Варе показалось, что пуля каким-то чудом не задела ее головы. Всхлипнув, Варя присела.
— Не двигайся! — предупредил часовой и, звякнув затвором, дал еще один выстрел.
На выстрел прибежал разводящий.
— В чем дело, Иманкулов?
— Нападай хотел, моя команду давал, потом верх стрелял, — ответил часовой, явно преувеличивая происшедшее.
— Ну и что?
— Лежит.
— Где?
— Там, — часовой ткнул штыком в темноту, — иди забирай его, товарищ разводящий.
Разводящий включил карманный фонарик, и луч света ослепил сидящую возле чемоданчика Варю.
— Я командовал лежать, почему сидим? У-у-у, шайтан! — возмутился Иманкулов и снова направил дуло винтовки на Варю.
— Тихо, — остановил его разводящий. Подойдя к Варе, спросил: — Что вы тут делаете?
— Мне надо на аэродром Темпельгоф, в полк Корюкова.
— А кто вы такая?
— Я Корюкова, из резерва…
— Вставайте, следуйте за мной.
Пройдя мимо часового, Варя услышала упрек:
— Какой хорош девушка, как нехорошо ходим.
Дежурный по части, подтянутый артиллерист с щегольскими бакенбардами, долго разглядывал Варю с головы до ног и, отложив ее документы в сторону, принялся перебирать вещи в чемодане. С какой-то напускной серьезностью он вынимал из чемодана юбки, кофточки, трусишки, будто в них и в самом деле могла храниться какая-то сверхъестественная бомба.
— Зачем вы это делаете? — сгорая от стыда, спросила Варя.
— Вы задержаны на огневых позициях. Следует осмотреть, с чем вы пришли сюда, и составить акт…
— Зачем?
— Надо, — ответил дежурный.
— Глупо.
— Это не вам судить.
И, помолчав, дежурный снисходительно предложил:
— Садитесь на диван и спокойно ждите утра.
— Вы не имеете права задерживать меня.
— Я действую согласно уставу. Утром доложу о вас командиру части, и там будет видно.
— Почему бы вам сейчас не доложить командиру части?
— Командир части отдыхает.
Прошло несколько минут. Дежурный присел на диван рядом с Варей и будто нечаянно положил руку на ее колено.
— Займите свое место согласно уставу, — резко сказала Варя.
— Вы о чем?
— О том: если вы еще раз прикоснетесь ко мне своими длинными руками, то утром придется докладывать не вам обо мне, а мне о вас.
— Не понимаю.
— Вероятно, потому, что ум у вас короче рук, — отрезала Варя и, отшвырнув его руку с колена, встала.
В комнату дежурного вошел пожилой полковник.
— Кто вы такая? — спросил он.
Варя подала полковнику свои документы.
— Корюкова? А Максима Корюкова вы знаете? — взглянув на документы, спросил полковник.
— Мой родной брат, — ответила Варя. — Иду к нему, тороплюсь, но вот…
Полковник строго посмотрел на растерявшегося дежурного, который глазами умолял девушку пощадить его. И Варя пощадила — ни слова больше не сказала о нем.
— Артюхов, проводите девушку до штаба дивизии, — приказал полковник солдату, вошедшему на его оклик в комнату дежурного.
— Слушаюсь, — солдат козырнул, щелкнув каблуками.
Варя поблагодарила полковника и, мельком взглянув на дежурного, сказала:
— Счастливо оставаться.
Ночь стала еще темнее. Кругом развалины, ямы, воронки, нагромождение железных конструкций, баррикады. Солдат посоветовал Варе взяться за телефонный провод и двигаться вперед, не выпуская его из руки.
Воронки, разрушенные дома, кучи кирпичей остались позади. Перед глазами — чистое поле. Присмотревшись, Варя поняла, что это аэродром.
Здесь по южной кромке аэродрома в несколько рядов выстроились орудия. Они напоминали стебли спелого мака с надрезанными головками. Будто легкий ветер склонил их в одну сторону — на Берлин.
— Чьи это? — спросила Варя.
— Наши. А вот там, на той стороне аэродрома, — солдат протянул руку в сторону искрящейся в темноте полосы, — были его, сейчас ничьи.
— До штаба еще далеко?
— Нет, рядом.
Простившись с солдатом, Варя подошла к зданию, в котором разместился штаб дивизии. Ей казалось, что через полчаса, ну, самое большое, через час она увидит Леню. Она несла ему свою любовь, и думалось ей, что нет на свете ничего важнее и серьезнее того, что она делает.
Часов в семь утра в штаб дивизии поступило тревожное донесение из стрелковых полков, сначала от одного, затем от другого: у старого Берлина наши встретили жестокое сопротивление; узкий прорыв, через который ночью ушли вперед штурмовые отряды Корюкова, закрыт сильным огнем фланкирующих пулеметов.
Сначала в штабе дивизии отнеслись к этому донесению спокойно — не в первый раз Корюков вырывается вперед. Но после повторной атаки стрелковых полков, усиленных танковыми батальонами, в штаб армии поступило новое донесение: части дивизии остановились перед оборонительным поясом старого Берлина. Оттуда последовал запрос: «Какова судьба штурмовых отрядов?» По ночной сводке в штабе армии уже знали, что полк Корюкова прорвался через оборонительный пояс. Что ответить? И все радиостанции дивизии переключились на обеспечение связи с Корюковым.
«Какова судьба отрядов? Где твой штаб? Почему не обеспечил фланги? Какой запас продуктов и боепитания?» И, наконец, категорический приказ: «Изыскивай пути соединения с главными силами».
На первые запросы Корюков ответил открытым текстом: видно, некогда ему было пользоваться кодом и шифровать почти каждое слово — штаб полка он оставил на прежнем месте. Но когда поступил приказ о соединении с главными силами (что означало отход назад), Корюков ответил, не скрывая возмущения:
— За такую заботу о судьбе отрядов вас наградит сам Гитлер… — И далее по коду: — Отряды приковали к себе большие силы противника. Полк занял круговую оборону. Карту с обстановкой посылаю с капитаном Лисицыным.
В полдень капитан Лисицын прибыл в штаб дивизии. Пробрался он через оборонительный пояс старого Берлина по каким-то трубам — тоннели метро в этом районе были уже затоплены.
У дверей кабинета командира дивизии Лисицына встретил адъютант.
— Подожди, — задержал он разведчика, — комдив сейчас занят. У него генерал Скосарев. Посиди здесь, отдохни. — Адъютант кивнул на стулья, поставленные вдоль стены, на одном сидела девушка с чемоданчиком.
Лисицын сел рядом с ней. Адъютант же принялся рыться в папках, разыскивая какую-то бумагу для Скосарева. Это он, генерал Скосарев, через каждые полчаса требовал от штаба дивизии все новых и новых сведений о штурмовых отрядах Корюкова. Сейчас он прибыл сюда самолично — торопился, потому что сегодня этот район будет осматривать командующий фронтом. Скосареву было известно, что у маршала, объезжающего войска, хорошее настроение, и, конечно, он побывает там, где обозначился наибольший успех, значит, здесь будет непременно.
Адъютант нашел нужную бумажку и скрылся за дверью. Скосарев взял бумажку и мысленно представил себя на командном пункте полка, действующего впереди. Он стал думать о том, как умно и толково доложит командующему фронтом о ходе боя, как командующий, выслушав его четко сформулированные доводы и выводы, одобрительно кивнет головой. Этим маршал даст понять тому же Бугрину, что к такому человеку, как Скосарев, надо прислушиваться и оберегать его от недоверия со стороны подчиненных. Так будет, так должно быть: шлифованное золото и в тени блестит.
— Я не думаю, что Корюков оторвал свой полк от дивизии просто так, за здорово живешь. Он хочет искупить вину своего брата кровью солдат, — прочитав бумажку, сказал Скосарев. — Почему он распустил штрафную роту? Кто дал ему право нарушать принятый порядок? К чему все это он делает — понять нетрудно. Бродяги и шарлатаны ему по душе. Вот что надо понять.
— Роту он не распускал, — осторожно проговорил комдив, — а распределил по штурмовым отрядам, и теперь этой роты действительно не существует. Все штрафники искупили свою вину. Тридцать два человека из этой роты награждены, и все они остались в гвардейском полку.
— Вот, вот, к этому и стремился твой Корюков. В конце концов я вынужден буду говорить об этом с членом Военного совета фронта… Кто поведет меня в штаб Корюкова?
— Здесь сейчас разведчик полка капитан Лисицын.
— Зови.
Лисицын вошел с развернутой картой и начал докладывать обстановку, которая сложилась в полку в тот час, когда он уходил оттуда.
— Хорошо, ясно, дайте вашу карту мне, — прервал его Скосарев. — Где командир полка?
— Здесь, с отрядами, — Лисицын указал пальцем на квадрат, отмеченный на карте красным карандашом.
— А штаб?
— Штаб тут, за аэродромом, в подвале…
— Хорошо. Идемте туда.
— Но я должен…
— Нокать, капитан, перед старшим начальником просто неприлично, — сделал замечание Скосарев.
— Извините и разрешите… Я хотел доложить замысел командира.
— О, да вы, кажется, не доверяете нам? Тогда разрешите взаимно ответить вам тем же, — возмутился Скосарев и обратился к командиру дивизии: — Вот к чему ведет эта система распыленных полков. Бугрин открыто называл командиров отрядов главкомами, а солдат чуть ли не стратегами. Он приучил их решать задачи самостоятельно. И вот результат такой самостоятельности — они уже заставляют генерала выслушивать их замыслы.
— В таком случае надо скорее отправляться в полк, — сказал Лисицын.
— Так. Он уже решил подгонять генерала! — снова упрекнул разведчика Скосарев.
«Вот и поговори с ним. Что ни фраза, то замечание. — Лисицын расстроился. — И карту с обстановкой взял, и слова не дает сказать».
Выйдя из кабинета, Скосарев обратил внимание на Варю. Смерив ее взглядом, он спросил:
— Что за гражданка с чемоданом?
— Я иду к своему брату, Максиму Корюкову, — ответила Варя.
— Зачем?
— Как зачем? К брату и… — Она хотела сказать: «И к мужу», но хорошо ли обманывать генерала? И промолчала…
Скосарев повернулся к Лисицыну:
— Капитан, скажите девушке, что повидаться с братом она сегодня не сможет. Оставьте ее здесь, пока не выручим полк.