Ван Ю мало разбирался в способах обогащения. Он прятался за тюками на набережной и, разинув рот, смотрел на джонки, быстроходные американские "клиперы", которые доставляли в Шанхай опиум вдвое скорее, чем английские корабли. По реке Хуанпу, пеня воду колесами, спускались и поднимались пароходы с высоки-Шми черными трубами. Из труб валил дым, застилая всю набережную. Боцманы и шкиперы ругались на языках английском, французском, португальском, испанском, голландском, малайском и даже иногда на китайском. Но этот китайский язык был меньше всего похож на тот, к которому Ван Ю привык с детства.
Однажды какой-то американский моряк, от которого сильно разило можжевеловой водкой, наткнулся на Ю, схватил его за косу и стал угрожать, что утопит бедного мальчика в реке Хуанпу.
Ю обиделся. Всю жизнь ему приходилось терпеть щелчки и побои, но выносить грубости иностранца было вдвойне горько. Ю даже попытался лягнуть ногой это порождение злых сил, но до этого не дошло, потому что его коса неожиданно перешла в цепкие руки Фу.
— Как ты здесь оказался? — грозно спросил Фу. — Разве ты не знаешь, что моим слугам запрещено разговаривать с иностранцами? Беги в лавку.
Лавка Фу ничем не отличалась от других лавок "китайского города". Это была небольшая каморка, широко открытая на улицу. Вырезанные из дерева вьющиеся растения, богато вызолоченные, образовывали внутри лавки алтарь, в середине которого возвышалось в золотой раме размалеванное изображение бога войны. Перед ним горели лампады и красовались букеты бумажных цветов.
С утра Фу усаживался за лакированный столик. Щелкали маленькие китайские счегы, разделенные посредине планочкой; на них считают одновременно с двух сторон.
Улица врывалась в лавку. Колбасник зазывал прохожих, трубя в раковину. Нищие монотонно пели. Стучали игральные кости. Напротив лавки, под раскрашенным зонтом, чтец, бывший студент, гнусаво читал вслух "Историю трех царств"[27]*'. На дворике перед храмом богини Милосердия располагался продавец сластей с поджаренными земляными орехами, бананами из Кантона, ананасами, арбузами, разрезанными на мелкие кусочки, и плитками пастилы. Проходили крестьяне с бамбуковыми коромыслами, буддийские монахи с бритыми головами, торговцы-разносчики., актеры, колдуны и бродяги. Иногда гремел гонг и появлялся поезд чиновника; впереди — глашатаи с хлыстами в руках, в высоких конических шапках. Несколько слуг несли цепи — явный знак власти. Затем в паланкине с восемью носильщиками проплывал вельможа с надменной физиономией. Все прятались по лавкам. Никто не смеет находиться на улице, когда несут вельможу. И, только лишь паланкин скрывался за углом, снова поднимался шум и шепотом сообщалось: тайпины скоро будут в Шанхае…
На рынке у реки Хуанпу все гудело слухами. Рассказывали о каких-то подметных письмах, которые передавались из рук в руки, из лавки в лавку. Караулы зорко оглядывали лодочки, стайками шнырявшие по реке, Вчера правитель области приказал казнить тридцать человек, подозреваемых в сношениях с тайпинами, и головы их висели в клетках на городской стене.
Но это никого не успокоило. Дело в том, что у горожан вдруг начали исчезать косы. Это происходило незаметно, большей частью на рынке. Легкий толчок в спину — и изумленно оборачивавшийся житель Шанхая оставался без косы. Сзади болтался жалкий пучок, рассеченный, по-видимому, бритвой.
— Это "Саньхэ", — говорили на рынке. — Это опять появилось "Общество Неба и Земли"… А может быть, это и "Малые Мечи"…
Правитель области издал приказ, в котором запрещалось говорить о тайных обществах. На следующий день на воротах его дворца появился огромный красный иероглиф, означающий "позор". Никакими средствами не удавалось его отмыть. Пришлось скоблить ворота.
В полутемных лавчонках и мастерских у реки целый день не прекращались шепот и возня.
Ю было запрещено выходить из дому. Он помогал Фу в лавке: доставал товар, развертывал перед степенными покупателями тончайшие шелковые ткани Кантона и Сучжоу и подавал чай. Часто разговор велся пот лунамеками. и тогда Ю приказывали убираться в заднюю каморку. Ю снова терпел щелчки и побои. Нельзя было сказать, чтоб Фу был добряк. Он отличался от покойного Ван Чао-.ли только тем, что бил не из любви к искусству, а за дело. Зато есть он давал меньше, чем "отец", — два раза в день крохотную шепотку риса.
Чаше всех в лавку заходил Чжу И, старшина шелкового ряда.
Он садился, степенно поглаживал длинный подбородок и подозрительно водил кругом своими хитрыми глазами.
— Стоит ли говорить обо мне? Я скромный торговец. Моя торговля ничтожна. Увы! Тайпины. как говорят, уничтожили таможенные заставы. Это поошряет торговлю. Торговля нуждается в поощрении. Можно. ли сказать, что шанхайские чиновники и правитель поощряют торговлю? Нельзя! Увы! Если так будет продолжаться, то мы разоримся. Одни подарки здешним чиновникам стоят больше, чем половина товара. Тайпины, как я слышал, не трогают купцов. Можем ли мы сказать про себя, что мы их враги? Нет! Мы не враги им. Я скромный торговец… Кто это там шевелится в углу?
Фу успокоил его.
— Это ничтожный мальчик с верховьев реки. Его деревня сгорела.
Ив этом нет ничего хорошего, — продолжал Чжу И. — Деревня сгорела — значит, сгорели и ткацкие станки и червоводни. Выгодно ли это нам? Нет! Это невыгодно. Я всегда на стороне тех, кто поошряет торговлю. Все на их стороне. Но разве я могу поклоняться какому-то "небесному отцу" и нести свое добро в общий амбар? Нельзя! Если это так, то я не могу сказать, что я на стороне тайпинов. Но я надеюсь, что они станут умнее со временем. Я просто скромный торговец… Кто там стоит у двери?
Там никого нет, — сказал Фу. — Но знает ли почтеннейший, что город наполнен беглецами из Гуандуна и Фуцзяни?[28]* Все они на стороне тайпинов. Известно ли вам, что солдаты правителя, в случае приближения тайпинов, бросятся не на неприятеля, а на наши лавки? В Синьсюе солдаты разграбили больше двух тысяч лавок и разорили торговцев… Кажется, нам следует подумать об осторожности.
Это истина, — изрек Чжу И, настороженно поглядывая на Фу, — но мы не можем сражаться с солдатами. Следует принять меры к защите наших лавок и складов.
Какие меры?
Чжу И покачал головой с таким видом, словно у него что-то застряло в ухе и он оглох.
А будут ли заморские дьяволы на стороне торговцев в случае тревоги? — спросил Чжу И.
Я не знаю, — чистосердечно признался Фу.
И я не знаю, — вздохнул Чжу И. — Я человек скромный и небогатый. Я слышал, что они будут соблюдать нейтралитет.
Что такое "нейтралитет"?
Это когда заморский дьявол делает вид, будто его не интересуют китайские дела. Он ждет случая, когда ему под шумок удастся захватить побольше китайских денег.
Значит, на них рассчитывать нельзя. Что же делать?
По-моему, следует пойти навстречу тем, кто силен и кто завтра будет править в Шанхае.
Кто же это?
"Общество Неба и Земли".
Как это мудро сказано! — воскликнул Фу. — Но как найти это общество?
Я думаю, что мой собрат сам знает, как это сделать, — тихо промолвил Чжу И. — Не стоит так долго говорить об этом. Не лучше ли поговорить о долгих исчастливых днях?
При этом Чжу И посмотрел на Ю, который сворачивал шелк в углу лавки.
— Этот мальчик кажется мне неглупым, — сказал купец. — Он ведет себя тихо и расторопно..
Фу поблагодарил (ему полагалось благодарить за любой хороший отзыв о своих товарах и слугах) и приказал Ю уйти в заднюю каморку.
Дальнейший разговор между двумя торговцами происходил шепотом.
В сентябре Фу пропадал по целым дням. Однажды, уходя, он забыл запереть лавку. Особой надобности в этом, впрочем, и не было, Ю боялся выходить на улицу. Города он не знал, с заморскими дьяволами не любил встречаться, а знакомых у него не водилось. Он сидел полусонный на пороге, когда в лавку вдруг ввалился самый настоящий заморский дьявол. Это был католический патер в широкополой шляпе и черной шелковой сутане с широким поясом. Звали его отец Салливен, а жил он недалеко от города в большом здании с садом, которое называли "Сиккавейской общиной".
Этот заморский черт повадился ходить в лавку Фу уже очень давно. Он покупал шелковые ткани большими кусками, приводил к купцу европейцев покупателей, а иногда и сам сбывал Фу заграничные веши и, между прочим, оружие. Все это хранилось в величайшем секрете, насколько могут быть секреты в торговом квартале.
Часто Фу говорил, ухмыляясь, что заморский дьявол наживает большие деньги, несмотря на то что он монах. У него прекрасные знакомства в ямыне наместника.
Отец Салливен был человек плечистый и веселый и торговаться мог целый день.
Увидев его, Ю отшатнулся. Ему запрещено было разговаривать с этим чертом.
Где хозяин? — коротко спросил отец Салливен.
Ушел, — заикаясь, отвечал Ю.
Ушел? Куда?.. Не знаешь? Странно! Чтоб в китайском квартале не знали, куда ушел купец,!
Ю молчал.
Патер пристально посмотрел на Ю,
Мне кажется, однако, что ты хороший мальчик. Я хочу подождать твоего хозяина.
Он… не велел… — начал Ю.
А я все-таки подожду, — добродушно сказал патер, ударившись головой о потолок лавчонки. — Ах, какие здесь низкие потолки! Можно подумать, что твой хозяин жалкий бедняк. А он мог бы выстроить себе дворец… Эй, мальчик, а он действительно ушел?
Ю поклялся, что Фу ушел с утра.
Отец Салливен залюбовался кинжалом, который был оставлен купцом на прилавке. Это было оружие тонкой японской работы, с ручкой из змеиной кожи.
Сколько стоит?
Он не продастся, — сообщил Ю, — его забыл господин Фу.
— Забыл? С какой целью он его забыл?
Отец Салливен повертел в руках кинжал:
Интересный кинжал! Послушай, сын мой, слышал ты об обществе "Малые Мечи"?
Да… то есть нет…
Да или нет?
Бедному 10 пришло в голову, что если не говорить о "Малых Мечах", то гость скорей уйдет.