Месяц назад к нам с Уордом на улице Шанхая подошел некто Фу, местный купец, и начал производить ряд таинственных манипуляций, из которых мы поняли, что он желает сообщить нам нечто очень важное. Когда мы последовали за ним в глухой уголок рынка, он осведомился, не собираемся ли мы вверх по реке, к тайпинским передовым постам. Уорд спросил, каким образом эта новость проникла в китайский город. Тогда купец, вежливо потирая руки, намекнул нам на местного католического патера отца Салливена, который положительно вездесущ.
Этот пронырливый иезуит имеет знакомства везде, начиная с европейских консульств и кончая мелкими лавчонками. По-моему, он попросту наживает капиталец разными темными путями, прикрываясь своей миссионерской сутаной.
Уорд довольно сердито спросил, что ему от нас нужно. Оказалось, что этот ловкий торгаш предлагает нам порядочную сумму в серебре, с тем чтобы мы взяли его на борт нашего суденышка. У него тоже есть кое-какой товар, и он поклялся, что беспрепятственно проведет нас через любой кордон на реке или каналах. Уорд сказал, что нас никто не имеет права останавливать, потому что мы иностранные подданные.
"Мистер ошибается, — ответил господин Фу. — Мистер — храбрый человек, но американский консул, может быть, думает другое. А мистер Джонс тоже храбрый человек, но английский военный суд думает совсем другое, не так ли?"
Я хотел было застрелить его, но Уорд остановил меня. "Этот негодяй будет нам полезен", — объявил он. И мы взяли Фу.
Но ближе к делу. Фу, без сомнения, человек сообразительный. Он повел наш кораблик не по реке, через Усун, а каналами, которых здесь бесчисленное количество. Па заре мы проходили мимо Сиккавейской общины, которая находится к западу от Шанхая. В утренней полумгле на берегу вспыхнул огонек и прокатился выстрел. За ним последовал всплеск, и почти в то же мгновение зазвонил колокол в общинной церкви. Звуки далеко распространяются по воде. Ожидая нового "дружеского салюта" со стороны китайских караулов, я взял штуцер и подошел к борту лодки. Капитан махнул мне рукой и заметил, путая английский с китайским:
"Мистер идти назад на каюта. Мистер не беспокойся. Ерунда!"
Однако "ерунда" плыла от берега к нашей джонке и при этом отчаянно сопела. Я остался на месте. Через минуту-две мальчишеские руки уцепились за борт лодки.
"Га-ла, — спокойно сказал капитан. — Китайский мальчик полезай на борт джо" ка. Один раз багром, чин-чин мальчик быстро плыви назад".
Он и в самом деле пытался отпихнуть его багром… Мальчик застонал. Тут на палубе появился Уорд.
"А! — сказал он весело. — Я уже видел эту желтую мордочку в пансионе отца Салливена. Пустите его к нам… Добро пожаловать, заморыш! Кажется, тебе надоели заботы добрых отцов-иезуитов?"
Мальчик, мокрый с головы до ног, упал перед нами н>а колени, сложил руки на груди и именем "господина Христа" стал заклинать нас, чтобы мы взяли его с собой в Нанкин.
"Он бежал из Сиккавейской общины, — сказал я Уорду, — нам следовало бы вернуть его…"
Уорд, как всегда, расхохотался.
"Мне предлагали купить его, и я отказался, — ответил он, — потому что за него заломили слишком дорого. Но получить слугу бесплатно — совсем другое дело. Возьмите его к себе в каюту и дайте рубашку".
"Но мы не идем в Нанкин, — возразил я, — этот юный джентльмен ошибся адресом".
"Полагаю, что это не доставит нам с вами больших огорчений, мой дорогой Джонс, — сказал Уорд, — ибо, если он не попадет в Нанкин, мы ничего не проиграем. Дайте ему рубашку".
Я собрался было отвести беглеца в каюту, как вдруг на палубу вышел почтеннейший Фу. Боже мой, что стало с мальчиком и купцом, когда они увидели друг друга!
Мальчик с воплем кинулся к борту. Фу, также с воплем, сгреб его за шиворот.
"Это мой мальчик! — кричал он. — Это мой слуга!"
Мокрый юноша сопротивлялся изо всех сил. Забавно было глядеть, как этот маленький заморыш не только вырвался из рук толстого купца, но еще укусил его дважды в руку и лицо и умудрился даже сбить его с ног очень ловким китайским приемом, который, как мне помнится, я видел однажды в Гонконге. Уорд сиял от удовольствия.
"Ну, этот мальчишка вовсе не плох, — сказал он. — Удрать от Салливена, да еще надавать тумаков господину Фу! Положительно, мальчик мне нравится. Я беру его".
"Это мой слуга!" — вопил Фу.
Уорд посмотрел на него выразительно и положил руку на кобуру револьвера.
"А это мой кольт, — проговорил он: — шесть выстрелов подряд без промаха. Прошу вас не забывать, что я американский моряк".
"Зачем он мистеру?" — завывал Фу.
"Он мне нужен… Дайте ему рубашку".
Я дал ему свою рубашку и велел привести себя в культурный вид. Немного погодя он бесстрастным тоном изложил мне свою биографию, которую можно назвать более чем неудачливой.
Зовут его Ван Ю. Его родных, как и всю деревню, вырезали маньчжурские всадники лет пять — шесть назад. Эта деревня помещалась где-то на верхнем течении Янцзы и носила красивое имя "Долина Долгих Удовольствий".
Деревня в свое время восстала против тамошнего помещика, главы рода Ванов, которого мальчик почему-то называет "отцом".
Кончилось это, как всегда, основательной мясорубкой.
Однако подробности этого дела меня не заинтересовали, да и мальчик говорит на малопонятном наречии жителей глубинного Китая. Но по суровой и сухой сжатости, которая сопровождает все его речи, я заключаю, что он "видал виды", хотя, судя по внешности, ему лет тринадцать — четырнадцать.
Мальчик был оставлен Уордом в качестве "боя"[35]*. Примите во внимание, что здесь, в жарких странах, обыкновенные слова меняют свое значение: "бой" может быть и стариком, а иногда девушкой; "напиток" означает здесь только виски, а "послушай" значит "англичанин", ибо у наших соотечественников есть манера любую фразу начинать с "послушай"…
Мы дошли до Чжэньцзяна благополучно, хотя я сильно подозревал Фу в мстительных намерениях. Но он оказался более деловым человеком, чем мы думали. Когда стемнело, я услышал какие-то странные, булькающие звуки на корме. Я поспешил туда с фонарем и увидел, как Фу барахтается, пытаясь совладать с мальчиком, у которого рот заткнут шарфом.
Я ударил почтенного торговца рукояткой револьвера по уху и освободил мальчика. Фу клялся, что его бывший слуга пытался убежать к тайпинам и что он, Фу, настиг его у самого борта джонки. Так или не так, но купец мог бы, конечно, украсть мальчика и объявить, что тот удрал. Я рассказал об этом Уорду, который велел запереть мальчишку в своей каюте, а Фу пригрозил высадкой на тайпинский берег…
Но мне придется прервать свою повесть, потому что почта уходит через час. В нынешние смутные времена нельзя задерживать письма. Никогда не можешь быть уверен в том, что следующая почта отправится вовремя или что доживешь до следующей почты. Надеюсь, что мне удастся в следующий раз закончить описание моих приключений на реке Янцзы, а пока остаюсь, мой милый Рэнсом, ваш весьма дружески Питер Рокуэлл Джонс, лейтенант вольного флота китайских вод".
В узкое окошечко каюты Уорда была видна яркая мерцающая звезда. Ю знал, что эта звезда называется "Цзиньсин" и что она первой зажигается вечером. Она похожа на слезинку. "Пусть звезды плачут, — думал Ю, — я плакать не буду. И помощи ждать мне неоткуда. Если я не убегу сегодня же ночью, то меня украдет Фу или застрелит заморский дьявол".
На южном берегу реки изредка слышался глухой раскатистый звук литавр, в которые били тайпинские караульные, когда к укреплениям приближалось судно.
Тяжело было сидеть взаперти, когда в полукилометре находился долгожданный берег свободы. Ю рассматривал этот берег утром. С раннего утра там трудились каменщики, сооружая укрепления из бамбуковых щитов, деревянных ворот и бревен. Они строили также новые стены фортов, а женщины длинными цепочками несли землю в корзинах, прицепленных к большим коромыслам. Кое-где видны были жерла орудий, направленных на реку.
Снова раздался гул литавр, а потом легкий ветерок донес отдаленное пение. Хор мужских и женских голосов пел очень стройно, но Ю не мог разобрать слов.
А ведь они молятся Иисусу Христу, — раздался голос Джонса на палубе. — Это даже трогательно.
Вам следовало бы сделаться священником, Джонс, — отвечал Уорд, — и получить какой нибудь тихий приход в Англии. Старые девы штопали бы вам чулки и украшали бы ваше крыльцо цветами по субботам.
Перестаньте богохульствовать, Фред! — оборвал его Джонс. — Давайте лучше выпьем.
К сожалению, преподобный Джонс, я не пью спиртных напитков.
Как?! Вы, соратник Уокера!..
Уокер тоже был непьющий. В жарких странах пьянство немедленно ведет к гибели, Джонс. Запомните это, если вы деловой человек… Кстати, вы заперли на замок мою каюту?
Конечно, я сделал это. Впрочем, я не думаю, чтобы нашему цветному другу пришло в голову бежать. У него не хватит соображения.
Как раз в эту минуту Ю обдумывал, как ему бежать. Он тщательно ощупал окошко и пришел к заключению, что в него можно пролезть без труда. Только это надо было сделать не слишком рано, чтобы его не заметили на палубе, и не слишком позд-но, когда Уорд может вернуться в каюту.
Звезда Цзиньсин поднялась выше.
Ю терпеливо ждал еще около часа. Голоса людей доносились с высокой кормы. Рулевой-китаец подшучивал над заморскими чертями в их присутствии по-китайски. Уорд и Джонс, видимо, его не понимали и отвечали на его шутки невпопад. Иногда слышался сдержанный смешок Фу.
Ю просунул в окошко голову и осмотрелся. Никого! Самое главное — просунуть плечи…
Плечи прошли не сразу. Пришлось высунуть сначала правое и изогнуться самым диковинным образом. Тогда с трудом прошло и левое. Не всякому мальчику удалось бы это сделать, но Ю был тонок и гибок, как речной тростник. Через минуту он стоял на палубе.
Пахло сырыми досками. Чуть поскрипывал влажный якорный канат.
На тайпинском берегу двигались цветные фонари — вероятно, караульный обход. Отражения фонарей дробились в мелкой прибрежной волне. Ю подбежал к борту. Плыть ему предстояло немало. Впрочем, в детстве ему случалось плавать и дальше, да еше по быстринам.