— Не вставай тут! — закричал он. — Ты зачем останавливаешься?
— Смотрю вот на это. Смотрю, как кто-то разукрасил пекарню.
— Ох, — выдохнул он. — О, нет, — словно мыть витрину придется ему. — Это гадко.
Я высматривал ее на кухне. Только не заметил никакого движения.
Громкое бибиканье вывело меня из оцепенения, и я, что называется, подскочил как ошпаренный. Позади меня остановилась в ожидании машина. Был понедельник. И кто-то еще уже проснулся. Я махнул тому, кто стоял сзади, и опять поехал — с болезненной тяжестью где-то в самом низу живота.
— У вас в универсаме продают хозяйственные принадлежности?
— Какие, например?
— Ну, жидкость для сведения краски?
— А как она выглядит?
— Я не знаю.
— Тогда я не могу сказать точно.
— Спросить-то мы сможем? Когда приедем туда?
— Наверное.
Я заехал на стоянку, заглушил двигатель и пошел ко входу на рынок вместе с Беном. Оказалось, очень трудно замедлить шаг настолько, чтобы идти с ним вровень.
Стучать не пришлось. Бойкая белокурая женщина шла к дверям, приметила нас и улыбнулась. Отперла их своим ключом и приоткрыла фута на два. Бен скользнул мимо нее в торговый зал и исчез.
— Вы брат Бена, должно быть, — сказала она. — Бен постоянно говорит о вас.
— Неужели?
Великолепно. Почему бы вам еще больше меня не запутать?
— Каждый день. Целый день. Мы рады, что вы уцелели. Все за вас переживали. Плюс, случись с вами что, опять же, уж и не знаю, что Бену пришлось бы делать.
Мило, но не в тему. О чем я собирался спросить, не напомните? Что-то важное. A-а. Точно.
— Спасибо. Я хотел узнать, на рынке жидкость для снятия краски продают?
— Забавно, что вы спрашиваете. Я только сегодня утром проверяла. У нас есть одна банка. Только, думаю, не отложить ли мне ее для Эль-Саидов? Видели, что сотворили с их витриной?
Фамилия есть. Прогресс.
— Собственно, за этим она мне и нужна. Я собирался помочь им с этим. С их стеклами.
— О-о. Благое дело, — казалось, женщина была немного удивлена. А может, и сильнее, чем немного. — Вы молодец. Я сейчас вернусь.
Я остался ждать, моргая в темноте, глядя на свет еще закрытого рынка. Потом появилась белокурая женщина с прямоугольной металлической банкой.
— Сколько я вам должен?
— Нисколько.
— В самом деле? Нисколько?
В этом городке что-то не так с моими деньгами?
— По-моему, это ужасно — такое написать на их витрине. Они граждане. Они здесь живут. Это их дом. То, что случилось, просто отвратительно, а вы намерены помочь им избавиться от этой… берите за так.
— Благодарю, — сказал я.
— Для брата Бена ничего не жаль.
Вот, наверное, это и вправду стало моим новым именем.
Когда я остановился у пекарни, у входа стоял какой-то мужчина.
Света было все еще не так много, и разглядеть человека я не смог, но понял, что вот-вот познакомлюсь с Назиром Эль-Саидом.
Подумал: «Она позвала отца на помощь, когда увидела надписи». Плохо. Я бы мог легко помочь. Можно было бы и вдвоем справиться.
Мужчина скреб краску кухонным ножом. Он едва закончил с нижней частью буквы «В».
Услышав, что я заглушил мотор, он резко обернулся, готовый к отпору. Стоял, выжидая, выпрямившись, и смотрел, как я подхожу.
Он был всего на пару дюймов выше меня, но каким-то образом умудрялся выглядеть гораздо внушительнее. Коренастый, крупный, с массивным лицом. Кожа еще темнее, чем у дочери. И довольно импозантные черные усы.
— В чем дело? — рявкнул он с теперь уже знакомым акцентом. — Что вам надо?
— Всего лишь кофе с пончиком. Я привез растворитель для краски. Подумал, это обеспечит мне радушный прием.
Я видел, как он вздохнул, освобождаясь от части лежавшего на нем груза, как смягчились мускулы на его шее.
— Приношу вам искренние извинения, — выговорил он. — Я немного нервничаю.
— Это понятно. По-моему, любой бы нервничал. Вы, должно быть, Назир.
Он внимательнее вгляделся в мое лицо в сумрачном свете.
— Мы разве знакомы?
— Нет. Просто я сужу по тому, что написано на витрине. Я знаю вашу дочь. Немного. Заезжал ранним утром за кофе с пончиками. Она была очень добра.
— О-о! — воскликнул он так, словно все в его жизни вдруг сошлось, упорядочилось и прояснилось. — Вы брат Бена. Анат рассказывала о вас. Я очень сожалею о вашей утрате, о смерти вашей матери. Трагический оборот событий.
— Благодарю вас. А где Анат этим утром?
— Дома. Спит. По понедельникам и вторникам у нее выходные. Никто не должен лепить утренние пончики семь дней в неделю. Ранние подъемы чересчур тяжелы.
Конечно же, сердце у меня оборвалось. До среды оставалось целых сорок восемь часов, что воспринималось немногим легче, чем обещание, что я смогу увидеть ее только в своей следующей жизни. Однако мне было чем заняться. Нет смысла жаловаться, когда можно сделать полезное дело.
— Мне понадобятся перчатки и какая-нибудь тряпка для очистки этого, — сказал я, пытаясь изобразить то сложное движение (сжать-сдавить-повернуть), которое, как считалось, должно уберечь колпачок банки краскорастворителя от случайного открывания.
Когда я сумел справиться с крышкой и увидел, что внутри имеется тонкая металлическая пленка, было уже поздно просить принести что-нибудь, чем можно было ее проткнуть. Назир вышел из-за темного угла и вручил мне резиновые перчатки и льняное посудное полотенце.
— Понимаете, я испорчу полотенце.
— Давай-давай, порть. Главное — стереть это отсюда.
Мой взгляд упал на нож, которым он счищал краску. Он лежал на краю кирпича под одной из витрин. С надписью «ВАЛИТЕ». Взяв нож, я прижал его кончик к металлической заглушке и крепко стукнул ладонью по ручке ножа. Лезвие легко пробило пленку. Тогда я проделал это еще раз, под углом, чтобы получился «X». По моим соображениям, растворителя потребуется много.
Натянув перчатки, я намочил тряпку и потом крепко потер верхушку «В». Поначалу — ничего. Потом, после нескольких попыток, буква стала размываться. Еще несколько раз — и верхушка «В» пропала.
— Ой. Вдруг подумал, а не повредит ли это основную краску? Хорошую краску? — спросил я. — Вашу вывеску.
— Хорошая краска на витрине изнутри.
— A-а. Здорово.
Я оглянулся и увидел, что Назир взял еще пару перчаток и полотенце. Я смотрел, как он смочил его растворителем и принялся за букву «Д».
— Анат рассказала мне, что вы вчера отмыли яйца. Мы не понимаем, зачем вам делать это. Надеемся, что вы просто милый молодой человек.
«Я тоже надеюсь на это», — подумал я. Но вслух не произнес.
— Чистый эгоизм. Хотел, чтобы она не отвлекалась от приготовления пончиков.
Назир не ответил. Немного погодя я повернулся и посмотрел на него. Он пристально меня разглядывал, с большой серьезностью, пока его рука все еще скребла букву «Д».
— Это больше похоже на шутку, — сказал он.
— Верно. Вы правы. Честно? Сам толком не знаю, зачем. Не было времени думать об этом. Просто казалось, что поступить так — правильно. Наверное, я думал, что сделаю это с меньшими чувствами, чем она. Оскорбление предназначалось не мне, поэтому у меня и было ощущение: если она вообще этого не увидит, тогда и оскорбление до тех, кому оно предназначалось, не дойдет. Что это будет хорошо, — я опять посмотрел на Назира, который по-прежнему не сводил с меня глаз.
— Вы милый молодой человек, — выговорил он.
— Надеюсь, что так.
Покончив с первыми буквами, я перешел к следующим. Дело продвигалось быстро. Ободряюще быстро.
— Вот где будет тяжело, — Назир указал на нижний конец восклицательного знака. — Краска на стекле стирается легче. Краска на кирпиче — плохо.
Я посмотрел, как он потер кирпич полотенцем, но краска только размазалась.
— Может, нам стоит просто намочить полотенце в растворителе и дать ему полежать там некоторое время. Хорошенько все намочить.
— Стоит попробовать, — сказал он. — У меня скоро поспеют пончики. Я стал их готовить, потому что ничего не видел. Я этого не видел. Изнутри не было видно, пока не стало чуть светлее.
— Вы прошли через кухню, — заметил я. Это не был вопрос.
— Нет. Прошлой ночью я остался в комнате над пекарней. Мы живем за городом, ехать долго. Я сплю наверху, когда моя очередь открывать. Не люблю вести машину в такую рань, потому что клонит в сон, и меня охватывает беспокойство. В любом случае, когда мы тут закончим, заходите, пожалуйста, к нам, выпейте кофе и съешьте, что захотите, как мой гость. Будьте моим гостем.
Мы с Назиром стояли бок о бок у хозяйственной двойной раковины. Мыли руки. И мыли. И мыли. И мыли. Уже, по меньшей мере, четыре раза, споласкивали и сушили, обнюхивали ладони — и начинали заново. Хоть мы и пользовались перчатками, запах растворителя все равно улетучивался медленно.
— Видите? — произнес он, заставив меня вздрогнуть. Некоторое время мы обходились молчанием. — В таком деле всегда есть проблема. Ты считаешь, что знаешь, как с этим справиться. Как все привести в порядок. Только такой способ наведения порядка оставляет за собой дурной запах, и тот сохраняется — напоминает тебе. Когда случается что-то плохое, то и способ исправить это тоже плох, и удерживает тебя от его использования.
— Хмм. Надо будет об этом подумать.
— Вы, похоже, сметливый молодой человек. По-моему, вы понимаете, о чем я.
— Так и есть, — отозвался я. — Я понимаю, что вы хотите сказать.
Я сидел, попивая единственный на земле настоящий кофе и поедая пончик с повидлом. Назир готовил пончики немного по-другому. Время от времени я поднимал голову и смотрел, как он работает на кухне.
— Слышали о сикхе? — спросил он после долговременного молчания.
— О чем?
Дело было в произношении. Мне послышалось «сике», а потому я не понял смысла.
— О мужчине-сикхе, индийце по национальности, на заправке.
— О, боже. Ну да. Бен мне рассказал. Ужасно неприятно.
— Представьте себе, насколько неприятно мне. Поэтому-то я, когда вы подошли в темноте, и не был вежлив с вами.