручку двери спокойно, приоткрываю… А в моем жилище медведь хозяйничает, расправляясь с запасами провизии и качая лапой мои бутылки отборного шотландского виски.
– Так он к тебе просто выпить зашел, ну, как старый или новый приятель. Ему видно тоже скучно. Хотя, ты это, брат, аккуратнее тут с новыми знакомыми.
– Да, я и сам уже понял.
Огонь в печи потрескивал, растворяя и перемалывая в золу то, что некогда было сильными и могучими деревьями.
– А знаешь, я много лет злился на отца. Если бы в тот день он не настоял, чтобы она поехала с ним, возможно, мама бы осталась жива. Если бы он послушал ее и перенес поездку всего на один день, как она просила, возможно, и он остался бы жив. Я в тот день проснулся рано и слышал их. Они выезжали из дома, кажется, около шести утра. Мама нервничала и не хотела ехать. А он, ты же помнишь. Он всегда был слишком упертым. А он все решил. За себя, за нее, за нас.
– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?
– Не знаю. Я старался забыть это все. А потом много лет уже даже не помнил, из-за чего никак не мог его простить. Их авария разрушила нашу семью. Мы ведь с тобой могли взрослеть, как все нормальные дети. Спокойно окончить школу, поступить в институт. Гонять в футбол, знакомиться с девчонками. Мы же всего этого были лишены. Тебе пришлось повзрослеть и взять на себя обязанности взрослого в то время, когда твои ровесники вообще ни о чем не задумывались.
– А меня все эти годы мучило другое. Мне казалось, что отец словно убегал от чего-то. Но почему он взял с собой только маму и не взял тогда нас? Десять лет назад я нанял команду из бывших следователей и не только. Шаг за шагом мы прошли все события того времени.
– Ты никогда не говорил мне об этом.
– Ну, в то время ты как раз укатил в Барселону, и как-то не было случая. Я был уверен, что авария неслучайная. У отца все было под контролем. И пусть он иногда был жестковат, но дураком точно не был. Та поездка не планировалась вообще. Он сказал маме лишь около десяти вечера накануне, что они утром должны выехать. Сказал ей собрать вещи на пару дней на все случаи жизни. Я был уверен, что аварию подстроили. Ох, и врагов было у бати! Ты даже не представляешь, сколько всего мы обнаружили, когда разгребали ту историю. И вытаскивая все то дерьмо на свет, я в процессе очень сильно почистил компанию от крыс. Я думал, что вот-вот наткнусь на прямые доказательства сговора. Сговор был действительно, но только экономический. А та авария – нет, Сашка. А я тебе говорил, что моя Маша на следователя училась? Мы с ней тогда и познакомились. Это она, пока все уперто искали заказчика преступления, нашла дом, который отец арендовал, и, прижав к стенке одного ивентора, принесла нам всю историю на блюдечке. Отец всегда все делал через своих людей. Там мы и искали. Ты помнишь? Мама возмущалась, что даже подарки для нее выбирает не папа, а его помощники?..