Поставил урну на стол напротив Бена.
— Можно, я ее открою?
— Наверно.
Пока он минуту-другую возился с плотно пригнанной крышкой, я все думал, а не окажется ли это ошибкой. Потом крышка с хлопком снялась. Внутри оказался тяжелый пластиковый пакет, перевязанный сверху. Прах сквозь пластик можно было разглядеть четко. Минуту-другую Бен его рассматривал.
— И это все, что остается после того, как человек умирает?
— Мм. Нет. Не совсем. Мама оставила нам рождественскую деревню. Ты сам сказал, что она вызывает у тебя мысли о маме.
— Что-нибудь еще?
— Ну да. На самом деле. Хочешь пойти взглянуть?
Оставив свои хлопья мокнуть в молоке, Бен пошел за мной к шкафчику в коридоре, откуда мы взяли коробки, надписанные «БЕН» и «РАСТИ», и отнесли их к нему в комнату.
Я рассказал ему, что в них мама сохранила все о нас, все наши воспоминания, что хранить такое и собирать было для мамы едва ли не тем же самым, что любить нас, что ее любовь, собранную в одном месте, мы можем ощущать и сейчас.
Верно, я знаю. Похоже на плохую поздравительную открытку. Зато, кажется, похоже и на отличный способ вручить ее Бену.
— Можно, я открою мою?
— Обязательно.
И вот мы оба принялись копаться во всех тех вещах. Прошло около часа, прежде чем до меня стало доходить, что это и есть наша панихида. В этом разборе нелепых мелочей, бывших маминым сокровищем, в осознании — каждым по-своему, — как же она должна была нас любить, чтобы цепляться за весь этот бесполезный хлам.
Анат позвонила мне часов в десять вечера (по нью-йоркскому времени).
— Я едва не опоздала на самолет, — сообщила она. — Пока ждала, что отец уйдет. Но — не опоздала. Я сижу в нем. Только надо говорить быстро. Сейчас дверь закроют, и тогда я должна буду отключиться. 10.44 утра. «Иджиптэйр». Ла-Гуардия. Извини. Знаю, что Ньюарк лучше, но не смогла купить билет на рейс с посадкой в Ньюарке. Чтоб время подходящее было. Это ничего? Или какие-то сложности?
— Это прекрасно. Ла-Гуардия — это прекрасно, — я заговорил, как Бен.
Все — прекрасно.
— Значит, ты там будешь. А что мне делать, если тебя там не будет?
— Ты так говоришь, словно и вправду боишься.
— Надо идти. Дверь закрывают.
И Анат отключилась.
Я просидел всю ночь. Спать даже не пытался. Даже лечь не удосужился. Даже глаз так и не сомкнул.
— Какая длинная… штуковина, — выговорил Бен. — Это что?
— Это туннель Холланда.
— Туннель, — повторил он. — Типа под землей?
— На самом деле — под водой.
Молчание.
Опустив стекло в окошке, Бен глянул прямо вверх. На свод туннеля Холланда. Потом втянул голову обратно.
— Не вижу там никакой воды.
— Вот уж давай, братишка, надеяться, что никогда и не увидишь.
Подняв стекло, Бен повернулся, нацеливаясь в меня непринужденной ухмылкой.
— Дождаться не могу, когда увижу Анат, — сказал он.
И что-то во мне сломалось. Целыми днями я носился с Беном, словно он того и гляди разлетится на куски, будто фарфоровая чашка. Слушал его признания, что все прекрасно, а сам понять не мог, как могло быть у него что-то прекрасно. А потому воображал, что ему плохо.
А вот взглянул на его лыбящуюся рожицу: да ведь ему и в самом деле прекрасно. Я это чувствовал.
— Так тебе вправду прекрасно? — спросил я.
— Я тебе это типа миллион раз твердил.
— Наверно, я этому не верил.
— Почему?
— Не знаю. Наверно, потому, что так долго не было ничего прекрасного.
— Я знаю! — воскликнул Бен. — В больнице все было таким не прекрасным. Вот потому-то, когда я выбрался из нее, оно и стало действительно прекрасно. А теперь, когда еще и Анат прилетает, я по-настоящему счастлив.
— Счастлив, — крутнул я головой. — Это даже лучше, чем все прекрасно.
— Хорошо. Тогда я больше не буду говорить, что мне прекрасно. Буду говорить, что я счастлив.
Быть счастливым — это, если вспомнить, на что нацелена моя карьера, — все, что на самом деле и нужно любому из нас.
Мы были милях в шести-семи от аэропорта. Продвигались в неизбежной пробке. Но это не имело значения. Ведь мы приезжали так рано, что аж смешно.
Зазвонил мой мобильник.
У меня сердце в горле застряло. Не в прямом смысле, само собой, но в этом выражении заложен наглядный смысл. Просто до того момента я этого не знал.
Подумал: «Она передумала». Подумал: «Что-то во мне знало, что передумает».
Глянул на номер вызова. Это была не Анат. Звонил кто-то, прежде мне никогда не звонивший. Я сглотнул свое сердце и ответил.
— Алло?
— Рассел? — Мужчина.
— Да-а. Это Рассел.
— Рассел. Грег Вассерман. Значит, послушайте, Расс… я звоню предложить вам должность. Если только вы уже не успели согласиться на что-то другое.
— Не успел. Я согласен. С радостью.
— Отлично. Добро пожаловать в «Вассерман и Тэйт». Лгать не стану. Вы набрали кучу очков за работу в «Хэтчер, Свифт и Даллер». Не скажу, что вы и так не были отличным соискателем. Но мы тут все поговорили и чувствуем, раз уж нам нельзя ничего сделать для остальных из ваших коллег…
— Я очень постараюсь, чтобы вы не пожалели о своем решении.
— Мы не тревожимся. Стэн Харбо очень высоко о вас отзывался. Уверен, вы прекрасно войдете в работу. Я вам на почту отправил кипу бумаг. Возникнут любые вопросы — дайте мне знать. А в остальном — первый рабочий день нового года. Ровно в девять утра.
— Буду на месте. Спасибо.
И мы дали отбой.
— Кто это был? — спросил Бен.
— Мой новый босс.
— Ты не говорил мне, что у тебя новый босс.
— Сам не знал. До этой минуты. Пока он не позвонил.
— Это здорово?
— Это очень здорово. Скоро у нас будет куда больше денег. Может, сможем перебраться на Манхэттен. Может, сможем нанять постоянную домохозяйку, чтобы она стала тебе новым другом. Что ты об этом думаешь?
— Это было бы прекрасно, — произнес Бен. — То есть я хотел сказать, я буду счастлив, если мы так сделаем.
В первый раз я встречал кого-то в аэропорту после 9/11.
Теперь больше не встречают у выхода. И, по-видимому, к этому уже никогда не вернутся. Жизнь идет дальше, приспосабливаясь к любым лишениям.
Мы с Беном заняли место в конце площадки выдачи багажа, сразу за ограждением, возле которого шоферы лимузинов держали свои таблички, привлекая внимание пассажиров их фамилиями.
Я расхаживал туда-сюда. Бен стоял спокойно.
— Ты чего так нервничаешь? — спросил он. — Всего минуту назад ты был счастлив.
Я раскрыл рот, чтобы ответить. И увидел Анат. Увидел ее, идущую в толпе. Высматривающую кого-то. Пока ее взгляд не остановился на мне.
Одежда на ней была ужасно несовременной, такой я на ней никогда не видел: длинная юбка и нечто сверху похожее на несколько слоев ткани, обернутых вокруг тела. Руки чересчур белые и слишком толстые. Нельзя было понять, забинтованы они или одеты в защитные перчатки. Или они просто так выглядят. Анат была все еще очень далеко.
Я понял много вещей разом. Слишком многое, на самом деле.
Это распирало мне грудь, пока не стало больно.
Я знал: когда увижу, как она обгорела, это может вызвать шок. Знал и то, что в конечном счете это ничего не изменит. Какою бы она ни была сейчас, какою бы ни стала, мы справимся. Я знал, что она может и не поладить с Беном при близком общении. Или они смогут мгновенно стать семьей. Я знал, что она могла бы и со мной не поладить при близком общении. Или мы могли бы пожениться, родить двоих детей и жить счастливо до самого конца. Я знал, что Назир, возможно, объявится и приедет в гости, или, может быть, никогда больше так и не заговорит с нами. Из-за своей ярости он может и от собственных внуков отказаться.
И я знал, что единственный способ пробраться сквозь все это множество одинаково возможных вариантов нашего будущего — это твердо верить, что мы все-таки придем к одному из них и будем счастливы. Не наверняка. Но возможно.
Анат подошла ко мне — к нам — и встала лицом к лицу со мной, нос к носу, всего-то дюймах в шести. Мы смотрели друг другу в глаза, на наших лицах неуверенно играли полуулыбки.
— А вот и он, — сказала она.
КЭТРИН РАЙАН ХАЙД — известная американская писательница, чьи произведения заслуженно становились бестселлерами в США и Великобритании и не единожды получали различные премии. Кэтрин Райан Хайд не просто рассказывает о самых обыкновенных людях, оказавшихся в непростой ситуации, а создает удивительные и пронзительные до глубины души истории, позволяющие иначе посмотреть на мир. В 2000 году по мотивам романа «Заплати другому» был снят одноименный фильм с Кевином Спейси.
Когда ты был старше
Рассел Аммиано опоздал на работу из-за телефонного звонка, принесшего ему печальные новости из дома. И это спасло Расселу жизнь. Все произошло утром 11 сентября, тем самым утром, когда были разрушены башни-близнецы и одновременно — судьбы множества людей.
Растерянный и ошеломленный, Рассел вынужден отправиться в ненавистный родной город, куда больше не хотел возвращаться. Однако именно там, в самом неожиданном месте, Рассел находит покой, поддержку и любовь. Жизнь начинает сиять новыми красками, пока однажды ночью не появляется новая угроза.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.