— Мне надо оставаться здесь, — выговорил я. — Или не надо?
— Я не знаю, — долетел в ответ тихий голосок. Почти шепот. — Тебе надо?
— Сейчас приеду.
Анат встретила меня у кухонной двери пекарни, схватила за руку и повела наверх. Лицо у нее было напряженное и взбудораженное.
— Я только и делала, что волновалась после того, как мы поговорили по телефону. — Не успел я и рта раскрыть, чтобы спросить почему, как она сказала: — Надеюсь, ты не думаешь…
— Нет, — сказал я. — Этого я не думаю.
— Ох. Слава всему святому.
Я сел на край кровати (больше сесть было некуда). Огляделся. Комнатка была маленькая, футов, может, шесть на десять. Ванной видно не было. Наверно, приходилось пользоваться той, что внизу. Одна кровать с тумбочкой и лампой на ней, а рядом стакан для питья и бутылочка воды. По другую сторону кровати небольшой стеллаж из полок, на которых было сложено кое-что из одежды. Это напоминало мне монастырскую келью. Пусть в монастыре мне бывать и не доводилось.
Анат подошла и села рядом со мной, но не слишком близко. Подала мне руку, я взял ее и держал. Сердце мое не колотилось — и не млело. Ему просто было тепло. Очень.
Впервые в жизни я чувствовал себя наполненным теплом до краев.
— Рада, что ты понимаешь, — сказала она. — Я должна оставаться девственницей. Пока не выйду замуж. По крайней мере мне приходится хотя бы в этом идти отцу навстречу. Понимаю, ты, видно, думаешь, что он не узнает. Но я-то буду. Я буду знать.
Я приложил палец к ее губам.
— Это прекрасно.
Она склонилась и поцеловала меня. Нежно. Ласково. Почти неуверенно, но не совсем. Скорее — заботливо. Анат отпрянула, и мы смотрели какое-то время в глаза друг другу, а потом разразились непроизвольным, неудержимым, стеснительным приступом улыбок.
Я любовался ее волосами. Отвел их с ее плеч.
— Я думал, ты больше вообще не захочешь говорить со мной после вчерашнего, — сказал я.
— Зачем ты это говоришь?
— Из-за Бена.
— Ой, нет. Как раз наоборот. Было так приятно смотреть на тебя с ним. Не будь я уже так увлечена тобой, я бы увлеклась после вчерашнего вечера.
— Правда? С ним я хорош? Я как-то не чувствую этого.
— Ты чересчур строг к себе. Ты поправляешь его, когда он того заслуживает. Зато потом, в других случаях, многое ему спускаешь. И ты такой терпеливый. Как хороший родитель. Ты будешь прекрасным отцом.
— Ты думаешь?
— Я знаю. Ты же хочешь детей, правда?
— Обязательно хочу.
— Сколько?
— Всегда думал о двух, — сказал я. А потом добавил: — Но я безумно сговорчивый. — На случай, если у нее были иные замыслы. — А ты? Тебе какое число больше пригодно?
— Двое. Идеальное число. Два. И Бен будет, по-моему, хорошим дядей для двух детишек.
— Ну да, у них будет много общего.
Она рассмеялась. И все на свете стало чудесно.
Все. Даже Бен.
Потом она откинулась на спину, и я лег рядом. Мы вместе смотрели в потолок. По штукатурке потолка расползались трещинки. С ними мне было легче думать про краску на мамином доме. Помню, казалось, что я всегда буду любить эти трещинки. Не потому, что они вынули из моей совести занозу из шелушившейся краски, а потому, что я был так счастлив в ту ночь, когда запоминал их.
Через некоторое время Анат подвинулась поближе и положила голову мне на грудь, прямо около шеи.
Так мы лежали вместе, казалось, минут десять-пятнадцать, а потом она подняла левую руку и глянула на часы.
— Опоздала, — сказала. — Мне надо ставить тесто на пончики.
Я сел. Взял ее за левую руку. Сам посмотрел на часы. Была почти половина пятого. Наши десять-пятнадцать минут в действительности протянулись куда больше двух часов.
— Хорошо, брат, — сказал я. — Идем.
Бен стоял у выхода из гаража, словно поджидал, когда я выведу машину. Хотя я предупреждал, что сегодня мы поедем на автобусе. Хотя я уже стоял у конца подъездной дорожки.
— Зачем?
— Надо показать тебе, что ты на такое способен.
— Так машина же прямо здесь. Ты мог бы просто отвезти меня.
— Зато, если я просто буду возить тебя, ты никогда не поймешь, что способен на это.
— А я не очень-то и думаю, что способен.
Я вздохнул. И пошел туда, где он стоял.
— Ты знаешь, что можешь доехать на работу на автобусе со мной, так? Со мной, предупреждающим, прямо в автобусе, где тебе выходить и все прочее?
— Ага.
— Ну, так это все, что мы и проделаем сегодня. Пошли.
— Зачем?
— Бен. Я сказал — пошли.
Мы вместе прошагали бок о бок два с половиной квартала до автобусной остановки. Я должен был раз за разом замедлять шаг, чтобы идти с ним вровень. Приходилось дышать и осознанно напоминать себе о необходимости щадить его чувства.
Женщина в банном халате выпустила собачку в палисад пописать. Она приветственно махнула рукой, словно мы были давешними, но пропавшими друзьями.
— Привет, Бен! — выкрикнула она. — Привет, Расти! С возвращением домой, Расти!
Я махнул в ответ, но промолчал.
Бен же откликнулся:
— Доброе утро, миссис Гивингтон.
— Куда это вы оба отправились в такую рань?
Бен ответил:
— Мой брат учит меня ездить на работу на автобусе.
Женщина помрачнела лицом.
— Ох, — произнесла она. — Что тут скажешь. Удачи вам.
Я понимал: вся вселенная желала, чтобы я увидел в том знамение.
Только я отказывался видеть.
— Вы, значит, здесь каждое утро? — спросил я водителя, помогая Бену отсчитывать мелочь, которую перед этим ему вручил.
— Прошу прощения?
— Вы каждое утро на этом маршруте и в это время?
Вопрос, похоже, смущал его, а то и вызывал подозрение.
— Пять дней в неделю, — сообщил он.
— Завтра вы здесь будете?
— Должен бы.
— Отлично. Завтра я приведу своего брата сюда, на автобусную остановку, но в автобус с ним не сяду. Буду признателен, если вы напомните ему выйти на Риджвуд.
— Завтра, возможно, еще слишком рано, — встрял Бен, потянув меня за рукав. Двигатель взревел, когда водитель начал движение, и Бен говорил громко, чтобы его было слышно за этим шумом. — Что, если забуду до завтра про Риджвуд?
— Я буду стоять на автобусной остановке. Я тебе напомню.
— A-а. Хорошо.
Я подвел Бена к креслу с правой стороны и через проход от водителя.
— Всегда садись точно здесь, — сказал я. — Так, чтобы видеть водителя и слышать, что он тебе говорит.
— А если кто-то другой уже сидит там?
— Тогда просто садись как можно ближе к водителю.
— A-а. Хорошо. Хотя, по-моему, завтра все равно слишком рано.
— Давай-ка сосредоточимся на сегодня.
— A-а. Хорошо.
Мы вышли на Риджвуд, и я на минуту остановился, чтобы дать Бену сориентироваться. Было всего около половины седьмого.
— Видишь, где ты?
— Нет.
— Что значит — нет? Как можешь ты не видеть, где ты находишься?
— Ну. Я вижу то, что вокруг меня. Но я не знаю, где нахожусь.
— Ты всего в двух кварталах от рынка.
— Но я же не знаю, где он.
— Бен, ты живешь в этом городе всю свою жизнь.
— Не кричи на меня, дружище. Я иногда путаюсь. — Вообще-то я на него не кричал, однако говорил очень нетерпеливо, и это сказывалось.
— Извини. Просто постой минутку и посмотри, где ты.
— Хорошо.
— Ты выходишь из автобуса…
— Я вышел.
— Я это знаю, Бен. Просто слушай. И идешь налево. Ты знаешь, куда это налево, верно?
— Иногда.
Я просто выждал минуту, стараясь обрести терпение, которое произвело такое хорошее впечатление на Анат.
— Давай тогда попробуем так. Видишь тот зоомагазин?
— Ага.
— Поворачивай к зоомагазину и иди до угла.
— А ты разве не идешь со мной?
— Да, я иду с тобой.
— Тогда зачем ты мне это рассказываешь? Почему мне нельзя просто идти за тобой?
— Я стараюсь научить тебя, что делать завтра.
— По-моему, завтра — это очень рано.
— Ну да, — сказал я. И пошагал, а он — за мной. — Я начинаю понимать твою точку зрения на это.
— Как вы поздно, — произнесла Анат. — Я уже стала беспокоиться за вас. Думала, не придете.
Было двадцать минут восьмого. И у нее были покупатели. Целых трое. Так что нам пришлось говорить по-другому. Иным тоном. Словно бы ни за одним из наших слов нет никакой подоплеки. Словно мы друг для друга ничто. Словно бы она всего-навсего подтрунивала над привычкой постоянного покупателя.
Откровенно: не думаю, что у нас хорошо получалось. По-моему, после того, что происходило между нами по утрам, обратной дороги не было.
Оглядываясь, я видел, как все три покупателя глазели на нас. От нас, должно быть, исходила энергия, которая липла к ним. Они, видимо, ощущали переизбыток наших чувств.
— Сегодня был первый день моих попыток научить Бена добираться до работы на автобусе. Вот и пришлось самому дожидаться автобуса. Чтоб вернуться обратно. А потом пришлось выйти на Уитли и прошагать четыре квартала. Процедура не из скоростных.
— Как у Бена получается?
— Плохо. Но я намерен держаться своей цели.
— Хорошо. Что ж… — и с этим «что ж» испарились все наши возможности. Мы добрались до конца привязи, как пара собак на цепи. Все, на что теперь мы были способны, это рваться изо всех сил, пока не задохнемся. Или признать свою ограниченность. — Что будет угодно?
— Хворост с корицей, — буркнул я. И полез в карман джинсов вытащить несколько сложенных купюр.
Я видел, как Анат было покачала головой, но остановил ее взглядом. Мне нужно было заплатить за хворост с корицей. Это был первый раз, когда другие покупатели опередили меня с приходом в пекарню. И пусть это окажется первым разом, когда я заплатил за выпечку. Иначе это произвело бы дурное впечатление.
Анат взяла мои деньги, пробила чек на кассе. Дала мне сдачу. Кончики ее пальцев слегла скользнули по моей ладони. Возможно, не без умысла. Не считая этого, вся остальная сцена представилась мне глубоко гнетущей.